Геннадий Прашкевич - Цветы для Чирика
Не имеет значения. Хоть канавы копать, хоть таскать тяжести. Какая бы работа ни предстояла, он ее сделает. Лишь бы не повязали.
Ну, насчет повязки, это вряд ли, думал Чирик. В конце концов, повязать меня могли еще в Москве, но почему-то не сделали этого. Повязать меня могли и в Новосибирске при выходе из самолета, но тоже не повязали. И так далее. Все это означает, решил Чирик, что я действительно позарез нужен страшному человеку из Москвы. Если бы меня решили повязать, совершенно незачем было бы городить огород, тащить меня из Москвы в Новосибирск. Ясный хер, он кому-то нужен!
Чирик не пытался уточнить – кому? Какая разница, кому? Казакам, затеявшим хитрую игру с разбойниками, или наоборот разбойникам, пытающимся провести казаков? Человек моих занятий всегда должен быть начеку, томительно думал Чирик, одетый валяясь на неудобном, слишком коротком, гостиничном диване. Человек моих занятий все должен делать всерьез и вовремя. Ни секундой раньше, ни секундой позже. Например, ухмыльнулся он, очень вовремя вошла пуля в спину верному корешу Сереге Херетину. А то ведь, кто знает, как повел бы себя Серега, попади он в руки жесткого следователя?
То-то и оно. Уверенным можно быть только в себе. Да и то не всегда.
С этой точки зрения, удачей, конечно, было и то, что второй кореш Чирика татарин Харис Латыпов тоже не ушел от пули. Попал скотина Харис под пули ментов. И правильно. Зачем Харису попадать в руки ментов? Зачем Харису болтать? Зачем ему шевелить длинным татарским языком? Зачем вести Харису длинные беседы с дотошными и не в меру любопытными следователями? Они ведь тоже не придурки. Их тоже обучают делу. Иногда здорово обучают. Такой вот дотошный и не в меру любопытный следователь запросто может вывернуть душу не совсем уверенному в себе человеку.
Так что, можно считать – удача.
Серега Херетин схлопотал пулю – удача.
И Харис Латыпов схлопотал пулю – удача.
Некому теперь вспомнить, кроме, понятно, самого Чирика, что именно они вытворяли втроем.
Да нет, не втроем, усмехнулся Чирик. Это они вытворяли. Харис да Серега. Вдвоем. А он, Чирик, тихий человек. Можно сказать, он не раз предупреждал их, ругался, даже часто пытался остановить. Ох, мол, добьетесь, суки! А они ему, Чирику, угрожали, ухмыльнулся он. Всяко угрожали. И бить хотели. Вот так! Пусть-ка теперь кто-нибудь докажет, что все было как-то иначе.
Кто подтвердит?
Мертвецы?
Смешно. Что взять с мертвецов? На то они и мертвецы, чтобы не ввязываться во всякие такие истории. Незачем мертвецам ввязываться в живую жизнь живых. Вот выгнал он из жизни Вальку Овечкина, закидал его сухим хворостом в Медведевском лесу, очень далеко от Новосибирска, а Валька, паскуда, опять вмешался в его жизнь. С того света. Через страшного человека в Москве.
Не доели Вальку зверьки.
Там неподалеку от того места, где Чирик забросал хворостом Вальку Овечкина, стояла древняя полурассыпавшаяся поленница. Много лет кто-то нарубил в лесу дров, напилил, поколол, даже сложил в поленницу, чтобы ее ветерком подсушивало, но не вывез. Черт знает, может, помер, может, еще что случилось с тем неизвестным. Поленница все равно сгнила, развалилась, давно покрылась седоватым лишайником, а между поленьев загнездовались какие-то мелкие зверьки. Может, бурундуки.
Тоже мне!
Не могли сожрать Вальку Овечкина целиком!
Вот он теперь, значит, и вяжется. Попал в ментовское дело, грозит с того света. И так легко от Овечкина не отделаться.
А меня, значит, достали, нерешительно сказал себе Чирик, растирая тело широким махровым полотенцем и прислушиваясь к приглушенному треньканью пейджера, доносящемуся из комнаты.
Пусть тренькает.
Он ухмыльнулся.
Пусть тренькает. Никуда они не денутся.
Подойду я к пейджеру прямо сейчас или, скажем, подойду через пять минут, какая, в сущности, разница тому страшному человеку из Москвы? Тем более, что объясню я им… Ведь не Петрушка, чтобы бегать на первое треньканье… Не Петрушка, человек нужный… Скажу, опоздал, простите, в буфет спускался… Или скажу, сидел в туалете… Да мало ли? Это же, ухмыльнулся Чирик, вовсе даже не вранье, а так, что-то вроде правды. И вообще. Как бы ни складывались дела, не мне сразу, как Петрушке, срываться с места и самому первым бежать на первое треньканье. Они поверят всему, что я им скажу… Если, конечно, они не наладили за мной слежку… Такую, как в Москве… Только все равно поверят… Они ведь, знают, что я врать не буду…
Он ухмыльнулся.
Сколько Чирик себя помнил, всю свою не такую уж долгую жизнь он только и делал что подличал, увертывался, убивал, насиловал, воровал, грабил, матерился, пил, издевался, прятался, и все время, все время перебегал дорожку людям, которые до встречи с ним часто даже не подозревали о его существовании.
Но ведь это и есть жизнь.
А вранье есть основа жизни.
Именно вранье является реальной основой реальной жизни, философски подумал Чирик. Вранье, а не что-нибудь. Не какие-то там другие значительные явления. Именно вранье. Потому что, не успев народиться на свет, человек уже начинает врать. Да и как иначе? Покричит младенец лишний раз, повопит, подергается – смотришь, мамаша лишний раз поднесет его к груди. Покуражится взрослый человек лишний раз, попрыгает, подергается в истерике – смотришь, такому хитрому мужику тоже что-то отломится. Да и шкура целей.
А особенно любят вранье денежки. Так уж повелось в мире. Чем больше денежек, тем больше вранья. Чем больше вранья, тем больше денежек. Даже странно, зачем столько денежек и вранья?
Он узмыльнулся.
Да затем, чтобы делать новые денежки!
А зачем новые денежки и новое вранье? – ухмыльнулся он. Зачем все новые и новые денежки, если ты не успеваешь проживать старые?
Ну, тоже глупый вопрос. Да затем, чтобы делать другие новые денежки! Круговорот веществ в природе. Чирик ухмыльнулся, вспомнив, как однажды с Серегой Херетиным, верным корешом, которому он сам же потом пустил пулю в спину, боясь его слабого гибкого языка, они брали одну известную лавку в Кемерово. Такая модная лавка, название «Ностальгия». Звучное красивое слово. И на вид лавка сразу показалась Чирику перспективной. А внутри лавки Чирик и Серега прямо расстроились, так много было на прилавках и под прилавками ценных вещей. Хоть караул кричи. Все зараз не унесешь, ежу понятно.
А еще Чирика поразила удивительная чистота.
Внутри в лавке все оказалось не по-человечески чистенько и пристойно.
Так чистенько и пристойно, что Серега Херетин, патологически не выносивший ничего такого, не выдержал и навалил тут же, прямо на блистающем чистотой полу.
Чирик поморщился. Но мешать не стал. Хрен с ним, с Серегой. Им сейчас все на пользу. Будущая обида владельца лавки сыграет нам только на руку, подумал тогда Чирик. Если владелец лавочки действительно такой чистюля и аккуратист, то, разговаривая с ментами, он больше будет думать о куче дерьма на этом поразительно чистом полу, чем о своих настоящих потерях. Такова психология придурков. Чистюля владелец лавки будет прямо содрогаться, вспоминая про жуткую кучу Серегиного дерьма на затоптанном Серегиными сапогами полу в его когда-то чистенькой и пристойной лавке. Ясный хер! Серега Херетин был мастак на такие штуки. Или что-то такое было с его организмом. Серега обязательно гадил там, где работал. Не мог иначе. Ну никак не мог удержаться.
Один только раз Чирик рассердился на Херетина.
Это случилось на гастролях, когда они брали шахтерские квартиры в Анжерке.
В тот месяц в одной из шахт Анжерки погибла при подземном взрыве бригада шахтеров. Чирик очень точно узнал день, когда вдовам выплатили компенсацию за погибших кормильцев.
Вот две таких шахтерских квартиры Чирик и Херетин и сумели удачно взять в один день, отобрав у вдов все до нитки.
Первая вдова оказалась дома и ее пришлось загнать в ванную.
Вдова оказалась чистюлей. Как тот владелец лавки. Квартирка у шахтерской вдовы, конечно, оказалась не богатая, но чистенькая. Ну, все эти занавесочки, шторочки, накидочки, и все такое прочее. Даже обеденный стол у вдовы был накрыт белой накрахмаленной скатертью. Будто будет жрать и жирным супом не капнет. А на подоконниках и на столе вперемешку стояли чистенькие искусственные и живые цветы. Как в игрушечном садике. Все вперемешку.
Чирик и Херетин пришли к вдове в самое хорошее время для рабочего города – в десять часов утра, под видом сантехников.
«Здравствуйте, здравствуйте… Вот, значит, послали нас к вам… Администрация, значит, послала… Сами понимаете… Беда ведь… Теперь всем миром помочь вам решено, значит, жизнь облегчить… – с чувством объяснил вдове Чирик. – Если сток там у вас не работает, или какая раковина прохудилась… Или унитаз старый… Ну, сами знаете… Кто ж лучше знает?.. Если что не работает, мы с превеликим…».
«Ну, что вы, что вы… Конечно, спасибо… Раковину на кухне, конечно, давно поменять… Эмаль отбита, ржавчина появляется… Только вот, чем я вам заплачу?.». – растерялась вдова.
