Олег Зоин - Вчера
Ты устал от бесплодной борьбы за деньги и за власть. Это надо выбросить на помойку. Когда их поучаешь, они грызут нас, как волки, изнутри, и человек сходит с ума или становится скотиной, что одно и то же.
И на Север погоди. Север — это тоже провинция, хотя и специфическая. Все хорошее там сосредоточено в рабочей скотине, которая двигает всё дело, в нижнем слое населения, там где пьянки, топоры и карты. Интеллигенция там (то бишь, дипломированные специалисты) — неинтеллигентна. Она не мыслит. Это просто дипломированные обыватели. Гниды. Тем гаже, что они образованные.
Слушай, Сень! То, что я в тебе люблю, всё–таки, в тебе есть. Тебе нужно сейчас очень много узнать, переварить, по–другому ты взглянешь на наше общество и увидишь другие пути борьбы, поумнее, потоньше, поэффективнее. А иметь политического единомышленника — это очень много. Это — всё! На Севере ты не найдешь информированного круга людей. У меня здесь, правда, не ахти какое общество, но будет лучше, я вижу дорогу. И Москва есть Москва, здесь достаточно народу и кроме меня. Социальная борьба — это все–таки то, что занимает меня больше всего, но у меня нет полноценного единомышленника.
Итак, Сень, твоя задача — выскочить из этого стакана затхлой воды. Как можно скорее. Твоя борьба с местными боссами не имеет смысла, поскольку она не агитационна. Ведь о ней знаешь лишь ты один. Умнее было бы заключить Брестский мир, если это возможно с фактической точки зрения.
Торопись! Торопись!
Галя.
Пиши побольше и почаще, если есть время. Все пиши. Для меня нет запретных тем. Я люблю твои письма.»
Конечно, больше молчать, откладывая ответ «на потом», уже становилось неприличным. Пришлось Сеньке пару выходных попотеть над солидным ответом. Сработало! Через пару недель получил ответ от Галины (с семейным фото) на своё более подробное письмо:
«Здравствуй, Сенька!
Посылаю тебе свое семейство. Полюбуйся. Не сердись на меня за то, что может быть я хвастаюсь. Ведь хвастаться мне нечем, дела мои не блестят, всё неустроено, долги растут и я наивно прячу сердце в радости любви и ласки. Но к сожалению — это не щит и не меч. А жаловаться тоже нельзя.
Так вот. Напишу тебе про Аллу. Алла — маленькая, чистенькая, очень добрая и очень лёгкая женщина. У неё лёгкий же общительный и живой характер. Любит смеяться, делать подарки, рассказывать хорошие истории, абсолютно беззлобна — это в ней основное. Заумь тоже не для неё. Она работает на Мосфильме по звукозаписи. Часто ездит в киноэкспедиции, а в Москве работает в неопределенное время суток, в зависимости от съемок. Она любит рассуждения об искусстве, но ясности нет, и мы с ней ещё ни разу ни на чём не сошлись. Живёт с тёткой в двух комнатах. Комнаты расписаны на них порознь. Им бы обменяться на отдельную двухкомнатную квартиру, но некому заняться и похлопотать. Если уйдет тётка в другой мир, то одну из комнат они потеряют. Им надо, чтобы комнаты стали (при обмене) смежные, тогда можно объединить лицевой счёт пока ещё есть тётя. Тётя эта ей не родная. Две сестры–еврейки (старые девы) удочерили девочку Аллу — тоже еврейское дитя репрессированных в 37 году.
Здесь она и выросла. Та сестра, что была записана матерью, умерла несколько месяцев назад от рака груди. Комнаты были записаны на них отдельно. Алла осталась в комнате матери, а тётка в своей, хотя хозяйство у них всю жизнь было общее, готовила и убирала всегда Эсфирь — нынешняя тётка. Родная мать Аллы жива. Алла навещала её в Казахстане, но не почувствовала в ней родню. У неё новая семья и взрослый сын. Ближе всех Алле всю жизнь была тетя Эсфирь. Это её самый родной человек и обрадовать, уважить тётку — это установить мир и благоденствие в семье. Угодить ей трудно.
Теперь о прописке. Как известно, прописка в Москве ограничена. Если брак записан, можно получить сначала временную, потом постоянную прописку. Если поступить в очное учебное заведение, как ты знаешь по своей истории, можно получить временную прописку.
Можно поискать и найти дефицитную работу с правом прописки. Например, ревизором в министерство или рабочим–специалистом. По трудоустройству есть здесь районные конторы, можно по ним побегать. Возможно, у них есть требования на рабсилу с пропиской. Вообще в Москве ежегодно увеличивается лимит на прописку, выдаваемый Моссоветом различным ведомствам и предприятиям, где не хватает работников. Надо знать, где. Вообще–то я не помню как следует своего письма и боюсь, что тебя не поняла. Конечно, лучше поговорить. Если поедешь в Москву на 2–3 дня, то выбирай так, чтобы это были понедельник и вторник. Приезжай для конструктивных разговоров и переговоров.
Галя.
P. S. А если ты собираешься устраиваться вместе с женой, то удачнее, мне кажется, легче найти в Москве место сначала ей, где–нибудь в сфере обслуживания с пропиской в общежитии (там сейчас кое–где так берут). Детей пока оставить у матери, и в течение года как–то пристроиться.
Ну, приезжай, здесь кое–что разузнаешь. Например, усыновляешь вьетнамское дитя и если у тебя нет жилой площади, то тебе её дают и немного приплатят еще.
Очень многого я не знаю, а ты узнаешь. Можно пойти к платному юристу и спросить совета в полулегальной форме.»
В конце мая он выбил отпуск и путёвку в турпоездку по маршруту Псков — Новгород — Пушкинские Горы — Ленинград. Всё это на двенадцать дней спецпоездами. Поездка оказалась чудной. Не подвела погода, а места — дивные. Величествен Псков с Кремлем. Фантастична поездка в действующий (а ведь Советской власти уже крепко за сорок!) Свято — Печерский мужской монастырь.
Экскурсовод рассказала душещипательную легенду о первом послевоенном настоятеле этого монастыря, вдохнувшем в него новую жизнь. Какой–то пскович, полковник, командир дивизии, в конце войны в ходе тяжелого боя попал в тяжелую переделку. Дивизия полегла практически полностью. Сам комдив оказался тяжело ранен и упал без сил в болоте, где разыгралась сия драма. Темнело. Он понял, что всё кончено и никто уже не придёт на помощь. Болото утюжили «Тигры», перемалывая наших раненых. В эти минуты полковник взглянул на небо и помолился Богу. Он вспомнил и прошептал «Отче наш», которому его выучила в детстве бабушка. И ещё он дал себе зарок, что если Бог услышит его и поможет выжить, то он свою дальнейшую жизнь посвятит Богу.
Бог услышал молитву комдива–большевика. Какой–то недобитый солдатик, проползая осокой в сторону своих, услышав стоны, перевязал и потащил товарища комдива за собой. У него хватило сил и хитрости добраться до переднего края, свалив бездыханное тело командира в наш окоп.
Когда полковник очухался в госпитале и комиссовался в гражданку инвалидом, его пригласили в райком и предложили серьезную партийную работу. Он, к удивлению большевиков, отказался, пояснив, что вернулся к вере в Бога, намерен сдать партбилет и пойти в монастырь.
Тварищи посовещались. Как раз стоял вопрос о наведении порядка в Свято — Печерском монастыре, который недавно освободила Красная Армия. Дело в том, что до войны эти края были уже заграницей и монастырь считался очагом антисоветской активности польской и немецкой спецслужб. Теперь его надо было брать в ежовые рукавицы.
Так что райкомовцы очень обрадовались и решили использовать полковника для пользы дела, направив его в монастырь настоятелем. Тогда это делалось просто. Вызывали, куда следует, церковное начальство и говорили, кого кем назначить. А партибилет ему оставили. Ты, мол, человек партийной закалки, так и будешь там линию партии гнуть.
Теперь настоятель монастыря человек уважаемый и в церковной среде и в миру.
Второй пункт Сенькиной поездки — Великий Новгород. Он плохо запомнил его достопримечательности. Засел в памяти лишь прекрасный памятник Тысячелетию России. Затем двое суток туристы провели в древнем монастыре на берегу Ладоги. Так прошла половина маршрута.
В Пушкинские Горы — родные места великого поэта прибыли автобусами 5‑го июня, накануне очередного дня рождения Александра Сергеевича… На следующий прошел скромный праздник на открытом воздухе, прямо на берегу Сороти, вечером, при огромном стечении местного народа и московских маститых поэтов.
На следующий день с утра Семён гулял по парку, воображая, где здесь Саша ловил юных дев, где сидел на скамейке с няней, где купался в пруду или кропал стихи.
После обеда поплёлся с экскурсией сначала в Тригорское, а затем в Михайловское. Там познакомился с милой девицей, розовощекой пышкой из Мелитополя. Вскоре они уже топали вместе. Как–то так вышло, что парочка отстала от экскурсии и пошла домой сама. Вскоре стемнело, и экскурсанты находили полевую дорогу чисто интуитивно. Вокруг громадились черные леса, которых вроде не было днем, когда их сюда подвозили автобусом.
