Новый Мир Новый Мир - Новый Мир ( № 9 2013)
Сам он прослеживает ее так: «С тех пор как Священную Римскую империю Каролингов распри растащили на три части, Европа только тем и занималась, что пыталась собрать себя обратно в единое целое». В истории Европы действовали силы центробежные и центростремительные. Центробежные Ханфштангель считает для Европы гибельными, а Гитлера видит продолжателем дела тех великих императоров, кто хотел собрать Европу в единое целое, «последним из тех, кого в Италии именовали гибеллинами». Построение империи требует жертв. Не Гитлер толкает к войне. Шторм не поднимает капитан корабля: капитан лишь умело ведет корабль навстречу шторму. Чтобы зажечь войну, нужен народный энтузиазм. Гитлер — воплощение чаяний немецкого народа, он воплощает энергию нации, он — орудие истории.
Гитлер виновен в бойне сороковых годов? Но «кто ответит за те девять миллионов, что были уничтожены на полях Первой мировой?» Однако они остаются респектабельными политиками.
В рецензиях на роман Кантора несколько раз прозвучало сравнение с «Благоволительницами» Джонатана Литтелла, знаменитого романа, написанного от лица эсэсовца-интеллектуала, поверившего в витальную силу национал-социализма и миссию Гитлера возродить немецкую нацию. «Наверно, Максим Кантор прочел роман Литтелла „Благоволительницы” и захотел сделать не хуже», — меланхолично замечает Владислав Толстов [6] . Мартын Ганин находит, что Ханфштангелю принадлежат симпатии автора и что временами он «плохо отличим от литтелловского Ауэ» (при том что Литтелла критик считает писателем куда более высокого ранга).
Дмитрий Филиппов [7] обрушивается на тех, кто поминает Литтелла в связи с романом Кантора и гневно отвергая всякое сходство, доверительно сообщает, что автор «Красного света» роман Литтелла принципиально не читал.
Это очень плохой способ защиты. Кстати, «принципиально» не читать роман Литтелла можно только в том случае, если о нем как-то наслышан. Но и самое приблизительное знание о романе может послужить импульсом для собственного литературного замысла.
Однако зависит Кантор от Литтелла или нет — это не имеет значения. В литературе полно случаев влияния одного писателя на другого, и установление подобного рода влияний никогда не служит делу дискредитации писателя. Вообще это уже забота литературоведа и предмет дипломных работ и диссертаций. Критику же важен результат.
Полвека нацизм разоблачали и пытались объяснить извне. Возможно, это новый тренд времени — попытка понять психологию и логику нацизма изнутри. Ханфштангель Кантора непохож на литтелловского Ауэ, другой человеческий тип. И Кантора интересуют совсем иные грани нацизма. Литтелл исследует психологию интеллигента, поддавшегося обаянию нацизма и действующего соответственно тому, что он понимает под чувством долга (даже если этот долг велит расстреливать людей, а тонкой натуре Ауэ это претит). Кантора же больше интересует судьба идей. Ханфштангель почти не действует, но беспрерывно рассуждает. Следить за этими рассуждениями интересно, но надо помнить, что Ханфштангель — адвокат дьявола, и логика его рассуждений ведет к оправданию зла.
Иногда, впрочем, он изменяет собственной логике.
Ну, вот пример. В публицистике Максима Кантора часто достается понятию «тоталитаризм». «Сравнение Сталина и Гитлера давно стало трюизмом в политической риторике, хотя мало какому врачу придет в голову сравнивать чуму и холеру, и лечить недуги одной таблеткой. <...> Было сделано немало, чтобы сплющить исторический анализ до того, что грехи века превратились в трудно произносимое и трудно понимаемое слово „тоталитаризм”», — пишет Кантор в статье «Мера Истории» [8] , настаивая на том, что есть иерархия вины, что слишком разнятся идеалы нацизма и коммунизма. «Нельзя забыть, что есть разница между равенством и неравенством, есть разница между интернационализмом и национализмом».
Короче: фашизм хуже коммунизма, Гитлер хуже Сталина. Автор имеет право так думать. Но Кантор еще и заставляет своего героя-нациста излагать собственную точку зрения, согласно которой в иерархии зла Гитлер много страшнее Сталина. Так, Эрнст Ханфштангель спорит с русскими правозащитниками, видящими вину Сталина в том, что он убивал собственный народ (в то время как Гитлер народы чужие). «…как хочется им очернить свое прошлое», — иронизирует Ханфштангель, объясняя, что нацисты вселяли вражду в австрийские сердца, поощряли доносы французов друг на друга, братоубийственную вражду эльзасцев и испанцев... — «Именно истребление собственных братьев и сестер — есть плата за империю!».
Но если истребление братьев и сестер — такая нацистская доблесть, которой можно гордиться, то как можно обвинять русских правозащитников в «очернении прошлого»? Не логичнее ли старому нацисту сказать, что и в СССР истребление братьев и сестер было этакой большевистской добродетелью, а правозащитники просто не понимают высокого нравственного смысла братоубийства?
Но как бы то ни было, и Кантор и его герой Эрнст Ханфштангель — оба не хотят видеть сходство гитлеровского и сталинского режимов и не приемлют термина «тоталитаризм»
Хотя термин возник еще в двадцатые годы и даже применялся в Италии в позитивном смысле, само понятие приобрело популярность благодаря книге Ханны Арендт «Истоки тоталитаризма». Неприязнь к концепции тоталитаризма у Кантора распространяется на неприязнь к Ханне Арендт, с которой он и расправляется руками своего героя.
Есть одна характерная деталь в лукавом рассказе Ханфштангеля о знакомстве с Хайдеггером и Ханной Арендт, на которую я хочу обратить внимание. (Хотя читатели, возможно, скажут, что нижеследующее замечание уж очень женское. Пусть так.)
Ханфштангель рассказывает не лишенный скабрезности случай из своей жизни: во время любовного свидания со свой возлюбленной в провинциальной гостинице, опасаясь предательских звуков хлипкой кровати, он вдруг услышал мощные удары в стену из соседней комнаты — кровать другого номера долго и мощно молотила в ту же стену. Подивившись неутомимости неизвестного соседа и как следует отдохнув, Ханфштангель вышел из номера и стал свидетелем вопиющей сцены: из соседней комнаты выскочила полуобнаженная женщина, настолько уродливая, что рассказчик подумал: «надо обладать темпераментом трех сатиров, чтобы возжелать такую барышню» и следом вышел смельчак, возжелавший столь уродливое существо. Им оказался профессор философии Хайдеггер. Дама была его студенткой Ханной Арендт.
Признаюсь, меня смутила не скабрезность сцены, а облик Ханны Арендт: «уродливая еврейка», «волчье костлявое мужское лицо». В свое время книга Ханны Арендт «Истоки тоталитаризма» произвела на меня большое впечатление, а введенное ею в репортажах с процесса по делу Эйхмана понятие «банальности зла» до сих пор кажется мне лучшим объяснением того, как обычный человек становится комендантом нацистских лагерей смерти или следователем НКВД , и с рвением пытает людей, считая, что просто исполняет свой долг.
Естественно, я помню портреты Ханны Арендт. Умное лицо с высоким нежным овалом, правильными чертами, в молодости — просто красивое, в старости — значительное.
Нелли Васильевна Мотрошилова, известный историк новейшей философии, в статье «Ханна Арендт. Судьбоносная встреча с Хайдеггером» так описывает появление молодой студентки в университете в Марбурге, где уже успел прославиться Хайдеггер и завоевать симпатии студентов: «В свои тогдашние восемнадцать Арендт была не просто хорошенькой — она была настоящей красавицей („bildhubsch”, как говорят немцы, буквально: картинно красивой). О характере и неотразимости ее тогдашней красоты оставили свои восторженные свидетельства ее соученики <…> Ганс-Георг Гадамер в своих воспоминаниях о Марбурге и о Хайдеггере написал, что его студентка Арендт <…> была девушкой, яркая красота которой сразу бросалась в глаза» [9] .
Вот это превращение красавицы в уродливое чудовище кажется мне ключом ко многим рассуждениям Ханфштангеля.
Вот Ханфштангель говорит, что Гитлер убил меньше людей, чем просвещенный демократический мир. «Если нужны массовые убийства — требуется демократия». Стоп — что это значит? Демократии осуществляют геноцид, плодят лагеря смерти? Оказывается, Ханфштангель подсчитал жертв гражданских войн, разразившихся в Африке и Юго-Восточной Азии после того, как эти страны получили независимость. Тут придется вопреки нормам политкорректности признать печальную истину: колониализм не только зло, но и цивилизующий фактор. Независимость неразвитых стран не только благо, но и опасность. Стоит уйти колониальным войскам и провозглашенная с помпой независимость влечет за собой гражданскую войну и взаимоистребление. Но не западные демократии организовывали, например, геноцид тутси в Руанде в 1994 году. Напротив, они хоть и неуклюже — все же его остановили.
