Новый Мир Новый Мир - Новый Мир ( № 9 2013)
Но как автобиографический герой «Уроков рисования» будет писать свои полотна вновь и вновь, ставя перед собой недостижимую цель, так его прототип будет добиваться того же посредством слова.
Пафос учительства, даже проповедничества настолько отчетливо проступает в публицистических статьях Максима Кантора, написанных после выхода первого романа (самые ранние из них собраны в книгу «Медленные челюсти демократии», 2008), что нетрудно сообразить: задача следующего романа — подвергнуть ревизии символ веры интеллигенции, а заодно пересмотреть и изложить свою версию истории ХХ века.
Виктор Топоров предсказал, что следует ожидать двух возможных реакций на новый роман Кантора: «одной по замалчиванию романа (и его автора), другой — по охаиванию» [4] .
Замалчивания точно не было: почти все издания откликнулись на новую книгу. Роман еще в рукописи, то есть — в преддверии читательской реакции, не просто вошел в шорт-лист премии «Национальный бестселлер», он лидировал и едва не стал победителем, а теперь имеет все шансы стать лауреатом премии «Большая книга», являясь одним из фаворитов короткого списка.
«Охаивания» романа Виктор Топоров ожидал из-за «беспощадного избиения всего самодеятельного и самозваного руководства несостоявшейся „оранжевой революции”». Этого и в самом деле можно было ждать. Однако и «охаивания» не было. Даже те рецензенты, которых неприятно поразили инвективы автора по отношению к политической оппозиции, все-таки не предъявляли обвинений в сервилизме — кроме разве что Мартына Ганина, переадресовавшего самому Кантору его нелестный упрек интеллигенции в том, что она, интеллигенция, в начале девяностых пошла в услужение к ворам, к паханам, и как это полагается на зоне, стала чесать им пятки и «тискать романы».
«Ворам чесать пятки нельзя, а чекистам — нормально и даже как-то почетно», — иронизирует Ганин, видя в изображении оппозиции в виде беспринципных попрошаек, шакалящих по иностранным посольствам и получающих инструкции и деньги для государственного переворота у иностранных государств «заявку на место при будущем дворе тт. Бастрыкина, Чайки и прочих» [5] .
Это несправедливо. Оппозицию Кантор поносит, но и власть не так чтобы жалует. Верховный правитель Руси изображается у него «невзрачным человечком, полковником недоброй памяти КГБ», которого наняли охранять нажитое олигархами добро. «И поставили сторожа — пусть смотрит за сундуками, нужен и на пиратском корабле капитан, который следит за дележом добычи. Полковник смотрелся гербовым львом на задних лапах. <…> Но год от года аппетиты гербового зверя росли».
С таким придворным портретом ко двору не просятся. Это стандартный полемический прием, рожденный той самой привычкой мыслить штампами, против которой восстает Кантор. Отрицательное отношение к какому-либо явлению либо личности не означает автоматически прославления антагониста. Если тебе не нравится оппозиция — это еще не значит, что тебе нравится власть и ее слуги.
Часто пишут, что Максим Кантор предпринимает ревизию штампов интеллигентского сознания. Вообще я с интересом отношусь ко всякой ревизии штампов, но сатирические образы оппозиционеров — это как раз не развенчивание штампов, это культивация штампов государственного агитпропа: оппозиция насквозь продажна, финансируется из-за рубежа, сотрудничает с зарубежными спецслужбами, замышляет государственный переворот в интересах иностранного государства, хочет ограбить Россию, ее интересы противоречат интересам народа.
И не оттого ли «муза пламенной сатиры» на сей раз осталась глуха к призывному кличу автора и вместо ювеналова бича подсунула ему какую-то подделку времен советского «Крокодила»?
В романе несколько пересекающихся линий. К счастью, лишь одна из них сатирическая: это именно современная сюжетная линия, где действует оппозиция. И с чисто писательской точки зрения эта линия провалена.
Большой просчет автора — начинать роман с самой слабой главы: я знаю читателей, которые ею и ограничились, в уверенности, что книга представляет собой неуклюжий памфлет. К тому же нельзя в каждом романе повторять один и тот же принцип композиции, восходящий к Толстому с его салоном Анны Павловны Шерер.
«Уроки рисования» начинались с вернисажа авангардного искусства, на котором автор собирает едва ли не всех героев будущего повествования.
«Красный свет» начинается с приема у французского посла, по случаю вручения галеристу и меценату Ивану Базарову (основной бизнес которого — подпольные казино) ордена Почетного легиона.
На прием приглашена современная элита: по версии Кантора это воры, называющие себя бизнесменами и интеллектуальная обслуга воров: политики, оппозиционеры, журналисты, литераторы. Большинство из них продолжат свое существование в следующих главах. Лидеры оппозиции появятся, в частности, в Лондоне, где они будут получать деньги на государственный переворот и инструкции от своих кураторов из английской разведки. И пойдут на поклон к старому, едва ли не бессмертному нацисту, другу и соратнику Гитлера, почти мистической фигуре, олицетворяющей у Кантора историю (что должно, очевидно, свидетельствовать о подоплеке их идеологии).
Но это произойдет в середине романа, а пока, в первой главе, оппозиционеры, собравшиеся во французском посольстве, чтобы выработать план действий (тут тонкая штука, что сходка не в посольстве американском, где караулят чекисты), участвуют в каком-то дурном цирковом представлении: восклицают «позор» объявившемуся на приеме человеку другого круга, усомнившемуся в том, что Ленин — немецкий шпион, одобряют поведение либеральной идиотки, потребовавшей, чтобы «сталинист» покинул дом посла (хотя не имеют на это никакого права, будучи сами приглашенными). И, наконец, узнав, что сомнительный гость — следователь, как клоуны выстраиваются вокруг него, бравируя своей подписью под письмом в Страсбургский суд с требованием освобождения всех арестованных предпринимателей: этот поступок в их глазах сопоставим с протестом советских диссидентов против оккупации Чехословакии. «Приступайте, — говорит оппозиционная журналистка, — отпечатки пальцев снимать будете?»
Если бы автор заставил представителей оппозиции участвовать в шабаше на Лысой горе и там вырабатывать план государственного переворота, получая задание от какого-нибудь консультанта с копытом, — это, право же, выглядело бы куда правдоподобнее, чем прием у французского посла, где заговорщики собрались было «решать судьбу революции», — но тут является следователь прокуратуры, устраивает публичный допрос, объявляет, что все они подозреваемые по делу об убийстве Мухаммеда Курбаева, шофера галерейщика Ивана Базарова, раздает судебные повестки гостям посла и публично уличает хозяйку дома в интимной связи с убитым шофером… Полагаю, что эффектный замысел следователя рухнул бы на стадии подготовки: во первых, его бы не пригласили, но а уж если б ему удалось пробраться со своими повестками на прием — его бы настойчиво попросили удалиться, прежде чем он начал публично вести допросы подозреваемых на иностранной территории.
Но ведь это фарс, сатира, автор и добивался комического эффекта, могут возразить. Значит — не добился. Пасквиль — не сатира. Помню агитплакаты середины семидесятых, где карикатурный Солженицын, похожий на Шейлока (ну да ведь положено было на закрытых инструктажах рассказывать, что его настоящая фамилия Солженицер), жадно протягивал руки к заокеанским буржуям, с высокомерной и снисходительной улыбкой ссыпающим в них доллары. Какое чувство должен был испытывать нормальный человек от подобной сатиры? Смеяться? Над кем? Автором плаката? Тупым советским агитпропом?
Но, к счастью, содержание романа никак не сводится к натужному памфлету… Коммунизм и его вожди, борьба за власть после смерти Ленина и политические процессы, Вторая мировая война, ее причины и следствия, истоки нацизма и метаморфозы демократии, послевоенная Европа и ее судьба, прошлое и будущее России — все это предмет размышлений автора. А герои? А сюжет? А интрига? — может спросить читатель. Тут апологет Кантора вынужден будет замяться.
Роман требует героя. Кантор пишет традиционный реалистический роман со множеством авторских отступлений. Парадокс в том, что отступления есть, многие из них — яркий образец публицистики автора и стоят читательского внимания. А вот героев и внятного сюжета — нет.
В «Уроках рисования» герой был. Во-первых, сам рассказчик, Павел Рихтер. Уже одна его судьба образовывала сюжетную линию: любовь, коллизия выбора между женой и любимой женщиной, неожиданный удар: измена любимой, горькая правда о ней, разочарование, отрезвление, творческие поиски и сомнения.. Было увлекательно следить за судьбой мистификатора от искусства Гриши Гузкина, настоящего героя плутовского романа. Восходящая к гоголевскому «Носу» гротескно-фантастическая линия художника Сыча, придумавшего перформанс с насилуемым хорьком, влюбившегося в похотливого зверя, и похождения самого хорька, превратившегося в светского персонажа — тоже запоминающийся сюжет.
