Виктор Притчетт - Птички в клетках (сборник рассказов)
— Наверное, пора везти вас ужинать.
Приглашенные уехали в трех машинах. На ужине она опять оказалась тут как тут.
— Мы решили вашу приятельницу… — сказал хозяин. — Мы решили посадить с вами вашу приятельницу.
— Какую приятельницу? — спросил редактор.
И тут увидел ее — она сидела рядом. Датчанин зажег перед ними свечу. На глазах оторопевшего редактора кожа ее заблестела, как у идола. Редактор томился: за границей он любил знакомиться с красивыми женщинами.
— Мы, кажется, где-то встречались? — сказал он. — Ну конечно же. Вспомнил. Вы приходили ко мне. Вы приехали сюда отдохнуть?
— Нет, — сказала она, — я пью из источника.
Он решил, что она приехала на воды.
— Из источника? — переспросил редактор и обратился к гостям: — А я и не знал, что здесь есть источники. — Редактору плохо давался образный язык.
Забыв о гватемалке, он беседовал с гостями. Она же до самого своего ухода не промолвила больше ни слова, но весь вечер он слышал ее глубокие вздохи у себя под боком.
— У меня для вас подарок, — сказала она, уходя, и протянула ему конверт.
— Опять печенье? — шаловливо спросил он.
— Вступительная часть моей поэмы, — сказала она.
— Увы, мы почти не печатаем стихов, — сказал редактор.
— Это не для публикации. Поэма посвящена вам.
И с тем удалилась.
— Ну и ну, — сказал редактор, глядя ей вслед, и обратился к хозяевам: — Эта дама подарила мне поэму.
Вежливые понимающие смешки хозяев озадачили его. Он часто терялся, когда люди смеялись.
Сунул поэму в карман и забыл о ней до Стокгольма. Выходя после лекции из зала, он столкнулся с ней в дверях.
— Мы, кажется, преследуем друг друга, — сказал он.
И повернулся к посланнику, который явился на лекцию при полном параде.
— Вы знакомы с мисс Мендосой из Гватемалы? Она поэт. — И улизнул, пока они раскланивались.
Через два дня он читал лекцию в Осло — и опять она была тут как тут. Только перебазировалась в первый ряд. Он говорил уже минут пятнадцать, когда заметил ее. Он до того разозлился, что даже запинаться стал. В голове мелькнула приблудившаяся фраза "убил свою жену" — голос его, и без того высокий, взвизгнул фистулой, и он едва не рассказал ее историю. Кое-кто из дам в зале склонили головки набок, подперев их пальчиком, чтобы удобнее было любоваться его профилем. Он пренебрежительно махнул рукой на публику. Он вспомнил, что его тяготит. К убийству это никакого касательства не имело: просто-напросто он забыл прочесть ее поэму.
От поэтов пощады не жди, это редактор знал. Существовал лишь один способ от них избавиться — без отлагательств прочесть стихи. Пока ты их читал, они жалостно и презрительно взирали на тебя, а когда говорил, какие строки понравились, огрызались. Он решил встретить опасность лицом к лицу. И после лекции подошел к ней.
— Рад видеть вас! Мне казалось, вы говорили, что едете в Гамбург. Где вы остановились? На моей совести ваша поэма.
— Правда? — пролопотал детский голосок. — Когда вы придете ко мне?
— Я вам позвоню, — дал задний ход редактор.
— Я буду на вашей лекции в Берлине, — многозначительно сказала она.
Редактор пригляделся к ней. В ее глазах горел нечеловеческой силы фанатизм. Они не просто смотрели, а прозревали насквозь. Ей было ведомо его будущее.
Вернувшись в гостиницу, он прочел поэму. Мысль ее была самая незамысловатая. Начиналась она так:
Мне явлен был освободитель,
Противник рабства,
Небожитель.
Он пробежал две страницы и протянул руку к телефону. Сначала раздался детский вздох, потом зазвенел решительный голосок. Он улыбнулся в трубку и снисходительно объяснил, как ему нравится ее поэма. Она тяжело задышала — казалось, это рокочет океан. Через Карибское море, через Атлантику — она плыла, летела к нему.
— Вы поняли, что я хотела сказать? Женщины — это и есть история. Я — история моей страны.
Ее несло, и на редактора навалилась скука. Его лицо, которым он так умел владеть, окаменело.
— Да-да, понимаю. Если не ошибаюсь, у индейцев есть такое поверье: с востока придет белый бог и освободит их? Поразительно, просто поразительно! Когда вернетесь в Гватемалу, непременно продолжайте работу над поэмой!
— Я и сейчас над ней работаю! У себя в номере, — сказала она. — Вы мое вдохновение. С тех пор как увидела вас, я работаю все вечера.
— Отправить поэму на адрес вашей гостиницы в Берлине? — спросил он.
— Нет, отдайте ее мне, когда мы встретимся там.
— Встретимся? — вскрикнул редактор и опрометчиво брякнул: — Но я не еду в Берлин. Я тотчас возвращаюсь в Лондон.
— Когда? — спросила она уже по-женски. — Можно мне прийти поговорить с вами прямо сейчас?
— Увы, нет. Через полчаса я уезжаю, — сказал редактор. Только положив трубку, он осознал, что взмок от пота и заврался. И где была его голова? Ведь, если она объявится в Берлине, ему придется опять врать — вот что хуже всего.
Но действительность превзошла худшие ожидания. Когда он приехал в Берлин, ее там не оказалось. Он не на шутку встревожился, чего никак от себя не ожидал. И устыдился. Святоша потеснил язычника на его красивом лице: и действительно, по расовому вопросу он вилял — это заметили и в публике.
Зато в конце недели в Гамбурге ее голос воззвал к нему из глубины зала:
— Я позволю себе спросить великого человека, которым в этот вечер полны наши сердца, согласен ли он, что самые страшные расисты — это угнетатели и обманщики женщин?
Нанесла удар и села, скрылась за плечами грузных немцев.
Тонкая усмешка сползла с редакторского лица, благородная голова отлетела назад, будто в нее всадили пулю, кончики пальцев уперлись в стол — он боялся пошатнуться. Опустив голову, он выпил стакан воды, облив при этом галстук. Поискал глазами, кто бы мог ему помочь.
Друзья, хотелось сказать ему, эта женщина гоняется за мной. Она гонялась за мной по всей Скандинавии и Германии. Мне пришлось солгать, чтобы отвязаться от нее в Берлине. Она преследует меня. Она пишет поэму. Хочет вынудить меня прочесть ее. Она убила своего отца… Точнее, ее отец убил ее мать. Ненормальная какая-то. Спасите меня!
Но он взял себя в руки и прибегнул к отчаянной уловке, какой не гнушаются разве что зеленые новички и жалкие краснобаи.
— Отличный вопрос! — сказал он.
В зале в двух местах непочтительно хихикнули — вероятно, кто-то из здешних американцев или англичан. Опять он свалял дурака. Вконец запутавшись, он ухватился за одно из тех бродячих общих мест, которые так часто выручали его. И вот уже пошел в ход XVIII век, а где XVIII век, там и Руссо, а от него прямой путь к Тому Пейну и "Правам человека"[15].
— Есть здесь запасный выход? — спросил он председателя после лекции. — Задержите эту женщину. Она меня преследует.
Его провели через запасный выход.
Вернувшись в гостиницу, он обнаружил под дверью стихи.
Вскормленный на Руссо,
Постигший таинства и чудеса природы,
В объятья Гватемалу заключи.
Под стихами стояло: комната № 363. Она остановилась в той же гостинице! Он позвонил администратору, сказал, чтобы его не соединяли, и попросил дать ему номер на первом этаже, поближе к главной лестнице и рядом с выходом. И там, уже в безопасности, заказал другой рейс на Мюнхен.
Утром у администратора его ждала записка.
— Мисс Мендоса оставила ее для вас перед отлетом в Мюнхен, — сказал администратор.
К записке были приколоты стихи. Начинались они так:
Истомленная долгою ночью столетий,
Освободителя я ждала,
И ему от меня не уйти.
Трясущимися руками редактор порвал в клочки записку, стихи и двинулся к двери. Посыльный рванулся за ним: он забыл квитанцию на конторке.
Редактор был человек известный. Его осаждали репортеры. Его узнавали в гостиницах. Увидев имя "Друд" в списках пассажиров, люди спешили оповестить друг друга о том, кто с ними едет. Рисуя его, карикатуристы были склонны удлинять ему шею: они подметили его привычку тянуть голову на приемах и на собраниях — ему хотелось и самому быть на виду, и никого не упустить из виду.
Однако в самолете на Мюнхен ему ничего такого не хотелось. Он не снял шляпу и вжался в кресло. Стремился к безызвестности. Ему казалось, что за ним следят, и не один человек, а целый отряд. Таких ощущений он, пожалуй, не испытывал с тех самых пор, как побывал в дни холодной войны за железным занавесом. Кто такие эти пассажиры в самолете? И не встречались ли ему эти двое в гостинице?
В аэропорту он рванул к первому же такси. В гостинице прошел прямо к администратору.
— Мистер и миссис Джулиан Друд, — сказал администратор. — Да-да, номер четыреста пятнадцать. Баша жена уже приехала.
