Джон Берендт - Полночь в саду добра и зла
– Как бы нам не пришлось об этом пожалеть, – сказал он. – Никто не может предугадать, как сложится тогда процесс. Мы потеряем возможность им управлять. Слушания могут назначить, например, в графстве, Уэр. – Зейлер округлил глаза. – Но там же нет никого, кроме заскорузлых южан. Эти люди считают грехом, заниматься сексом с собственной женой при свете. Да они линчуют Джима еще до вынесения приговора. Так что, я думаю, лучше всего провести повторное разбирательство именно в Саванне. Обвинение окружного прокурора не так сильно, как кажется, а сейчас оно стало еще слабее.
– Почему? – вставил я вопрос.
– А я вам объясню, почему. Лоутон любит говорить, о неопровержимых, с его точки зрения, объективных уликах против Джима. Все это – дерьмо собачье. У него два любимых дитяти: теория остатков пороха и теория coup de grace. Он утверждает, что отсутствие, остатков пороха на руках Дэнни доказывает то, что он не стрелял и что Джим подошел к лежавшему на спине Хэнсфорду и дважды выстрелил в него – в спину и в голову. Но мы играючи разобьем оба эти аргумента. Я говорю вам об этом, потому что все это уже сказано окружному прокурору.
В прошлом месяце мы получили письменное разрешение суда на проведение собственной судебно-медицинской экспертизы двух «люгеров» – Джима и Дэнни, и рубашки, в которую был одет Дэнни. Для выполнения этих анализов мы выбрали ведущего специалиста страны – доктора Ирвинга Стоуна из Института судебно-медицинской экспертизы в Далласе. Это тот самый парень, который исследовал одежду президента Кеннеди и губернатора Коннелли, проводя экспертизу для комиссии конгресса при расследовании убийства Кеннеди. Так что, как видите, доктор Стоун не новичок.
Правда, нам пришлось здорово попереживать. Мы не знали, пойдет ли на пользу защите свидетельство доктора Стоуна, потому что результаты экспертизы были затребованы окружным прокурором. Более того, Лоутон послал с нами в Даллас доктора Ларри Говарда, директора криминалистической лаборатории Джорджии. Старик сам повез рубашку и пистолеты.
Ну, а когда доктор Стоун приступил к огневым испытаниям пистолета Дэнни, выяснилось нечто неожиданное. Пистолет не выстрелил. Сначала Стоун подумал, что оружие поставлено на предохранитель. Но оказалось, что у пистолета необычайно большое сопротивление спускового крючка – около двадцати фунтов, хотя у обычных пистолетов этот показатель не превышает четырех-шести фунтов. Стоуну пришлось нажать на со бачку изо всех сил, и тогда пистолет все-таки выстрелил. Так появилось объяснение, почему Дэнни промахнулся, стреляя в Джима со столь близкого расстояния. Это был дар небес.
Потом доктор Стоун испытал пистолет Дэнни на предмет оставления продуктов выстрела. Он стрелял, направив оружие немного вниз, как должен был стрелять Дэнни, и количество пороховых остатков всегда было очень и очень небольшим. Более того, их количество было непостоянным от выстрела к выстрелу. Вы бы видели, что творилось со стариком Говардом. Бедного дока чуть не хватил удар.
После этого доктор Ирвинг Стоун произвел анализ рубашки Дэнни на предмет продуктов сгорания пороха. Черт побери, на рубашке вообще не было следов пороха. Стоун считает это доказательством того, что во время выстрела Джим находился от Дэнни дальше, чем в четырех футах, потому что именно на это расстояние продукты сгорания вылетают из дула более или менее компактным, пучком. Эксперт считает, что Джим не мог подойти к упавшему и выстрелить в него дважды, потому что тогда на рубашке неизбежно остались бы следы пороха. Ну, хватит о теории coup de grace Лоутона, Короче, старый Говард опять был близок к обмороку. Зейлер достал из ящика стола манильский конверт.
– Хочу еще показать вам маленький сюрприз, который мы приготовили для Лоутона. После того, как в дом Джима прибыла полиция, копы сфотографировали место происшествия. На этих снимках были показаны все детали, поддерживающие обвинение. Так? Ножка кресла на брюках Хэнсфорда, кусочек бумажки на рукоятке пистолета, смазанная кровь на запястье Дэнни. Все плохо. Лоутон представил суду двадцать фотографий, но полицейский фотограф показала на первом процессе, что отсняла пять пленок. Это значит, что мы не видели около сотни снимков. Пару недель назад мы попросили разрешения взглянуть на них, не зная, правда, что нам удастся на них найти. Мы думали, что не найдем ничего. Но как бы то ни было, мы получили все снимки и внимательно их рассмотрели. Отлично, а теперь взгляните вот сюда.
Зейлер дал мне фотографию, на которой было изображено кресло за столом Уильямса. На ковре возле ножки кресла виднелся кожаный кошелек.
– А теперь посмотрите на эту фотографию и сравните ее с первой.
Кошелек не касался уже ножки кресла, а лежал нескольких дюймах от нее.
– По рисунку ковра можно сказать, что с места были сдвинуты и кресло, и кошелек. Я не знаю, кто их двигал и зачем, но никто не имеет права двигать предметы на месте предполагаемого преступления, пока не сделаны все фотографии и не произведены все замеры. Если полицейские что-то передвинули, то должны были внести это в протокол и сфотографировать, но этого сделано не было, и вот что мы нашли, просматривая другие фотографии.
Зейлер выложил передо мной несколько фотографий стола Уильямса.
– Посмотрите, где находится розовая коробочка здесь… и вот здесь.
Коробочку явно сдвинули с места. То же самое можно было сказать о телевизионной программе, стопке конвертов, пачке бумаги и телефонном справочнике.
– Глядя на эти снимки, а не на те двадцать, что представил для первого разбирательства окружной прокурор, можно сказать: во время криминалистической экспертизы места происшествия было сдвинуто множество вещей. А это значит, что сцена перестрелки искажена. Когда эксперт фотографирует место происшествия, предполагается, что при этом не присутствует никто. Но посмотрите на снимки: вот чьи-то ноги в ботинках, в форменных башмаках, в войлочных туфлях. В ту ночь в доме была настоящая сходка полицейских, и выясняется, что они двигали с места на место предметы обстановки. Это сумасшествие, попрание элементарных норм полицейского расследования. Но самое главное – улики теряют свою ценность!
Зейлер сиял.
– Я же говорю, мы в прекрасной форме. Единственное, с чем я не могу пока справиться, так это с надменностью Джима на свидетельской трибуне. Но, черт возьми, если мы не сможем это обойти, то придется примириться. – Зейлер откинулся на спинку кресла и сцепил руки на затылке. – У Лоутона большие проблемы, но он сам в них виноват. Он допустил громадный просчет, легкомысленно играя с уликами во время первого процесса. Лоутон красноречив и умен, в этом нет никакого сомнения, но у него нет опыта работы, а для окружного прокурора он необходим, этот опыт. Поверьте, я знаю, о чем говорю. Я занимаюсь юриспруденцией двадцать пять лет, выступал в десятках судебных процессов, а Спенсер Лоутон не справился и с двумя – я имею в виду процесс рейнджеров и суд над Уильямсом – это последнее дело вернули для пересмотра. Лоутон зелен и нервничает – этим непременно надо воспользоваться. Необходимо оказывать на него постоянное давление, нервировать его до суда заявлениями и действиями, распылять его внимание на детали и ненужные подробности. Мы, конечно, ничего не можем поделать с газетчиками, но на этот раз мы позаботимся о том, чтобы оградить от них присяжных. Я не люблю этого делать, но нам придется ускорить процесс, устраивая субботние заседания. – Зейлер горестно покачал головой. – И это в разгар футбольного сезона. Поверьте, решение далось мне с большим трудом. За последние двадцать пять лет я бывал на всех матчах чемпионата Джорджии. Я уже прикинул, что по делу Уильямса мне придется в этом году пропустить один или два матча. Но в эту субботу мы обязательно поедем вместе с Угой на игру против университета Лос-Анджелеса.
– Вы и Уга?
– Так точно, – ответил Зейлер. – Вы когда-нибудь видели Угу?
– Нет, но наслышан о нем.
– Люди его любят! – гордо произнес Зейлер. – Он – самое знаменитое животное Джорджии! – Он указал на полки возле стола. – Все, что там лежит, посвящено Уге. – Он начал один за другим выдвигать ящики, набитые вырезками, фотографиями, открытками и письмами. – В прошлом году Уга ездил в Нью-Йорк, на обед, посвященный награждению обладателя «Хайсман-трофи». Вы когда-нибудь слышали об этом?
Вот, посмотрите. – С этими словами Зейлер показал мне фото Ассошиэйтед Пресс, на котором были изображены он сам с Угой IV и Гершель Уокер, обладатель «Хайсман-трофи» того года. Все трое, включая и пса, щеголяли черными галстуками. – Уга – единственная собака, которую когда-либо приглашали на Хайсмановский обед. – Зейлер буквально лучился счастьем.
Он продолжал увлеченно рыться в папках.
– У Уги потрясающе обширная корреспонденция. Когда псу делали операцию на лапе, он получил сотни открыток с пожеланиями скорейшего выздоровления со всех концов страны. Здесь где-то целая папка этих открыток. Уга даже получил открытку от Майка-тигра.
