Мишель Шнайдер - Последний сеанс Мэрилин. Записки личного психоаналитика
Билли Уайлдер, которому нравилось ненавидеть Мэрилин, долгое время после ее кончины считал ее современным воплощением актрисы, не желающей стареть. Он даже собирался снять об этом цветной фильм, в котором продолжил бы тему своего черно-белого шедевра «Сансет-бульвар»: актриса, цепляющаяся за свой образ, чтобы не сойти с ума и не умереть. Он не снимет этот фильм. Из-за увиденных кадров из фильма «Что-то должно рухнуть». Так он сам объяснил свое решение. Но в конце своей карьеры в кинематографе, в 1978 году, Уайлдер все же снял нечто подобное; берущий за душу фильм о стареющей актрисе, ведущей затворническую жизнь на маленьком греческом островке. Он назвал фильм «Федора».
Гейнсвиль, Флорида,
дом престарелых «Коллинс Корт»
5 августа 1962 года
В маленьком городке Флориды старушка семенит по забрызганным солнцем узким тротуарам. Глэдис Бейкер ничего не помнит. Ни того времени, когда она работала в кино, ни дочь, которая у нее была. Когда психиатр санатория «Рокхевен», в который она была госпитализирована, сообщил ей, что ее дочь умерла, она никак не отреагировала. Она не помнила больше о той, которая носила имя Норма Джин, она не знала, кто такая Мэрилин Монро. Но год спустя, темной ночью, она бежала из санатория, спустившись по связанным простыням. С Библией и книгой «Христианская наука» под мышкой, она добралась до пригородов Лос-Аджелеса. Баптистский священник нашел ее в своей церкви и проговорил с ней до того момента, пока ее не возвратили в учреждение. «Мэрилин (священник вспоминал, что она не говорила «Норма Джин») ушла. Мне сказали об этом после того, как это произошло. Надо, чтобы люди знали: я никогда не хотела, чтобы она стала актрисой. Ее карьера принесла ей только вред».
В акте гражданского состояния Норма Джин была записана под фамилией бывшего мужа ее матери. В свидетельстве о рождении мы читаем «Мортенсен» или «Мортенсон». В двадцать лет она взяла псевдоним, под которым умерла и осталась бессмертной; но официально сменила фамилию только за семь лет до смерти. Имена отзываются эхом в залах судьбы. От Мортенсона до Гринсона — где была смерть, где жизнь? От Кэтрин, матери Гринсона, до Мэрилин — история любви перебирает звуки и слоги повторяющейся звукозаписи.
Отцом Нормы Джин мог быть любой из любовников ее матери в 1925 году, после того как она разошлась со своим вторым мужем. Самый вероятный претендент на эту роль — Реймонд Гатри, который был влюблен в нее несколько месяцев. Он проявлял пленку в RKO. Глэдис дала своей дочери первое имя в честь великолепной актрисы того времени. Нормы Тэлмидж. Норма Джин Бейкер перестала носить данное матерью имя и превратилась в Мэрилин Монро в двадцать лет.
Летом 1946 года Норма Джин позвонила Андре де Динсу и пригласила его к себе в квартиру. Она хотела сообщить ему важную новость. Как только он вошел, она сразу же заявила: «Знаешь что? У меня теперь новое имя!» Она написала карандашом на листке бумаги, медленно и старательно: «Мэрилин Монро». Первые буквы она вывела почти каллиграфически. Даже много лет спустя Де Дине не забыл, как ошеломленно следил, стоя за ее спиной, за движениями карандаша, выводящего ее имя. Была почти сверхъестественная красота в том, как она рисовала эти две большие буквы М. Это имя стало официальным, только когда ей исполнилось двадцать девять лет.
Брентвуд,
5 августа 1962 года
В своем последнем законченном фильме, «Неприкаянные», Мэрилин сыграла персонаж Мэрилин Монро. Это была, в полном смысле слова, роль ее жизни. На экране она исполняла свою биографию — биографию Неприкаянной. Последние дни своей жизни она проживет, словно играя роль в фильме «Все о Еве»: некой мисс Кэсуэлл с дипломом школы драматического искусства Копакабаны, помрачневшей с возрастом, или незнакомки, которая в сценарии черно-белого фильма значилась бы как «Блондинка, умершая в пути».
Беверли Хиллз, воскресенье, 5 августа 1962 года, О часов 5 минут утра. Сержант Франклин едет в служебном автомобиле по Роксбери-драйв. Когда он готовится свернуть на Олимпик-бульвар, «мерседес» проезжает на полной скорости в направлении шоссе Сан-Бернардино. По оценке Франклина, автомобиль едет со скоростью сто двадцать километров в час; сержант замечает погашенные фары. Он включает мигалку и начинает преследовать автомобиль. Машина увеличивает скорость, беспрестанно перестраиваясь из ряда в ряд. Такое впечатление, что водитель спасается от чего-то, как будто бежит с места преступления. Франклин включает сирену, и машина наконец останавливается недалеко от Пико Кантри Клуба. Подойдя к опущенному переднему стеклу, он видит знакомое лицо Питера Лоуфорда. Он кажется пьяным, испуганным, ошеломленным.
— Прошу прощения, — бормочет Лоуфорд. — Мне надо кое-кого отвезти в аэропорт.
— Тогда вы не туда едете — вам надо на запад, а не на восток.
Франклин направляет фонарик на его спутников. На переднем сиденье — мужчина среднего возраста, в твидовой куртке и белой рубашке.
— Это доктор, — говорит Лоуфорд, — он едет с нами в аэропорт.
Позднее Франклин узнает в этом человеке доктора Ральфа Гринсона. «Когда я увидел репортаж о похоронах, я узнал Гринсона, он был пассажиром того автомобиля». Но в тот момент он не проронил ни слова. Франклин направляет луч фонарика на третьего человека, сидящего сзади. Это был Генеральный прокурор США, Роберт Кеннеди, с полузакрытыми глазами и в разорванной рубашке.
Воскресное утро. Полиция допрашивает соседей. Свидетели сообщают о том, что ночью были слышны шумы; вертолет, звук разбиваемого окна, крики, женский крик: «Убийцы!» Год назад, в «Неприкаянных», голос Мэрилин кричал это в пустыне Аризоны: «Убийцы, лгуны! Я вас ненавижу!» Эти слова она бросала тем, кто привязывал диких лошадей, чтобы убить их и заработать денег на продаже их мяса.
С террасы, через разбитое стекло, мы видим банально обставленный интерьер в мексиканском стиле, комнату с голыми стенами. Голая белая женщина. Простыни вокруг нее отбрасывают угловатую тень, как остатки пены опавшей волны. Перед ней неподвижно стоит мужчина. Он не плачет и делает решительный шаг вперед. Он разжимает пальцы, замершие на телефонной трубке, и кладет трубку на аппарат рядом с кроватью. Рот женщины приоткрыт. Ее рот всегда был приоткрыт. Ни на одной фотографии он не видел его закрытым. Глаза. Глаз он не видит. Он знает, что они закрыты. Он хочет, чтобы они были закрыты. Чтобы синева этого плавающего взгляда, которую ему никогда не удавалось разгадать, особенно когда он отчаянно нуждался в том, чтобы расшифровать ее, чтобы эта синева молчала. Женщину зовут Мэрилин Монро, мужчину Ральф Гринсон. Это ее психоаналитик. Он даже не может смотреть на нее. Все в ней съедено светом, белым светом. Ее тело — ослепительная вспышка, звезда из плоти, переставшая существовать из-за своего блеска. Гринсон думает, что первым увидеть женщину мертвой — победа столь же горькая, как мысль о том, что ты первым видел ее обнаженной.
Выходя из дома, когда тело уже положили на носилки и увезли в морг на «скорой помощи», Гринсон заметил на каменной плитке перед входом в дом Мэрилин надпись, на которую раньше не обращал внимания. По-латыни: Сипит perficio. Много лет спустя он найдет ее источник. В Новом Завете святой Павел говорит Тимофею: «Мой путь закончен». В то утро он улыбнулся, подумав, что она не закончила свой путь, когда ее увезли на вскрытие, но он точно закончил свой.
Вскрытие произошло в коронерском морге графства Лос-Анджелеса в 10 часов 30 минут 5 августа. Затем труп привезли из морга, служащие которого отвергли все просьбы сфотографировать самое знаменитое тело в мире. Некоторые предложения доходили до 10 000 долларов. Труп пришлось вынуть из холодильника и спрятать в подсобном помещении. Служащие коронера оказались не столь непримиримыми. В воскресенье вечером, после вскрытия. Ли Винеру, фотографу «Лайф», открыли ячейку № 33; он сделал для нужд следствия фотографии Мэрилин со вскрытым животом. Умереть — значит стать вещью, товаром, куском не плоти, а мяса, как дикие лошади в «Неприкаянных». В последний раз Мэрилин сведена до того, чем она отчаянно хотела перестать быть: до образа.
Позднее Артур Миллер напишет: «Встреча индивидуальной патологии и ненасытного аппетита капиталистической культуры потребления. Как понять эту тайну? Эту непристойность?»
Беверли Хиллз,
Роксбери-драйв
7 августа 1962 года
Гринсон не стал садиться в кресло напротив кушетки, на которой неподвижно сидел Уэкслер. Он сразу задал вопрос:
— Ее пленки, записи, ее последнее соло, ее последний сеанс — ты хочешь их услышать?
Уэкслер утвердительно хмыкнул. Гринсон доверил ему голос Мэрилин, как открывают тайну незнакомцу в баре, чтобы больше о ней не думать.
