Михаил Веллер - Мишахерезада
Полет мысли в «Молодежи Эстонии» был, но на высоте крокодила: нызэ́нько. После «Скороходовского рабочего» таллинский Дом Печати поражал роскошью и бездельем. Журналисты сидели по двое в просторных кабинетах с отдельными телефонами, пили кофе в затемненном баре с музыкой и неделями ждали выхода своего материала на полосу. Этот материал преимущественно писался дома от руки и сдавался машинистке в машбюро. Линкольн Стеффенс работал не здесь.
Меня приняли хорошо, потому что у меня был знак качества: вчерашняя ленинградская прописка. С этим знаком качества меня призвал в третейский суд ответсекр, старый партийный эстонец.
— У тебя свежий русский язык, — польстил он. — Скажи — это хороший заголовок? — и повернул гранки ко мне. Там значилось:
«Наедине с фрезой».
Автор шедевра извивался от волнения. Он источал нетленку о знатном фрезеровщике.
Я зауважал ледяной эстонский юмор. У них в лице ничто не дрогнуло. Эту подначку мы в «Скороходе» развивали.
— Заголовок хороший, — подтвердил я. — Хотя лучше, возможно, «Надвое фрезой». Или «На троих с фрезой». Или «Одной фрезой двоих». Или «Один на один с фрезой». Или «С фрезой на одного».
Они смотрели выжидательно и серьезно.
— М-м, да нет, — отверг ответсекр. — Мне так не очень нравится.
— «Заодно с фрезой», — предлагал я. — «Фре́зать раз». «Фрезание единства». — И спохватился, что он может заподозрить пародию на эстонский акцент и обидеться.
— «С фрезой на поединок». «Не фрезой единой». «Наезд на фрезу».
— Хм. Нет… Это странно.
— Можно с более личным оттенком.
— Вот! Именно!
— «Фрезался по уши». «Один в поле не фрезун».
— А разве так говорят по-русски?
— «Плановый фрезец».
— Это интересно. А так говорят?..
— «Фрезерное счастье». «Душевный фрезер». «Фреза в одном месте». «Фреза у каждого своя». «Человек и его фреза».
— А вот последние два неплохо!.. Молодец.
В коридоре за открытой дверью приостановились заинтересовавшиеся. И все русские. Ну, может евреи. Все равно не эстонцы. Они бессердечно перетолковали старому Руди Паулю, ответсекру, что я говорил.
С тех пор и до увольнения начальство меня ненавидело.
— Нам не нужно тут показывать столичное мастерство! — негодовала старая редактриса и шевелила туфлеобразным носом, как Педро из романа Беляева «Человек, потерявший свое лицо». — Нам нужны содержательные, производственные, политически насыщенные материалы!
Вообще народ в доме друг друга любил и фамилии разрастались до устойчивых единообразных титулов типа «этот мудак Фридлянд» или «этот мудак Трубецкой». Женский вариант был «эта сука Свальская» или «эта сука Клюхенпаю».
Мне нравилось сидеть в большом кабинете за солидным столом, перед просторным окном на улицу в центре, курить и говорить по телефону, все равно с кем. Я носил темные сорочки под светлый пиджак и светлый галстук. Я обожал, если в баре меня звали к звонившему за стойкой телефону. Это был верх профессионального стиля и заграничной романтики. Мы там были просто журналисты из кино про Запад.
Через девять месяцев у меня произошел очередной выкидыш, и я уволился. Бессмысленность газет в СССР портила нервы.
Трюм
Взгляд
Жена подарила мне школьный учебник античной истории. Учебник был в двух томах и напоминал детскую энциклопедию. Емкое логичное чтиво непреодолимой увлекательности. Но конец был просто убойным. Небывалым. Это был справочник по античному быту. Кто сколько зарабатывал. Что почем стоило. Каково было содержание денег, как соотносились монеты разных стран и веков. Меры весов и объемов. Дневной заработок флейтистки, цена меча и стоимость быка. Курс драхмы, сикля и сестерция в процессе экономического бума и инфляции. Площадь пахотного участка, численность войсковых формирований, основные виды пищи и цены на нее. Ткани, корабли, украшения.
За этим вставала подлинная, реальная, соседняя жизнь, во всем подобная нашей. Точно такая же в трудах, заботах, радостях и хлопотах. Вот так люди жили. Хлеб, труд и воздух эпохи.
…Я сейчас и подумал, что быт — это смак и почва истории, и без деталей как же, нужна система координат, ценностей и цен.
Вот приезжает человек из далекой поездки, и его расспрашивают: а как они там живут? а зарабатывают сколько? а сколько стоит машина, пиджак, телевизор? А это правда, что у японцев дома из бумаги и бамбуковых реечек? А это правда, что в Голливуде хорошую мебель, холодильники и телевизоры можно подобрать у дороги рядом с помойкой? А это правда, что на Кубе мулатка отдается за пару колготок? А если устроиться на лето собирать апельсины в Италии, сколько можно заработать? А неужели действительно политический беженец в Дании получает жилье, питание, одежду и еще карманные деньги? Что-о, сигареты столько стоят?! Ни хрена себе…
Здесь фокус вот в чем, я думаю. Погружаясь воображением в другое место или другую эпоху, человек подсознательно проецирует на себя ее реальность во всем объеме. Это как поездка за границу. В другой мир. Твой взор спотыкается на каждом шагу, твое внимание отвлекается на массу отличий от мира тебе привычного. Не такие моды, не такие цены, не такие обычаи. Другие вещи престижны, другие ценности уважаемы. Иной уровень достатка, иные цели в жизни, иной стиль отношений между друзьями, между мужчиной и женщиной.
Мозг переутомлен обилием новой информации. Ты иностранец. Ты с трудом вписываешься в этот мир. Твои привычки и реакции требуют постоянной коррекции.
Ты возвращаешься домой. И — там все было здорово! Жутко забавно. Вот, оказывается, как они живут на самом деле. Это тебе не кино и не торговые переговоры, не отдых в отеле.
Гм. Ну так поездка в иную эпоху — это то же самое. Путешествие во времени. Тебе там пожить: сколько комнат было у д’Артаньяна? сколько ливров в экю? в сапоги носили носки или портянки? а как была устроена канализация, которой не было?
Это все как тщательно прописанный театральный задник: чтоб было понятно, на фоне чего происходят события и бегают герои.
ЧТО ПОЧЕМ
Знакомство с ценами начиналось в младших классах, когда родители давали в школу с собой рубль «на завтрак». Никаких завтраков в пятидесятые годы в школах не было. На большой перемене можно было купить в буфете булочку. Булочка стоила шестьдесят копеек. А совсем какая-то простенькая — пятьдесят, а с повидлом — восемьдесят. Еще были пирожные, сухой бисквит с кремовым верхом, но они стоили два двадцать, и столько нормальные родители нормальным детям в школу не давали.
Ну, совсем не во всех школах были буфеты. И к этому буфету еще надо было прорваться, очередь слипалась от тесноты, и лезли кто как мог. И совсем не все получали рубль в школу, что вы. А те, кто получал, так вовсе не каждый день. Баловство. Есть надо дома. Но иногда, в виде поощрения, в виде законного развлечения, в виде посильных элементов светской жизни, давали рубль.
