Владимир Познер - Одноэтажная Америка
Но за все это время мне ни разу не довелось увидеть арабо-американцев. Наконец, на второй день нашего путешествия это случилось.
До тех пор, пока Владимир не сказал мне, я не имел ни малейшего понятия, что в Деарборне — самая большая арабская община в Соединенных Штатах. Как это могло быть? Соединенные Штаты воюют в Ираке, арабской стране; Израиль только что напал на Ливан, сославшись на атаки исламистской группировки на границе.
Что мусульмане думают об этом? (Задавая столь «наивный» вопрос, я еще не знал, что в арабской общине Деарборна христиан так же много, как и мусульман.)
Несмотря на то, что мой отец был евреем, я не ощущал враждебности к арабам или мусульманам. Правильно или нет, но я расценивал конфликт между Израилем и его арабскими соседями в первую очередь как территориальную проблему, обостренную годами «холодной войны». Во-вторых, мне казалось, что экстремисты и религиозные фанатики с каждой стороны просто хотят уничтожить друг друга. Мне было очень интересно услышать, что думают обо всем этом арабо-американцы.
Артем объяснил: среди арабов в Деарборне много ливанцев, они не хотят давать никаких интервью. Найти тех, которые не откажутся от беседы, он попросил Ахмуда, студента колледжа. Ахмуд определил то, что особенно волновало людей. Первое: антиарабские настроения после атаки 11 сентября. Второе: война в Ираке, которая разжигает антимусульманские настроения в Америке. И наконец, Штаты поддерживают вторжение Израиля в Ливан, что вызывает у арабов крайне негативную реакцию. Артем поставил нас в известность, что люди, согласившиеся говорить перед камерой, будут делать это, только если мы будем избегать политики. В реальности, после нескольких вопросов почти все арабо-американцы хотели обсуждать политику.
Наше первое интервью состоялось в мечети. Я никогда раньше не был в мечети и не знал, чего там ожидать.
К моему удивлению, мечетью оказалось одноэтажное, невзрачно-серое здание, единственным обозначением были голубые арабские буквы на белой пластиковой табличке на стене.
На входе мы были встречены чисто выбритым господином в деловом костюме. Он приветствовал нас как-то неловко, пожав руки мужчинам. Надя Соловьева, красивая девушка из нашей группы, тоже протянула ему руку. Он заколебался, шагнул в сторону и произнес: — «Я извиняюсь, мадам, но я не могу пожать вам руку по религиозным причинам». Надя улыбнулась в недоумении, потом повязала на голову косынку, и мы прошли дальше.
И правда: покрытой шарфом женщине кивнули и приветственно улыбнулись. Нас попросили снять обувь, и мы прошли в длинный холл. Впереди, с сомкнутыми на животе руками, стоял имам. Среднего роста, примерно пятидесяти лет, немного полноватый, в черной робе и блестящем белом тюрбане. Он был черноволос, а борода поседевшая, на лице скромная улыбка. Его черные глаза быстро двигались, оценивая гостей. Имам тепло пожал руку Владимиру и мне, приветствуя нас грациозно. Мягкий голос звучал властно.
По его левую руку стоял еще один имам, выше и моложе, с ухоженной бородой и усами, блестящими глазами и подобострастной улыбкой. Его белая шелковая роба была ослепительна под черной мантией. Он поздоровался с преувеличенной почтительностью, что заставило меня инстинктивно засомневаться в его искренности, и сообщил, что старейший имам гарантирует нам интервью после завтрака; и нас пропустили в просторную комнату с длинным столом.
Я слышал об арабской гостеприимности, но не был готов к такому изобилию: тарелки огурцов, помидоров, мята, лук, хумус, круглый тонкий хлеб, вишневый соус, ливанский сыр, бобы в оливковом масле, лимонный сок… Каждое блюдо было изысканно подано, без намека на претенциозность. Стало понятно — вся эта прекрасная еда приготовлена женщинами, которых, правда, не было видно нигде.
Старейший имам восседал в центре стола, его молодой коллега рядом с ним. Молодой имам говорил на английском, близком к совершенству, и переводил нам. Познер и я сели друг напротив друга. (Иван Ургант — «как бы Петров» улетел в Бостон, чтобы взять несколько интервью.) Остальные члены команды расселись за столом. Они выглядели крайне заинтересованными всем тем, что было на нем.
В течение этого великолепного завтрака беседа шла непринужденно, хотя и с некоторым оттенком формальности. Хозяин поведал, что мечеть в основном обслуживает ливанцев, включая недавних беженцев. Мечеть помогает в социальных вопросах, религиозно просвещает, разъясняет американские политические процессы. Помогает она и в решении одной из основных сегодняшних задач, связанной с жизнью арабов-американцев в зарубежной общине. Об этой проблеме рассказал нам молодой имам, иммигрант из Ирака. Он тоже был главным, но в другой мечети.
Сидя за столом, я наблюдал за двумя мужчинами, старым и молодым, которые разговаривали с Познером. Они выглядели странно для меня: чужестранцы в одежде и манерах. Но я поймал себя на мысли, что воспитывался католиком, католические монахи и священники также одеты в изысканные одеяния. Со стороны эти одеяния выглядят такими же особенными и странными, как и одежда имамов. Единственная разница в том, что католическое облачение более привычно для меня, чем мусульманское.
Имам намекнул, что предпочел бы дать интервью в его офисе, но, по-видимому, этого не поняли, и, как только трапеза была закончена, ребята начали устанавливать оборудование в комнате для завтрака. От этого имам даже несколько изменился в лице, но безмолвно согласился.
Владимир задавал прямые, жесткие вопросы: вы чувствуете себя больше ливанцем или американцем? Вы мусульмане или вы американцы? Что значит для вас быть американцем? Хотят ли мусульмане быть частью «кипящего котла» или остаться в стороне, «как отдельные части салата»? Вы на самом деле американцы?
От таких вопросов лицо старейшего имама изменилось, у него даже щека задергалась. Молодой священник нервно постукивал пальцами по колену. Понятно было, что они чувствуют себя не в своей тарелке. Не столько из-за наших вопросов, а сколько из-за отношения к ним в обществе. К тому же за день до этого двадцать один мусульманин был арестован по подозрению в подготовке взрывов самолетов. Правда, арестовали их в Англии, а не в США. Однако общественный резонанс был силен и на другой стороне Атлантического океана.
Тем не менее старейший имам, хотя и осторожно, ответил на каждый «неудобный» вопрос. Настала моя очередь спрашивать, и я спросил, что, на его взгляд, предпочтительней: отделение церкви от государства или правление теократии. После паузы он сказал, что мог бы допустить отделение церкви от государства, если бы в его стране было разнообразие религий, но так как есть только одна, то теократия вполне приемлема.
