Андрей Шляхов - Доктор Данилов в Крыму. Возвращение
Перед уходом с работы, Элла Аркадьевна записала в настольном органайзере под завтрашней датой: «9-30, Данилов, непринятый вызов». Записала просто так, для порядка, потому что об этом деле она даже если бы и захотела, то не смогла бы забыть. Так крепко сидел у нее в печенках доктор Данилов, коварный троянский конь, стойкий, как ванька-встанька.
Глава двадцатая
Умчи меня, тюлень…
Данилов не насторожился, когда Элла Аркадьевна срочно затребовала объяснительные по поводу «непринятого вызова». Начальница опять хочет придраться на пустом месте, ведьма этакая. На носу открытие модульной подстанции, как всегда в последний момент вылезает куча недочетов, кое-кто в департаменте занимается откровенным саботажем, а тут бросай все дела, бери объяснительные у Першанова с Гомонковой и еще сам пиши. Дело же выеденного яйца не стоит, хотя формально, конечно, придраться можно – поступивший на станцию вызов не был передан бригаде. Но на самом деле Гомонкова поступила правильно. К тому же она не просто сообщила о раненом в хирургический приемник, но и перезвонила пару минут спустя, чтобы узнать, что с ним. Даже с учетом близкого расстояния, которое составляло меньше двух километров, выехавшая с центральной подстанции бригада не оказалась бы на месте раньше сотрудников приемного покоя. К тому же на момент вызова на подстанции была всего одна бригада, причем фельдшерская. А там прибежали врачи-хирурги – тоже плюс. В своей объяснительной Данилов, кроме доводов, привел детальный хронометраж и подумал, что при всем своем желании Элла Аркадьевна придраться не сможет. Но спустя полчаса после того, как главный фельдшер Евгения Сергеевна, ехавшая в департамент по делам, увезла объяснительные, Данилову позвонила Каркулова и велела (не попросила, не пригласила, а именно велела резким до грубости тоном) завтра в четырнадцать быть на заседании дефектной комиссии. Помянув недобрыми словами Эллу Аркадьевну, дефектную комиссию и весь департамент в целом, Данилов стал срочно перекраивать рабочий график. Закончив с этим, он задумался о том, в чем его завтра хочет обвинить директор департамента. Для вызова на заседание комиссии пустых придирок мало, нужно что-то посерьезнее, повод для обсуждения. Но какой?
Прикинув и так и эдак, Данилов решил, что единственное, что Элла Аркадьевна может поставить ему в вину, так это то, что Гомонкова якобы не перезвонила в хирургический приемник. Откровенная ложь, ну и что? С Эллы Аркадьевны станется. Она уже доказала, что способна и на большие подлости. Врача, с которым разговаривала Гомонкова, могли чем-то напугать или подкупить. Можно было не сомневаться в том, что предусмотрительная Элла Аркадьевна не забудет этого сделать. Поэтому Данилов решил прихватить с собой на заседание копию записи переговоров Гомонковой с больницей. Согласно мудрому правилу, переговоры диспетчеров по приему вызовов записываются системой регистрации, и запись эта должна храниться в течение шести месяцев. Найдя в ящике стола пустую флешку, Данилов отправился в оперативный отдел и попросил Першанова записать ему отрезок, начиная с вызова «скорой» на территорию больницы и заканчивая вторым разговором Гомонковой с приемным отделением. Намеренно попросил записать весь отрезок, а не три разговора в отдельности, потому что так выглядело достовернее.
– Айн момент! – сказал Першанов, беря у Данилова флешку и вставляя ее в свой компьютер.
– Б..дь! – сказал он спустя полминуты. – Что за … … …?! Какого …?!
Выдернув флешку, он перешел к компьютеру дежурного врача. Не обращая внимания на стул, который ему уступили, пощелкал мышкой, пожал плечами и вернулся к Данилову с выражением крайнего удивления на своем красивом лице.
– Владимир Александрович, я не могу понять почему, но записей за эти сутки нет, – сказал он виноватым голосом. – За предыдущие есть, за следующие тоже есть…
– То есть это не сбой системы, а чьих-то рук дело, – вслух подумал Данилов.
– Точно не моих! – затряс головой Першанов. – Владимир Александрович, если вы думаете…
– Спокойно, Илья Борисыч! – одернул его Данилов. – Я не думаю, я знаю. Я знаю, кто это мог сделать.
– Кто же?! – Першанов нахмурился, грозно заиграл желваками и сжал кулаки, демонстрируя решимость немедленно разобраться с вредителем.
– А вот это секрет, – ответил Данилов и ушел к себе.
В том, что запись переговоров стер Исаев, у Данилова не было сомнений. Больше некому. И возможностей для этого у него было предостаточно. В оперотделе он бывает по нескольку раз в день, и его появление не вызывает ни у кого подозрений. Сотрудники оперотдела постоянно заняты делом, по сторонам не глазеют, улучить удобный момент не составляет труда. Ах, Штирлиц, Штирлиц… Давали человеку прозвище в шутку, по фамилии, а оно оказалось таким точным.
Устраивать разборку с Исаевым не было смысла. Отопрется от всего и глазом не моргнет. Чего доброго еще и жалобу в департамент напишет, мол, главный врач его терроризирует. Затерроризируешь такого, как же. Искать правды в хирургическом приемном покое первой больницы тоже не было смысла. Если уж записи переговоров стереть позаботились, то там уж точно все концы в воду спрятаны. «Хорошо еще, что Штирлиц, в отличие от своего киношного тезки, непроходимый идиот, – подумал Данилов. – Стер только один день, причем тот самый. Был бы умным, догадался бы стереть полностью все записи, и мы бы тогда думали, что случился какой-то тотальный сбой в системе, грандиозный глюк».
Данилов не знал, что Исаев, которого Элла Аркадьевна тоже считала идиотом, получил от нее исчерпывающие указания в стиле, который используют те, кто имеет дело с олигофренами. «Мишенька, ступай на кухню, подойди к угловому шкафчику, открой дверку, правой рукой достань с верхней полки банку малинового варенья, левой рукой закрой дверку, возьми банку обеими руками, принеси сюда и поставь на стол». Элле Аркадьевне нужно было не только уничтожить записи, но и обвинить в этом Данилова. Если вдуматься, то Элла Аркадьевна избрала себе не самое подходящее поприще. В службе внешней разведки она бы со своими талантами имела шансы достичь самой вершины карьерной лестницы. Но юная Элла не представляла себя нигде, кроме медицины. Папаша зубной техник постарался. С младых ногтей внушал дочери, что врач – это самая лучшая профессия на свете. Делал папаша это в своей неподражаемой манере: «Я сижу-горбачусь, протезы делаю, пыль глотаю, от визга при полировке голова раскалывается, а доктор только за то, что мерку снял, половину в карман кладет! Ну разве есть в мире справедливость! И золото на коронки покупаю я, а не доктор, сто чертей его бабушке! Элечка, заклинаю тебя – учись! Учись на доктора, мое золотце. Папочка в лепешку расшибется, тридцать часов в сутки работать станет, чтобы ты могла бы спокойно учиться!».
