Мария Метлицкая - Миленький ты мой
– Да все! – усмехается он. – Вот ваше появление, например…
Айболит не отводит глаза, и я вижу в них холод и злость. Он – претендент? У меня перехватывает дыхание. Он тоже рассчитывает?
Я беру себя в руки:
– А что вас так удивляет? – делаю «большие» глаза. – Я дочь ее домработницы. Остановилась на время и… так вот сложилось. Лидия Николаевна – человек одинокий и очень нуждающийся в помощи. А я нуждаюсь в угле и работе. Взаимная выгода… Что-то не так?
Он усмехается:
– Да нет, все вроде бы так! Но… все равно странно! А где вы были раньше, позвольте спросить?
– Раньше? – я удивляюсь. – А раньше у меня была личная жизнь. Муж и семья. И, кстати, работа!
– И куда же потом все это подевалось? – Он ухмыляется.
– А вот это уже не ваше дело! – отрезаю я и отворачиваюсь к плите.
– Вы извините… – Айболит идет на попятную, – просто… Лидия Николаевна мне не чужой человек! А время, сами знаете… Одинокая, старая женщина… Кто ее защитит?
Я резко поворачиваюсь к нему:
– А-а-а! Значит, вы тот защитник? Вы – радетель за ближних? Вы Робин Гуд из Шервудского леса?
– Может, и так! – соглашается он и тоже встает.
Я остаюсь на кухне. Сердце колотится. Слышу, как мне кричат:
– Проводите Германа Ивановича, Лида!
Я выхожу в коридор и, любезно улыбаясь, открываю входную дверь.
– Прошу вас, доктор! – елейно говорю я, и он, конечно, замечает мою язвительность.
– До встречи! – холодно кивает он и выходит за дверь.
Я чувствую, как меня покидают силы, словно этот доктор – вампир.
И еще я понимаю, что у меня появился враг. Или это мое больное воображение? Мое недоверие ко всем, без исключения? А если он просто порядочный человек, радеющий за одинокую старуху? Ведь действительно все знают, как это бывает.
Совсем недавно я стала думать о том, что в одиночестве, за которое я так ратовала всегда, есть неистребимая горечь и тягость.
Сама удивилась своим заключениям! Я, которая?.. Чудеса…
Ласку я видела лишь в самом раннем детстве, пока был папа и была мама – еще здоровая и счастливая. Потом все рассыпалось: мама моя несчастная ушла в свой мир и нас, детей, душевно оставила. Нет, она заботилась о нас! Билась как только могла, чтобы нас накормить и одеть. Но я, ребенок, чувствовала, что делает она это все из чувства долга и привычки. А жизнь ее была уже пуста и тягостна для нее. Она за нее совсем не держалась.
Потом не стало папы и бабушки, и мы совсем осиротели. А потом не стало и мамы… Колечка был мне только обузой – я жалела его, но не любила. Потом моя молодость. Москва. И снова одна только мысль: мне надо выжить! У меня никого нет! Я совершенно одна в этом мире! Мысли были такие: только бы не остаться голодной, только бы накопить на новые чулки и помаду, только бы, только бы… Выплыть, удержаться, устроиться.
Мелкие романы, пустое время, убитые дни. Потом – моя «большая любовь». И снова страдания: его бесконечные пьянки, опасные разговоры, вечный страх – за него, за себя. Поиски денег, за любую копейку – борьба. Могу любого оттолкнуть, отпихнуть, облапошить. Мои бесплодные попытки спасти его. Он уговаривал меня: бесполезно! Не трать время, любимая! Тебе надо жить!
Жить? А как? Он тащил себя в пропасть, и я летела за ним. Погибнуть вместе… Сладкая мысль. Особенно когда все уже надоело, когда нету сил на борьбу…
Помню вечер – точнее, уже почти ночь. Мы в его комнатке на Патриарших. Восемь метров под крышей. Слышно, как по жести над головой шаркают голуби. Маленькое оконце под потолком – видно кусочек серого неба. Топчан, на котором он спит, раскинувши руки и ноги. Неряшливо спит. Его лицо – темное, строгое, с вечной гримасой страданий. Для меня оно – самое прекрасное на свете!
Качающийся стул, ящик из фанеры – он же стол. На столе – две пустые бутылки и подсохший батон. Банка с килькой в томате… разит просто невыносимо!
Два гвоздя в стене, на которых его пиджак и пальто – словно две сироты, два повешенных человека. Силуэты страшноватые. Особенно в потемках.
Под ними – пара разбитых башмаков со скошенными каблуками.
«Все. Вот оно, мое счастье и моя жизнь!» – думаю я.
А что дальше? Вместе погибнуть? Да я готова, ей-богу! Я так люблю его…
Любить и ненавидеть – обычная история несчастливой любви. И несчастливой женщины. История бедности, убогости, унижений.
Я смотрела на него долго. О чем я думала в те минуты? О том, что нам пропадать?
Только… часа через два я ушла. Наклонилась к нему, поцеловала – он отмахнулся во сне. На мгновение я задохнулась его сивушным дыханием и ушла.
Понимая, что навсегда.
Все. С меня хватит. Довольно. Я хочу жить. Жить, а не умирать! Танцевать, носить красивые платья, осторожно надрезать котлету де-воляй – чтобы не брызнул на платье ее масляный сок. Пить сладкое шампанское. Хрустеть сочным персиком. Надевать кокетливо шляпку с полями и шелковый халат. Торопиться на пляж! Примерять сережки и кольца. Слушать музыку и смотреть балет, а не речи про страшную власть и тиранов-убийц. Спать на хорошем белье и пить по утрам ароматный кофе.
Я хочу, чтобы на меня обращали внимание! Хочу ловить на себе мужские взгляды. Я хочу жить! Мне всего двадцать восемь! У меня все впереди! Прости, я старалась… Я очень старалась! Но мне нужна была и твоя помощь. Я честно сказала: одна я не справлюсь. А ты рассмеялся и стал меня выгонять.
Он был ласков со мной, мой любимый… Но… не часто. Лишь в те редкие дни, когда он бывал трезв. А мне этого было мало. Может, так и не любят? Так, как любила я?
Не знаю. Слишком мало любви я видела в жизни.
Мой муж, мой суровый и мудрый змей Краснопевцев, тоже ласковым не был.
Не был… со мной. А все потому, что он не любил меня… И я это знала. Всегда.
Пожалуй, Полина – вот единственная душа на этом свете, кому я была интересна! Небезразлична – в любом состоянии. И никто меня так искренне не любил! Никто так не жалел…
И я заморозилась, заиндевела. Больше – ни разу! – не было в моем сердце любви! Я вытравила ее из своего сердца! От нее только муки. И вот я, Снежная королева, как называл меня муж, сейчас тоскую по ласке. По доброму слову. По участию. Просто хочу, чтоб меня пожалели… обняли… прижали к себе…
Да кто, господи? Ни детей, ни родни. Сама от всех отказалась. Как когда-то отказалась и от любви… Кому я нужна?
С кого теперь требовать? Впрочем, ласку не требуют. От кого тогда ждать? От этой почти чужой женщины, случайно попавшей в мой дом?
Кстати, мой любимый вскоре умер. Правда, узнала я об этом лишь спустя пару лет. Вернее, он погиб. Выбросился из окна. Из того крошечного, «потолочного» окошка под самой крышей. Где ворковали шумливые голуби.
Ему повезло: его не успели забрать. Пришли за ним двумя днями позже. А его уже нет. Не пришлось испытать нечеловеческие муки. Повезло. Ох, как, наверное, они огорчились!
