Павел Сутин - Эти двери не для всех
Сосны шумели от ветра, крутились, поскрипывая, колесики на мачтах, гудел мотор подъемника. Обычные звуки. Но чего-то не хватало… Звука лыж.
Гариваса на горе не было, не было толстушки, не было того курильщика со скипассом. Никого. Только сосны. Берг спустился на этот раз с противоположной стороны от подъемника. На горе по-прежнему не было ни души, а у подъемника уже толпились люди. С десяток лыжников.
Берг остановился возле худого лыжника с торчащей седой бородой. На макушке у бородача еле держалась вязаная шапка с помпоном, одет он был в допотопную выцветшую штормовку поверх свитера, грудью навалился на палки, тяжело дышал и улыбался. Седые пряди на его лбу слиплись от пота.
"Астматик, что ли… – подумал Берг. – Горка короткая, а он так устал…" Он сочувственно и уважительно посмотрел на бородача. Берг тепло относился к тем, кто катался не взирая на возраст и болезни. А еще к тем, кто приезжал кататься на электричке. Когда-то он и сам ездил кататься на электричке. И на автобусе.
Седой выпрямился, оказался на голову выше Берга, мощно толкнулся палками и одним движением скользнул к подъемнику.
"Вот тебе и астматик", – хмыкнул про себя Берг.
– Саня! – Рядом, как чертик из табакерки, возник Гаривас.
– Где ты был? – обиженно спросил Берг.
– Проехался разок, – ответил Гаривас. Он сиял. – Погода чудесная.
Дул порывистый промозглый ветер, над соснами нависало тяжелое серое небо.
– Цепляйся, – сказал Гаривас. – Давай, Сань. Пора. Сейчас все покажу.
Наверху они смотали фалы, Берг достал сигареты, закурил. Гаривас попросил у него сигарету и тоже закурил – Ну вот что Саня, – сказал Гаривас торжественно. – Значит, так. Реакция у тебя хорошая. Я так полагаю, что без истерик обойдется. Здоровая у тебя, значит, психика. Да. А я все время рядом буду. Понял, да? Я рядом. Ну-ка, посмотри вон туда. – Он показал палкой.
– Ну? – недовольно спросил Берг.
Ему все это не нравилось. Эти исчезновения, появления, пронизывающий ветер, множество незнакомых людей. Черт, ведь мог же спокойно выспаться с теплой Машкой… трахнулись бы не спеша, как люди… позавтракали бы вдвоем, сделал бы ей оладьи с яблоками, покатались бы в Крылатском…
Гаривас взял его за плечо, слегка встряхнул и спросил, показывая подбородком вниз:
– Сосну с отметиной видишь?
– Вижу.
Ну ясно, Гаривас затеял очередной свой розыгрыш.
На склоне, ниже, стояла сосна, на стволе – жирная синяя метка.
– Сильно толкнись, разгоняйся и поезжай, – сказал Гаривас. – Понял?
– И чего? – сердито спросил Берг.
– А ничего. – Гаривас вдруг хохотнул. – Будет тебе и материализм, и прагматизм, и кофе, и какава с чаем!
Берг посмотрел в лицо своему другу и вдруг понял, что тот вовсе не собирается его разыгрывать.
Гаривас смотрел на него, как смотрят на именинников и победителей международных конкурсов. Обещающе, радостно и слегка завистливо.
– Главное – не останавливайся, – серьезно сказал Гаривас. – Иначе выдернет.
Захочешь вернуться – выбери горизонтальный участок и встань. Я буду рядом. Да, еще. За сосной тряхнет. Приготовься. Давай. Уэлкам ту зе клаб. Давай.
Берг еще раз посмотрел на ту сосну. Склон до сосны был очень раскатан.
"Ладно, – подумал Берг. – Прокачусь и пойду в дом. Ничего тут нет особенного.
Гора короткая, погода плохая. А в доме – бильярд. Заварю кофе, телик посмотрю".
Он толкнулся и поехал к сосне, прямо, не поворачивая.
– Тряхнет! – крикнул позади Гаривас.
Берг катился к сосне с отметкой и видел, что за ней следов лыж нет. Нет. Лежит ровный снег и сосновые иголки на нем.
Он обо всем догадался за мгновение до того, как в глаза ударило солнце.
Когда Гаривас повернул машину на Дмитровку, стемнело совсем. Шел крупный густой снег. У поста ГАИ их остановили, инспектор наклонился к приопущенному стеклу, узнал Гариваса и махнул жезлом, чтобы проезжали. Берг еще раз (в десятый уже, наверное, раз) глотнул из фляжки.
Полчаса тому назад Гаривас вызвался вести машину. Иначе, впрочем, и быть не могло. Уж Берг машину точно вести не мог.
Гаривас вел себя деликатно. Он только довольно посматривал на друга и покровительственно улыбался. Он ни разу не спросил: "Ну как?" Он стоял на огороженной флажками площадке у креселки.
У него пересохли губы, его знобило. Гаривас крепко держал его за плечо и тихо приговаривал: "Саня, спокойно… Спокойно…" Гаривас сказал ему правду – после сосны сильно тряхнуло. Так, что Берг прикусил щеку и во рту стало солоно. Солнце ослепило Берга, но он автоматически повернул, он не успел испугаться. Его ноги заработали прежде головы. Берга уже несло по склону, он стал поворачивать. Он еще ничего не чувствовал и не понимал, но стал поворачивать, постреливая глазами по сторонам.
Вокруг не было ничего из того, что окружало Берга несколько секунд назад. Не было подмосковного февральского неба, липкого снега, шумящих сосен, роняющих иголки… Вокруг лежал только чистый, сухой, голубоватый снег. Склон рывком разлетелся в стороны и вниз, стал безмерно длинным и широким, рельефным и разным.
"Не останавливаться… Он сказал – не останавливаться…" Берг шел по склону, делал повороты и вертел головой. Перед ним простиралась горная страна. Берг не успевал рассмотреть детали, но уже видел серые зазубренные пирамидки, проросшие из снегов, гребни и пики.
"Тысячи три, – мелькнуло в голове. – Не ниже. Что это, Господи?… Он сказал – не останавливаться".
Там, под соснами, он оставил очки на лбу, от скорости и солнца на глаза навернулись слезы, Берг сделал длинную дугу, подтормозил, опустил очки на лоб.
Он увидел (Берг уже начал понимать, что он здесь, что он, настоящий Берг, спускается по этому настоящему склону) нехитрую "зеленую" трассу, разратраченную до последнего метра, обставленную желтыми пластиковыми вешками. Он прошел под тройной креселкой и увидел внизу большой дом с черной крышей и просторной террасой, там сидели в шезлонгах и стояли люди, много людей. Берг все летел, конца склону не было, сотни звуков рухнули на него… Свистел ветер, но это был не тот влажный ветер, что минутой раньше лениво тормошил кроны сосен, этот ветер пел, звенел между редкими скалами, срывал сухие щепоти снега и развеивал за лыжами… И лыжи под Бергом свистели – вшшших… вшшших… Стали доноситься редкие голоса, нахлынул сильный гуд горного воздуха. А Берг вкатился, он вкатился в это чудо, у него времени не было на изумление. Ноги трудились, ноги все вспомнили с позапрошлогодней зимы. Берг пошел – укол-поворот, укол-поворот, четкими ударами кантов он стал делать дуги короткими.
– Саня! Я здесь! – Гаривас вынырнул слева, вильнул, пристроился рядом, чуть позади.
Склон, скалы, снег, воздух – все было осязаемо, обоняемо, зримо.
"Это не может быть галлюцинацией!" – решительно подумал Берг.
Они с Гаривасом спустились к дому. На террасе стояли дощатые столы и синие шезлонги. И лыжи – прислоненные к стене, лежащие на снегу, торчащие из снега. И ходили люди – пили из белых стаканчиков, разноязыко гомонили, фотографировались.
Берг и Гаривас резко остановились, запорошив снежной пылью чужие лыжи.
Гаривас поднял очки на лоб и прищурился на своего друга.
– Вовка… Вовка, что это? – хрипло спросил Берг.
– Горы, Саня, – улыбаясь во весь рот, ответил Гаривас. – Альпы. Департамент Савойя.
Александр Всеволодович Берг, тридцати девяти лет, женатый, совладелец магазина горнолыжного инвентаря, проехав в течение полутора часов по кольцу и Дмитровскому шоссе, оставив машину возле одноэтажного дома со свежевыкрашенной крышей, телевизором и спаниелем у крыльца, остановился возле станции канатки во Французских Альпах. Он дышал ртом и вытирал со щек слезы.
Здесь сильно грело солнце – грело щеки, лоб, руки под перчатками. У Берга тряслись колени.
Гаривас сказал:
– Саня, садись…
Берг нечувственно опустился на подплывшее сиденье, на толстую пористую резину, и снег ушел из-под лыж. Гаривас что-то говорил, успокаивал, сунул Бергу в рот сигарету и поднес зажигалку. Креселка плавно качнулась и тихо подняла их над склоном.
– Смотри. Монблан. Вон там… – Рукой в перчатке Гаривас показал на одну из серых пирамидок вдали.
Под ними с еле слышным шорохом стелились, проносясь, сноубордисты. Берг закрыл глаза и стал слушать горный гуд и "соль" ветра в тросах. Гаривас торопливо рассказывал, но Берг не открывал глаз. Тогда Гаривас расстегнул на нем куртку, достал из кармана фляжку и вложил ему в руку. Берг свинтил крышку, сделал два больших глотка и лишь после этого открыл глаза.
И все осталось – солнце, мачты, двойные, тройные и четверные креселки, оранжевые эллипсоиды гондол, бело-красные вагоны, бело-голубое космическое небо и бесконечные трассы.
– Ничего, – говорил Гаривас и обнимал Берга за плечи. – Ничего… Сейчас спустимся пару раз, отдохнем, ты в себя придешь… Ски-пасс не спросили, здесь уже вторая очередь, здесь обычно не спрашивают, раз сюда поднялся – значит, скипасс есть. Но могут спросить, попозже купим, после двенадцати он в два раза дешевле. Еще можно… – Тут Гаривас отнял у Берга фляжку и сам глотнул. – Еще можно чуть-чуть постоять, медленно покатиться вниз и захотеть вернуться на Немчиновскую гору. Тогда слегка затошнит, мелькнет в глазах, и вернешься…
