Дональд Крик - Мартин-Плейс
Миссис Миллер приоткрыла дверь пошире.
— Сколько же это?
— Они выдаются в форме дополнительной премии, — объяснил Салливен, уклоняясь от прямого ответа. — Мы обязались выплатить их через десять лет при условии, что будем получать достаточную прибыль. Теперь мы можем с удовольствием сообщить вам, что эту прибыль мы получили и вы имеете право на свою долю в ней. — Маленькие глазки раскрылись, и Салливен начал быстро писать цифры на обложке книги. — Это составит примерно тридцать фунтов. Выплачиваются они, разумеется, после истечения срока полиса. И еще небольшое условие — ваш взнос теперь должен увеличиться еженедельно на два шиллинга. Таким образом, сумма ваших сбережений также увеличится, что тоже совсем не лишнее, верно? (Разве нет, лисья морда?)
— Право уж, не знаю. Я не хочу больше брать никакой страховки.
Взгляд специалиста стал задумчивым. (Они все так говорят, стервы!)
— Я собираюсь вам задать очень личный вопрос, миссис Миллер. — Он сделал многозначительную паузу. — Может быть, вам это не по средствам?
— Вполне по средствам, — оскорбилась она, — но я не хочу, только и всего.
(Ну, уж это сверхстерва!) Он поглядел на нее с простодушным удивлением.
— Неужели вам эти деньги не нужны?
— Да нет, почему же… Нужны. Только вот мой муж — он не хочет брать больше никаких страховок.
(Сукин сын, скряга!) Салливен заглянул в книгу.
— Я вижу, что жизнь своего мужа страховали вы. Я вовсе не толкаю вас на обман, но только женщины часто бывают наделены куда большим деловым чутьем, чем мужчины… и все останется между вами и мистером О’Рурком, нашим доверенным представителем. — Он уже протягивал ей бланк. (Ну, давай же, давай, старая дура!) С глубокой искренностью он сказал: — Мне бы хотелось, чтобы вы получили эти деньги, миссис Миллер. Если вы подпишете заявление, я позабочусь, чтобы все было оформлено сегодня же. — Он протянул ей бланк и ручку, и она растерянно взяла их в правую и левую руку. Салливен заглянул через ее плечо в переднюю. — Вон тот маленький столик, весь резной, наверное, китайский?
— Индийский. Отец моего мужа служил в индийской армии. Он оставил этот столик нам.
Специалист выразил восторженное недоверие.
— Просто удивительно! Ручная работа, наверное? Разрешите посмотреть? — Женщина посторонилась, Салливен вошел в переднюю и принялся рассматривать столик. — Вам очень повезло, что у вас есть такая вещь. Она теперь стоит больших денег.
— Вы думаете?
— Это же настоящее художественное изделие, а не фабричная подделка. Ну что ж, — добавил он, как будто для него возможность обзавестись когда-нибудь подобной редкостью была такой же далекой, как сама Индия, — если вы подпишете заявление, я, пожалуй, пойду.
— А вы уж, пожалуйста, последите, чтобы эту премию прибавили как следует, — ее тон был подозрительным и даже угрожающим.
— Они были специально поручены моему личному вниманию, — сказал человек из управления, из недоступных сфер, где принимаются важнейшие решения и творятся магические формулы. — Не позже чем через два дня вы получите письменное подтверждение. (Ну, чего ты тянешь — ведь не смертный же приговор себе подписываешь!) Благодарю вас, миссис Миллер. Позвольте пока пожелать вам всего хорошего.
Дэнни тупо посмотрел на нее, потом повернулся и вслед за Салливеном спустился с крыльца.
За калиткой специалист сказал:
— Кремень старуха! А ты столик разглядел? Вот рухлядь-то! Ну ладно, кто там дальше? Я люблю набрать несколько фунтов с утра, чтобы днем пофилонить.
Дэнни кружил по орбите, выслушивая профессиональные монологи. Это было словно бесконечное повторение скверной остроты, словно хорошая пьеса, изуродованная пошлым комментарием, словно серьезная тема, высмеянная в нелепой карикатуре. А главное, монологи Салливена имели успех, и он терялся и злился. В конце концов он сказал:
— Ты все время говоришь о юбилейных полисах. Это же сплошная выдумка.
— Почему же? Допустим, это то, про что Рокуэлл забыл написать, — невозмутимо ответил специалист. — А как тебе нравится заход: «Разве вам не нужны эти деньги?»
— Лучше не придумаешь.
— Юбилейные полисы бьют без промаха, но я уже придумываю им на смену другую штучку.
Миссис Бернс молча покачала головой и без предупреждения захлопнула дверь. Это было первым поражением Салливена за утро, и он уставился на равнодушную дверь со злобной растерянностью.
— Грымза проклятая! — Он с треском закрыл регистрационную книгу. — Такую не уговоришь даже задарма пообедать.
За углом в тенистом проулке какой-то мужчина, развалившись на стуле, читал газету. Салливен увидел его и, улыбаясь, подошел.
— Доброе утро. Приятное у вас тут местечко, прохладное.
Тот кивнул.
— Да, на солнце нынче жарковато.
— Ну, раз уж я тут, то, может, вам будет интересно услышать, что страховая компания «Национальное страхование» отмечает на этой неделе свое пятидесятилетие. В ознаменование этого события мы выпускаем специальные юбилейные полисы.
Мужчина ухмыльнулся.
— Бьюсь об заклад, у жены глаза так и загорелись.
— Она велела поговорить с вами, мистер Бернс. Решающий голос принадлежит вам.
— Подаю его против.
— Но вы же не из тех людей, кто способен упустить такой превосходный случай…
— Да неужто? — добродушно перебил его Бернс. — А я как раз специализировался на том, чтобы упускать превосходные случаи, и всю жизнь только этим и занимаюсь. — Он скривил лицо. — Вот и еще один превосходный случай — тю-тю!
Салливен пожал плечами и расстроенно поглядел на Дэнни.
— Похоже, друг, что тебе крышка. Ничего не получается. — Повернувшись к Бернсу, он сказал умоляюще: — Неужто вам шиллинг в неделю не по карману? Мы целое утро ходили — и все зря. А если он сегодня не принесет квитанцию хоть на два шиллинга, то вылетит с работы.
Бернс опустил газеты и поглядел на Дэнни, словно только что его заметил.
— Дела плохи, э? Да, да, время такое. — Он заколебался. В этом пареньке было что-то симпатичное. Только слишком уж тихий для такой работы. Не то что его товарищ. У того язык хорошо подвешен. — Раз так, то тут уж отказываться нельзя, — сказал он в конце концов. — Ладно, давайте свой бланк.
Дэнни вырвал у него бланк и смял в кулаке.
— Но все равно — спасибо.
Салливен нагнал его только у самой калитки. В полном молчании они дошли до следующего угла, и тут Салливен резко остановился.
— Черт! Так бы и дал тебе в морду! — сказал он в бешенстве. — Кем это ты себя воображаешь? И кто здесь начальник?
— Я — когда речь идет обо мне! И заруби себе это на носу. — Раздражение, накопившееся за утро, исчертило лицо Дэнни резкими морщинами. — Да уж если на то пошло — ты-то от чьего имени несешь эту чушь?
Салливен заколебался. Может, это ловушка? Прием с юбилейными полисами не был тайной. Шишкам были известны все эти уловки. Может, конечно, они не доходили до Рокуэлла, ну, да и этот остолоп тоже до него не дойдет.
— А как по-твоему, от чьего имени я говорю? — огрызнулся он.
— Вот и ответь.
— Будь у тебя хоть капля мозгов, сам бы понял, — отрезал Салливен. — Я говорю от имени вас всех, начиная с Рокуэлла. И особенно от своего собственного.
Дэнни посмотрел на регистрационную книгу в черном переплете, вырастающую перед ним, словно Вавилонская башня, чтобы смешать его мысли. Слова Салливена были как примечание, набранное самым мелким шрифтом, к договору, который «Национальное страхование» заключило с обществом, — таким обескураживающе мелким шрифтом, что заметить его можно было только случайно. А тогда приходилось перечитывать основные условия — внимательно и с дурным предчувствием.
— Тьфу! — с отвращением сказал Салливен, так и не дождавшись ответа. — Чем скорее ты снова засядешь в конторе, тем лучше. Для этой игры ты не годишься.
И О’Рурк Беспощадный, опираясь на тоненькую тростинку этой истины, уныло поплелся дальше. Мимо домов, заборов, подъездов — этих выжженных полей для него и сочных пастбищ для Томми Салливена.
Закончив в этот день пораньше, он отправился повидать Молли. Ее комната на Аберкромби-стрит находилась в здании казарменного типа, которое его циничный и предприимчивый владелец окрестил «Лидо». Внутри был настоящий кроличий садок: узкие темные коридоры, комнаты с газовыми горелками и лампочками без абажуров, облупившаяся краска, ветхая мебель. Большинство обитателей ценило этот дом за то, что тут можно было укрыться от посторонних глаз, и по этой причине они не были склонны совать нос в чужие дела. И уж во всяком случае — в дела Молли, которая на этой стадии была неуязвима.
Идя по коридору, Дэнни вдыхал воздух нищеты, и сердце его сжималось. Он постучал в дверь, и Молли приоткрыла ее — сперва чуть-чуть.
