Павел Кочурин - Коммунист во Христе
Не стали неожиданностью для Ивана и рождественские высказы Старика Соколо-ва. Яков Филиппович опасался одного, чтобы не пошла вглубь разорная для селян распря "ничьего" с "ничьим". Она может повернуть нынешнее деревенское мирство в "заспять". Начнут из колхозника делать нарочитого мужика, развернут агитацию. А это все равно, что глухому советы выкрикивать. Из благих намерений освободили мужика "от власти земли". И он, освобожденный, развеселился, что камаринский из святочной песенки, засу-чив портки, побежал в другой класс на беззаботное жительство… И чего только не перей-мешь, каких усмешек не услышишь от стариков и старух, оставшихся в непомраченном разуме.
Думы Ивана текли под тряску в "Уазике". Веселое и смешное свивалось в тугой клубок с досадным и горьким. Жизнь как бы обратилась в длящийся "праздник", где каж-дый без обязанностей и забот, будто овечка в стаде. Но вот пасут-то ее волки.
Подбрасывало на ухабинах, Иван ударялся головой о брезентовый верх и вслух как бы отшутился:
— Хорошо, что крыша не чугунная.
Бригадир Семенов хохотнул за рулем:
— Да уж дорожки… С похмелья не приведи Бог. Без драки побитым будешь.
У колхозных вожаков (речь, будто о стаде мычащем, уж лучше бы сказать прямо — атаманов) вошло в правило, после совещаний "задерживаться" в райцентре… И забыва-лось, для чего вызывались и на что наставлялись. Шла своя беседа в полунамеках. Ровно в детскую игру играли: "Да" и "Нет" не говорить, "Белого" и "Черного" не называть. Каж-дый и исхитрялся без "да" и без "нет", без "белого" и "черного", оставаться при "ником" и при "ничем", в серенькой середине, как в сумеречном надболотном тумане.
Вспомнился Ворона. Хорошо, что он такой есть. Будто сторож постукивает в ноч-ных потемках в колотушку на сонной деревенской улице. В мастерские к Ивану так и не пошел. Отшутился: "К вам в колхоз пойти — жениться надо, избой обзаводиться. А я еще хочу по святой Руси побродить, жистенку поразнюхивать. Без нюха-то как?.. Она у нас хитрая, русачья. Враз от тебя и вырвется, зубами ее разве что удержишь. А как, если зубы выбиты". И тут же ввернул:
Мы думаем все, что хороним покой
И тем обретаем свободу.
Но проку не видя — приходим домой,
И снова в лихую дорогу.
И верно, мы все от дома отстранены, невольниками убегая куда-то и от чего-то. И виляем, словно посаженные на плот и спущенные вниз по половодной реке. Вода-то рано или поздно спадет, а нам, осевшим на мели, жди нового паводка или чахни тут, куда зане-сло.
Иван захватил с собой собранную счетоводом Гуровым пачку бумаг: донесений, сводок, отчетов, составленных по условиям прижившейся игры без "белого" и "черного", без "да" и без "нет". Вроде перевалки накопленного мусора из твоей корзины в общую. намеревался заглянуть в сельхозтехнику, в исполком, в разные "загот", которые знал не по названию, а по цвету вывесок и месту расположения. И надо там мелькнуть, потолкаться. опорожнить модный атрибут чиновника — дипломат, подаренный Светланой. Он и брал его для обережения бумаг: чтобы не помять. Конторы чистенькие любя.
Дипломат тоже подпрыгивал в "Уазике". И ровно живой, с хохотком, толкал в бок. содержимое его Ивана опять же и раздражало, и веселило. И горечь, и смех. Кто-то копа-ние в этих бумагах, напичканных цифрами, взятых Гуровым с потолка, воспринимает, как самую нужную работу, главней дела хлебороба.
Иван сам захотел доставить этот "дипломатный" товар по назначению. Последнее время оказался из-за разной своей занятости "не на глазу". И это дало знать. Где-то, чего-то недовыделили, урезали, обошли. И надо исправляться, лицемерить: криви рожу в слад-кой улыбке, выказывай покорность, обещай.
Бумаги щекотали его источаемой из них лукавой силой. Составитель их, Анастас Павлович Гуров, бухгалтер по учету и отчетности, оставался для Ивана лицом, о котором всегда хотелось забыть. Плутня, мошенничество. А если глубже, в корень глянуть, Гуров необходимый человек, просто незаменимый. Без его "химиченья" — опускай руки. Ворох указаний, требований… Не разберешь и откуда они. Отвечай на все, ровно ты под следст-вием. Гуров же все знает — что для чего, кому. Где-то убавит, прибавит, иной раз впишет цифру наобум, ту, что может "там" понравиться. Прошлогоднее скопирует. И полный по-рядок, никаких придирок. Ухитрился за "молчанием" Ивана и с сельхозтехникой пола-дить. Списали тринадцать беззубых борон — получай другие. Работы всем — хоть отбавляй. Одни технику ломают и бросают, другие такое же заново делают. Покупателя-то и нет… Не продают, а раздают и получают. Ходил такой слушок, как один из самых видных ми-нистров предложил не тратиться на деревню, где все проваливается, а хлеб на нефть вы-менивать. И вняли этому "государственного ума мужу". Балом демиургенизма и править наловчившаяся гуровщина. От нее просто не отстать и в ней все труднее разобраться. Чего доброго — под Гуровых, того и гляди, и самые высшие привители подпадут. Да что там подпадут — и подпали уже…
В детстве Стаська Гуров повредил ногу. Рвался было на фронт, но куда хромому. остался при конторе счетоводом, грамотенка селмилетняя, смекалка мужицкая. Пришел к мнению, что правды на все не сыщешь и ее надо заменять. Не то чтобы полной неправдой, а "полу…" Если когда за "полу" и дернут, не за ухо… Полу-то подержат, да и отпустят, какой толк в ней. И там ведь все как ты… Началось все с простой арифметики: увеличе-ние выработки на трактор, комбайн — дает возможность "выбить" фонды на новую маши-ну и списать старую. Когда дают по дешевке — то всего везде надо больше. Все и везде "хватай", и всего везде будет "не хватать".
В корысти Анастаса Гурова не обвинишь, и ни при чем не заподозришь. Все знали — выпить с Гуровым можно, но выгоды от этого не жди. В доме у Гуровых, как и многих, иконки хранятся и прячутся. Механизаторов с выпиской нарядов не обижает, любимчикам не порафляет. А что касается конторского "химиченья", так оно и тем, кому оно назнача-лось, было наруку. Взамино и выправлялись отчетносводочные (говорили водочные) зиг-заги главной демиургеновой канцелярии. Сам Гуров так оправдывал свои таланты: "В машинах разных, тракторах, комбайнах — кому на них работать, тому все в них доисправ-лять. Щука виновата, что наживку с крючком хватает. Кто проглотил, тот и крючок из ут-робы своей извлекай… Я картинности баланса забочусь. Картинность нынче в большой моде".
Иван спрашивал себя: кто же Гуров?.. Ответа ясного не было. Порождение демиур-гизма — игра без черного и белого. Она в полном разгаре. Каждый по-своему и был охва-чен ее азартом. Может из таких, как Гуров, и возрастет особое племя дельцов, поплутуют и образумятся, сменят нынешних демиургенов… Ну, а сам-то ты сегодня кто?.. Допустим — ты по-правде. А другой? К примеру тутановский председатель? Твоя Провда и будет кривдой, а его у кривда — правдой. Тебя. Праведника, камнями и закидают, как христовых апостолов. А гуровы при всех случаях из воды вылезут сухими. Гуровы-то везде. На верх-них ступенях лестницы они половчей и похитрей. И действуют без огляда на Божьи об-раза. Они сами божки.
Еще одно должностное лицо в колхозе было разновидностью гуровщины. Это вот он, бригадир трактористов Семенов, что ведет "Уазик". Отец подобрал в бригадиры вроде и расторопного парня. Но этот парень усек, что выгодно ладить с маханизаторами, а на-чальству поддакивать. А где-то и в чем-то и надувать. Отойдут к механизаторам поля и отпадет необходимость ежедневных нарядов. Трудненько будет поднаторевшему в хитро-стях бригадиру повернуться лицом к честному труду.
Надежной опорой Ивана оставался Василий Грибков. В колхозе он появился в раз-гар лета, за год перед тем, как Ивану стать главным инженером. Придя к отцу, тогда за-местителю председателя по механизации, сказал:
— Пошатался, Данилыч, побродяжничал в поисках дела для прожитка. Кое в чем преуспел. Да вот, по пословице складывается твоя жизнь: "Где родился, там и сгодился". Возьми механиком на ферму. Аппараты доильные, вся другая техника будет в полном по-рядке. Сам обо всем догляжу, без понуждения, сложа руки сидеть не привык. Не послед-ний мужик от роду. Зеленым змием не балуюсь, не керосинщик…
Разговор этот был при Иване. Не в контору пришел страдалец, а домой к отцу, за-местителю председателя.
Замысел Ивана переоборудовать Большесельский комплекс Василия Грибкова при-влек. О навозохранилище он сказал: "Не хранилище навоза, а производство удобрений, этакая фабрика нужна. Чтобы все зрело в тепле, прело, как раньше под ногами скотины. И добавки вносить, какие надо земле. Одним словом — корм для поля готовить".
В складе души Василия Грибкова было что-то схожее с дедом Галибихиным и ста-рым трактористом Василием Федотычем Сычевым. "А чудо ведь это, — умилялся механик, — та же корова сено ест и из съеденного молока в себе образует и удобрение выдает. Тут же траву свали в кучу, примни ее — не получится такого удобрения, какое коровы выраба-тывает в себе. Пример бы всем нашим производствам и брать. А то по дури гиганты со-оружаем, все вокруг травим. До ума вот и не доходит, что по-коровьи жизнь надо ладить, как Богом велено. простое-то своего гения требует, святого".
