Эм Вельк - Рассказы (сборник)
Удивленные, что оказались в центре внимания целого железнодорожного состава, битком набитого такими несчастными и в то же время радостными людьми, опасаясь, что своим поведением они вызвали странную перемену в настроении, поскольку несомненно на них указывало пальцами и что-то им кричало все больше народу, девушки собрались уже было бежать, как вдруг Вольф Дитер соскочил с платформы и заступил им дорогу. Он обнял их обеих за плечи и повернул смущенных девушек спиной к поезду. И тут они увидели: за ними, совсем рядом, на лугу стоял крупный аист, чопорно-неподвижный, и смотрел в их сторону.
— Аист! Аист!
Не только дети в вагонах выкрикивали это слово, мужчины и женщины также выражали свое удивление и радость: ведь все это грозовое лето никто из них не видел в Германии ни одного аиста.
На виду у аиста, ощущая молодую силу и озорство, исходившие от Вольфа Дитера, девушки заалелись, как маков цвет, и попытались выскользнуть из его крепких рук. Они визжали и извивались, но свобода не далась бы им так легко, если бы не засвистел паровоз. То, что свисток оказался громким, было странно: до сих пор паровоз только стонал, как полуобморочный, сейчас же он заржал, как жеребец, и даже энергично фыркнул Вольф Дитер отпустил девушек, успев, однако, наградить одну из них поцелуем в полуоткрытые от удивления губы, другой же он попал только в щеку, еще раз смеясь показал на аиста, затем на себя, что можно было расценить как предложение, и кинулся догонять свой, уже отъехавший, вагон, а девушки тем временем скрылись за домиком из гофрированного железа.
Еще неистовее синело небо, сияло солнце, зеленели луга, пели птицы, хоть на самом деле это просто чирикали воробьи, в то время как фантастический поезд, карикатура на цивилизацию, заполненный несколькими сотнями людей, потерявших родину, вихляя катил по искалеченной колее в безрадостную пасмурную даль.
Только аист глядел ему вслед. Его острые глаза могли различить, что на одной из платформ по-прежнему стоял высокий молодой человек и радостно махал обеими руками. Зато аист не мог заметить, как из-за жестяного домика осторожно высунулись две смеющиеся девичьи мордашки, непроизвольно игравшие роль стоп-сигнала, останавливающего кровь. О молодость, вечная надежда народов!
IX
Хотя они ждали его после письма из Галле каждый день, радость семьи Бэр была велика. Даже господин член участкового суда, казалось, был взволнован. Таким ухоженным и нарядным он и представить себе не мог вернувшегося домой солдата, особенно этого. Тот пожал господину Бэру руку, похлопал его по плечу и воскликнул с уважением:
— Ну, старик, ты неплохо сохранился. Немного скрючился, но ведь рад небось, что выбрался из этого дерьма, а?
— Однако, Вольф Дитер! — прозвучал, как и прежде, набатом предостерегающий голос матери. — Однако, Вольф Дитер…
— Все в порядке! — протрубил тот и, подхватив худенькую женщину на руки, пронес ее через комнату и опустил на тахту. — А вы заново обставились или комната была меблирована?
И прежде чем ему успели ответить, решительно заявил:
— Не волнуйтесь, все будет. Ведь у вас есть я!
Фрида, верный друг семьи, светилась от зажегшейся в ее душе новогодней елки, а слегка треснувший новогодний колокольчик ее сердца потерял голос. Вот он, тот юноша, который когда-то, как весенняя буря, разметал ее по-летнему спелые нивы, красивый, сильный, веселый мужчина. Благодарность, надежда, смирение спутали ее чувства и мысли, все те благие намерения, к которым она пришла после бесед с госпожой советницей и по велению собственного сердца — быть сдержанной, если… Не помня себя, она рванулась навстречу и таким образом выставила на обозрение другой предмет своей любви: высокого, долговязого девятилетнего подростка с длинным лицом, широкими скулами, пышной белокурой шевелюрой, с широким лбом, выдававшим некоторое недовольство. Ему велели поздороваться с этим человеком как с отцом, так пожелала бабушка; он-то думал, что увидит вернувшегося бойца, каких приходили тысячи, грязного и оборванного, но солдата, а тут перед ним стоял чистенький господин, который к тому же вел себя несерьезно, будто глупый мальчишка. Но тот, поняв, наконец, что к чему, схватил мальчика за плечи и стал трясти, выкрикивая:
— Как тебя звать, парень? Есть ли там кто еще?
Тут с уст одной из женщин, вернувшихся в комнату, матери или бабушки, слетело имя Вольфхен. Что мальчик не преминул сердито исправить, не желая, чтобы к его имени прибавляли совершенно неуместный уменьшительный суффикс:
— Вольфом меня зовут. Может быть, вы позаботитесь о том, чтобы эти женщины стали меня наконец называть правильно!
Вольф Дитер старший был в великодушном настроении, поэтому он воспринял эту просьбу не только буквально.
— Ну конечно, Вольф. А как тебя зовут дальше? — Он забыл фамилию Фриды. — Ну, неважно, я тебя усыновлю. С сегодняшнего дня ты — Вольф Вальдхаузен. Или Вольф Бэр. Можешь выбирать.
Квартира была маленькой, по вечерам каждый раз надо было устраивать постели, и уже через несколько дней обнаружилось, что вернувшийся фронтовик спит с Фридой. Выяснилось также, что еды не хватает, и перед голодными глазами бывшего солдата всплыло имение Фюрстенхаген, и он поведал о своем решении съездить в Мекленбург и посмотреть, нельзя ли там что прихватить. Мать из хозяйственных соображений поддержала его, господин член участкового суда из мещански-нравственных соображений был против. Вольфхен, скоро перешедший на «ты» и «папа», из эгоистических соображений — за: отец ему много рассказывал о благодатной деревенской жизни, а Фрида, по крайней мере внутренне, опять-таки — против, ибо она опасалась, что Вольф Дитер там не столько прихватит, сколько оставит. К тому же, как она знала, он кое-что там уже оставил.
X
Фюрстенхаген, как и все в Германии, сильно изменился внешне и внутренне. Парни, с которыми в свое время молодой новоиспеченный барон или молодой Бэр ухлестывал за девушками, дрался и которых побеждал, были убиты, искалечены или находились где-то в плену. Старики обоего пола казались еще более подавленными, большинство из них страдало от болезненных последствий коричневой эпидемии, и они косились на новичков в деревне, чужаков, которые, бесспорно, всю свою сознательную жизнь были сплошь антифашистами, так что никто не решился бы обойтись с ними как с обнаглевшими пришельцами и попрошайками. Только женская часть населения помоложе цвела все так же. За счет каких источников — это знает разве что бог. Вольф Дитер просто с удовольствием констатировал этот факт.
Женщины с не меньшим удовольствием убедились в том, что вернулся несомненно герой, Зигфрид и Геракл в одном лице, и что острая потребность в мужчинах таким образом несколько поубавилась.
— Барон опять здесь! Бэр вернулся!
Он еще и десяти минут не пробыл в деревне, а вопль ликования проник уже во все дворы, и матери с беспокойством смотрели на свое не совсем созревшее потомство, оно только пошло в школу, когда Бэр-барон покинул деревню, но уже достаточно слышало о нем Атмосфера уверенности, надежды и радости охватила деревню, и в конце концов этими чувствами прониклись даже старики, которые при воспоминаниях о подвигах Бэра, по первому побуждению, скорее всего просто схватились бы за вилы. Но теперь они уже не могли этого сделать, весна расцвела и в их душах, хотя была осень и их пугал призрак зимы: ведь ее придется встречать без собственной свиньи. И в то время как Вольф Дитер Вальдхаузен боролся в бывшем помещичьем доме с недоверием нового так называемого управляющего, который никак не хотел сказать, куда отправился бывший землевладелец Крюгер, зато напирал на то, что господство помещиков закончилось раз и навсегда и что посторонним в Фюрстенхагене искать нечего, даже негде ночь провести, в деревне для их милого медведя были открыты десятки дверей и множество сердец.
Однако враждебность появилась и в народе, и росла она с каждым днем. Среди переселенцев и их жен Казалось, будто они, привыкшие выращивать овец, коров, собак, дрессировали и медведей, хотя и не видели за свою жизнь ни одного. Новички заполнили весь господский дом, а луга, поля и леса имения рассматривали как свою будущую собственность. По праву. Если уж имение и будет кто заселять, то они, и с ними от силы несколько бедняков и батраков. А этот парень, который не сознается, что он барон, пусть катится ко всем чертям, куда отправился и прежний помещик.
Они не замечали, что тот, кого они называли барчуком, был сам одержим чертом. После того как управляющий яснее ясного заявил ему, что реакционному отродью подобного происхождения в новой Германии места больше нет, не за то-де сидели в гитлеровских застенках, и что его силой выдворят отсюда с помощью местных полицейских властей, Вольф Дитер Вальдхаузен начал наконец пони мать, что положение в Германии, Мекленбурге и в Фюрстенхагене действительно изменилось и было ошибкой обрядиться в изысканный костюм и тем самым навлечь на себя подозрение в реакционном происхождении. Прошло лишь три дня, он все время ночевал только у Лизхен Фишер, которая первой имела от него сына, когда Вольф Дитер вдруг объявил, что собирается уезжать. Лизхен знала, кто его преследует, и, преодолев чувство ревности, доверительно поговорила с Бертой Шмидт, которая имела от него ребенка второй. Уже к вечеру и все остальные, тоже от него кое-кого имевшие, узнали: Вольф Дитер собирается уезжать! Их отношение к Бэру было тоже разное, как и друг к другу, но тут они были едины. Это позор для Фюрстенхагена, Мекленбурга и Германии, если каким-то чужакам будет позволено выгонять своих. И Лизхен пошла с Бертой и Дорой, и Ингой, и Карин, и Хильдхен к так называемому управляющему, и они выложили ему все начистоту. Этот тип оказался настолько глуп, что, обругав, выставил их за дверь. Подумайте, он, приезжий, у которого ничего за душой нет, кроме громкой глотки да большой семьи, причем неизвестно, его ли это семья, выставил из господского дома их, уважаемых фюрстенхагенских девиц, дочерей бедняков и батраков, да еще и оскорбил их девичью честь. И это в наше время, когда каждый день в газетах пишут о правах народа!
