Самид Агаев - Седьмой Совершенный
— Две комнаты нам приготовь, — сказал банщику Ахмад Башир, — и одну женщину для меня.
— У нас нет женщин, — виновато сказал служитель, — но здесь недалеко есть заведение.
— Пошли кого-нибудь.
— Это будет стоить дороже, — робко заметил банщик.
— Не беспокойся, — сказал Ахмад Башир, — в накладе не останешся.
Утром он был мрачнее тучи.
— Что-нибудь случилось? — поинтересовался Имран.
— Ничего, — ответил Ахмад Башир, — в том-то и дело. — И, возвышая голос, добавил: — И не удивительно, после всего, что я пережил под землей!
Они вышли на улицу и направились к ближайшему каналу. По дороге Имран предложил зайти на рынок, чтобы купить в дорогу еды. Ахмад Башир это предложение одобрил. На рынке купили два хурджина и принялись заполнять их припасами.
— Между прочим, — расплачиваясь, заметил Ахмад Башир, — Абу-л-Хасан подсунул нам взамен серебрянные дерхемы, а в халифском мешке наверняка было золото.
Имран пожал плечами.
— Соль можно купить у Ибн Лайса, — сказал он.
— У какого Ибн Лайса? — удивился Ахмад Башир.
— У отца Анны.
— Ах, хитрец! — покачал головой Ахмад Башир. — Иди, покупай, встретимся у ворот.
Ибн Лайс, увидев Имрана, обрадовался.
— Хорошо, что пришел, — сказал он, — мне как раз нужен работник.
— Не получится, я уезжаю.
— Жаль. Далеко уезжаешь?
— Далеко.
— А-а, — протянул Ибн Лайс, — далеко уезжаешь, желаю удачи.
— Спасибо, — сказал Имран.
Возникла пауза. Бакалейщик выжидающе смотрел на бывшего работника. Имран молчал, не зная, что еще сказать. На что он собственно расчитывал, придя сюда?
— А то бы остался, — заговорил Ибн Лайс, — мне как раз помошник нужен.
— Я бы остался. Но мне нужно ехать, — с сожалением сказал Имран.
Вновь наступила пауза. Она длилась так долго, что бакалейщик, потеряв терпение, кашлянул.
— Вообще-то, я за солью зашел, — вспомнил Имран.
— Тебе соль нужна! — обрадовался Ибн Лайс. — Сколько мешков?
— Да нет, мне в дорогу, немного, два ратля.
— Два ратля, — поскучнел бакалейщик. Со словами: «Торговли совсем не стало», — он отвесил соли, насыпал в полотняный мешочек и протянул покупателю.
— Сколько с меня? — спросил Имран.
Ибн Лайс махнул рукой:
— Дарю.
— Спасибо. Айары больше не беспокоили?
— Нет, с тех пор, как мы их побили, больше носа не показывают, боятся.
— А дочь твоя как?
— Все хорошо.
— Ну, я пошел, — неуверенно сказал Имран.
— Будь здоров.
В этот момент за спиной Ибн Лайса открылась дверь и в проеме появилась Анна.
— Отец, тебя зовут.
— Ну, прощай парень. Бог даст — свидимся.
Ибн Лайс улыбнулся Имрану, посмотрел на свою дочь и скрылся за дверью.
— Почему ты здесь? — спросил Имран.
— Я пришла за солью, — ответила Анна, — а ты?
— Какое совпадение, и я пришел за солью.
Анна улыбнулась:
— Как твое здоровье?
— Хорошо. Ты меня вылечила.
— Уезжаешь?
— Да.
— Далеко?
— Да.
— Вернешся?
— Не знаю. Но вернуться очень хочу.
— Почему? — с делано-равнодушным видом спросила девушка.
— Чтобы посвататься к тебе.
— Отец не отдаст меня за тебя. Ты мусульманин.
Анна смотрела в сторону, на щеках ее проступил румянец.
— А мне он сказал, что может отдать.
— Не может. Я иудейка и могу выйти только за иудея.
— Жаль, — глухо отозвался Имран. — Прощай. Меня ждет товарищ.
— Прощай, — с грустью сказала Анна.
Имран вышел из лавки.
Девушка шмыгнула носом и стала тереть покрасневшие глаза. Из двери вышел отец и недовольно спрсил:
— Что ему надо было от тебя?
— Посвататься хотел, — с вздохом сказала девушка.
— Посвататься? — удивленно протянул Ибн Лайс. — За мусульманина? Нет, дочка, он же голодранец. Ты не можешь выйти за человека, который беднее твоего отца.
— А за Абу-л-Хасана отдашь? — спросила Анна.
— Эх, дочка, Абу-л-Хасан важный вельможа, об это даже и мечтать не смей.
— Хамза мне сказал, что Абу-л-Хасан хочет посвататься ко мне.
— Хамза пошутил, — не веря своим ушам, воскликнул Ибн Лайс. Для мавла о лучшем покровителе и мечтать было нельзя.
— Значит, за него отдашь? — уточнила Анна.
— Дочь моя, я скажу тебе правду. Я бы хотел, чтобы моим зятем был иудей, но мы живем во враждебном нам мире. Абу-л-Хасан очень порядочный человек и влиятельный…
— Но он мусульманин, — лукаво сказала Анна.
— Дочь моя, — устало сказал Ибн Лайс, — в этом мире все люди, выделяющиеся положением, умом и богатством принадлежат к одной вере. А тебе кто-то нравится из них?
Девушка зарумянилась, а потом сказала:
— Оба.
Ибн Лайс покачал головой.
— Как ты похожа на свою мать. Она тоже любила меня и моего брата. Но замуж вышла все-таки за меня, потому что денег у меня было больше, а брат мой был разгильдяй. Поэтому, если тебе нравятся оба, замуж лучше выйти за богатого. К тому же Абу-л-Хасан холост, а у этого парня жена и куча детей.
Девушка тяжело вздохнула и сказала:
— Видимо ты прав, отец. Ну, я пойду.
— Иди. А зачем ты приходила?
Анна пожала плечами.
— Навестить тебя.
Ахмад Башир сидел в харчевне недалеко от ворот рынка и с аппетитом поедал жаркое.
— Вот, решил подкрепиться перед дорогой, — сообщил он, — садись поешь.
Имран отказался.
— А зря, дорога дальняя. А ты один, я вижу. Я думал, ты с девчонкой придешь. Эх, был бы я помоложе!
— Ты все уже? — спросил Имран.
— Все. — Подбирая хлебом соус, ответил Ахмад Башир.
— Пошли, — сказал Имран и направился к выходу.
Ахмад Башир поднялся, бросил полный сожаления взгляд на пустой горшочек и последовал за товарищем.
Ал-Фурата в очередной раз подвела беспечность, он не послал стражу вслед за ворами, будучи уверен, что они вернутся, так как подземный ход был затоплен водой. Он не перенес свою казну в другое место, ограничившись тем, что выставил возле нее охрану. Он понял, что это не простое ограбление, но слишком долго анализировал. Слишком долго думал. Когда ал-Муктадир сказал ему: «Вазир, кажется, ты перепутал государственную казну со своей». Он поклонился и развел руками, соглашаясь и словно говоря: «Мол, с кем не бывает». На самом деле он произнес всего одно слово, и слово это было: «Тугодум».
Теперь ал-Фурат виновато улыбался, была надежда, что все обойдется, ибо халиф был пьян, хотя до вечера еще было далеко.
«Пьян. Этот засранец, вчера научившийся держать тиару на голове. Иначе бы он не стал делать из этого проблему. Подумаешь, казенные деньги нашли у вазира. В стране, где воруют все и вся, в стране, где все пропитано коррупцией и обманом. В стране, где добиться чего-либо, можно только принеся в рукаве изрядный кусок чего-либо тому, кто подпишет бумаги. Как же, мусульмане. Воры и лицемеры. Где вы видели мусульманина, радеющего за ближнего просто так, как говорят христиане: „Христа ради“. „Мухаммада ради“. Благочестивые. Пример вашей благочестивости — вазир Али ибн Иса, чья скупость при строительстве дамбы Ануширвана привела к ее разрушению. В то время как я, ворующий казенные деньги, кормлю всех голодных, стучащих в мою дверь, и обогреваю сирых. И строю больницу на свои деньги».
— Скажи, вазир, каким образом мешок с моей печатью попал в твой дом?
— О, эмир верующих! Я не могу так сразу ответить, но уверен, этому найдется объяснение.
— Конечно, найдется, — согласился халиф. — Иди, вазир, и найди объяснение. Я тоже уверен, что это какое-то недоразумение.
Ал-Фурат не знал, что через некоторое время после того, как он покинул свой дворец, туда ворвались гвардейцы халифа и результаты обыска были уже известны ал-Муктадиру.
Пятясь, ал-Фурат покинул аудиенц-зал и немедленно был арестован.
Поймав взгляд вазира Али ибн Иса, халиф произнес:
— Я решил назначить Муниса главнокамандующим.
Али ибн Иса улыбнулся и сказал:
— Как мудр ты, повелитель!
Ал-Муктадир тоже улыбнулся и посмотрел в сторону занавески, за которой сидела его мать. Там царила тишина. Ша'аб, прежде чем удалиться, тихо сказала:
— Мальчик, кажется, становится мужчиной. Но еще долго ему будет нужна мать.
— А ты знаешь, парень, что сегодня Рождество? А у нас еще ни в одном глазу.
— Чье рождество? — спросил Имран.
— Рождество Иса, невежда, христианского пророка. В этот день, его отец Иосиф разжег огонь для мучающейся в родах Марии, чтобы согреть ее, и расколол девять орехов, найденных им в своей седельной сумке, и накормил ее. Сегодня праздник.
— А нам-то что до этого, мы же мусульмане, — равнодушно сказал Имран.
— Черствый ты человек, — возмутился Ахмад Башир. — Христиане — наши братья, мы должны разделить с ними этот обычай. Но отпразднуем позже. Сначала дело сделаем.
