Евгений Кутузов - Во сне и наяву, или Игра в бирюльки
— И слава Богу, — сказал начальник с облегчением. Вот теперь он окончательно убедился, что Андрей рассказал правду. Однако правда эта была опасной, понимал он, и требовала каких-то действий. Разве что самому переоформить документы и отправить мальчишку в детский дом, пусть живет и учится. Сын «врага народа»?.. Но есть же, в конце концов, закон, по которому сын за отца не отвечает! Да и никто ведь не знает…
Все так. А если те, кто направил его в приемник, заинтересованы в том, чтобы он обязательно попал в колонию, и если они проверят? Что тогда?.. Конечно, могут и не проверить, даже скорее всего не станут проверять, но риск есть. Есть риск. Или вдруг мальчишка сбежит из детского дома и вернется в Койву?.. Это самое опасное и самое вероятное. Предупредить?..
Он поднял голову, пристально посмотрел на Андрея и сказал:
— Сейчас пойдешь в группу…
— Я не пойду в группу. Она опять начнет…
— Пойдешь в другую группу. — Начальник не стал объяснять, что это — штрафная группа, куда обычно направляли после карцера беглецов из детдомов и колоний. Он понимал, что Андрею не место в штрафной группе, но иного выхода не было. У сотрудников могут возникнуть вопросы. Например, почему для Воронцова сделано исключение?..
II
ПРЯМО от начальника дежурный надзиратель привел Андрея в столовую, где как раз обедала штрафная группа. Воспитатель — мужчина — показал ему место за столом и выдал пайку хлеба. Андрей изголодался в карцере и, не дожидаясь, пока разнесут суп, схватился за хлеб. Но тут его толкнул в бок сосед и прошептал, а скорее прошипел:
— Не хавай пайку, Машке отдашь.
— Какой Машке? — удивился Андрей: девчонок не было видно.
— Машку не знаешь?
— Нет.
— Узнаешь, — сказал сосед, злорадно ухмыляясь. — Вон, наискосок от нас, рыжий который.
Рыжий подросток, сидевший по другую сторону стола, как-то небрежно, лениво и равнодушно смотрел на дежурного, разносившего миски с супом. Перед ним лежали три пайки хлеба.
— А почему я должен отдавать? — спросил Андрей у соседа.
— Положено. Ты новенький.
— Я не новенький, я из карцера вышел.
Хоть и был он домашний, хоть и не встречался никогда с беспризорниками, а все же сообразил, что рыжий — главарь в группе, а остальные подчиняются ему. И еще понял, что уступать нельзя, потому что, если уступишь сейчас, сразу, придется уступать снова и снова. Это уж так водится среди всех мальчишек на свете. Это — неписаный закон улицы, двора, любого мальчишеского сообщества. К тому же очень хотелось есть. Просто страшно как хотелось есть. Даже подташнивало от запаха еды.
— Понял? — снова толкнул его сосед.
— Пошел ты! — сказал Андрей. И демонстративно разломил пайку и стал есть.
Рыжий, или Машка, на вид был щуплый, узкоплечий и какой-то нескладный. Как «человек без плеч», подумал Андрей, из книжки «Борьба за огонь». Он не сомневался, что, если дело дойдет до драки, с рыжим справится. Один на один, конечно. Главное — не поддаваться, не показывать своего страха и своей слабости.
После обеда — рыбный супчик с костями, в котором «крупинка за крупинкой бегала с дубинкой», и кучка холодной, комковатой ячневой каши, почему-то посиневшей, — группа строем направилась в спальню. По распорядку в приемнике полагался тихий час, во время которого работники приемника обедали сами и немного успевали отдохнуть. Работа-то и впрямь была у них не из легких.
Воспитатель показал Андрею койку и, предупредив, чтобы была абсолютная тишина («Чтоб муха пролетела— и было слышно!»), ушел. И в спальне действительно установилась тишина. Однако была она напряженная, враждебная, и Андрей сразу почувствовал это, хотя никто его не задирал, на него вроде и внимания никто не обращал. Машка сидел на тумбочке и болтал ногами. Но вот он кивнул, просто кивнул, не сказав ни слова, и к Андрею не спеша, вразвалочку направился длинный тощий подросток с продолговатой, похожей на яйцо, головой. Он подошел, постоял, оглядывая, точно прицеливаясь, Андрея, почесал бок, потом вдруг схватил подушку и бросил на пол:
— Подыми, ты!
— Лакеи отменены в семнадцатом году, — спокойно сказал Андрей. — Ты бросил, ты и поднимай.
Тогда длинный взялся за одеяло и потянул на себя.
— Не лапай. — Андрей вырвал одеяло.
— Ну ты, черт с рогами!.. Я тебя счас заделаю!.. — Стиснув зубы, длинный стал надвигаться на Андрея. Придвинувшись вплотную, он резко вскинул руку и двумя растопыренными пальцами нацелился в глаза. Андрей понял, что наступает решающий момент. Он чуть-чуть подался вбок и пнул длинного в пах. Тот завопил, скрючился и, схватившись за живот, свалился на пол.
Машка спрыгнул с тумбочки.
Все притихли, никто даже не шевелился в ожидании большой потехи. А Машка, насвистывая, подошел к Андрею, оттолкнув длинного, который медленно поднимался, ногой. Прищурившись, спросил:
— Откель будешь, мужичок?
— Издалека, отсель не видать. — Андрей привалился спиной к стене, чтобы не напали сзади. Он понимал, что бить его будут всей группой.
— Ишь ты, шустрый, — сказал Машка и покачал головой. — Уважаю дальних и шустрых. А ты еще и вумный. Страсть как люблю вумненьких да разумненьких. И где же это такие вумные растут?
— Где дураков нет.
— Во, сила! — рассмеялся Машка. И поцокал от удовольствия языком. — Это ты, что ли, Сове врезал?
— Какой сове?
— А этой кикиморе в очках из третьей группы.
— Воспиталке?
— Ну.
— Я, — сказал Андрей.
— Так ты прямо из кандея[5]?
— Да, — ответил Андрей. Ответил скорее по наитию, потому что не знал, что такое кандей.
— А сам откуда?
— Вообще-то из Ленинграда, а сейчас из Койвы. — Он почувствовал, что напряжение немного спало, а вместе с этим отодвинулась и опасность. И понял, что сейчас самое лучшее — поддержать разговор с Машкой.
— Питерский, значит?! — почти восторженно сказал Машка. — А не свистишь? — тут же усомнился он и прищурился, оскалив желтые щербатые зубы.
— Свистни лучше — соловьем будешь. — Это Андрей слышал от мальчишек в Койве.
— Да. ладно ты, не злись, — миролюбиво проговорил Машка. — Это я так, для проверки слуха. Мы же с тобой почти земели, я сам из Новгорода. Тебя как звать?
— Андрей.
— Годится. А меня Машка. Родители назвали Ленькой, но мне не нравится быть Ленькой. Знаешь роман про деда Архипа и Леньку? Во!.. — Он оттопырил большой палец. — Машка — сильнее, верно?.. — Он весело подмигнул. — Жрать хочешь? Айда ко мне. У Машки для хорошего кореша жратва найдется. И не бзди, Андрюха! Отмахнемся, если что. Питерских я уважаю. Ты, — он поманил длинного, — подыми подушку и почисти как следует.
Мальчишки тем временем разбрелись по своим койкам, не дождавшись потехи. Машка привел Андрея в дальний конец спальни и, похлопав по одеялу, предложил:
— Садись. Сейчас поштевкаем[6]. — Он открыл тумбочку, вынул кусок фанеры (у тумбочки оказалось двойное дно), и Андрей увидел целый склад еды: куски хлеба, засохшие скрюченные котлеты, сахар.
— Ничтяк, а? — Машка подмигнул озорно. — Шамай, Андрюха. Здесь без спецпайка совсем пропадешь, брюхо к позвоночнику прирастет, потом ни один хирург не возьмется оперировать.
Андрей мигом проглотил пайку хлеба и две котлеты. За обедом он едва заморил червячка, так что есть хотелось по-прежнему. Машка поманил пальцем длинного, который все еще скулил и держался за живот. Тот подошел, жадными, голодными глазами глядя на еду. А вот на Андрея старался не смотреть.
— Ну что, — сказал Машка, хихикая, — здорово Андрюха тебе врезал? Будешь знать питерских, восточная долгота. Организуй кипяточку, человек желает чайку испить.
Андрей привстал, он хотел сказать, что сам принесет кипятку, только пусть объяснят, где взять, но Машка молча надавил ему на колено, я он сообразил, что делать этого нельзя. Если Машка посылает за кипятком длинного, значит, так и надо. Вообще все происходящее, понял он, лучше принимать как должное. Машка верховодит в группе, это совершенно ясно, ему подчиняются остальные. Выходит, оа обладает какими-то достоинствами, пока непонятными Андрею, которые поднимают его авторитет и делают его слово законом, хотя силой он наверняка не отличается. Более того, Андрей обратил внимание, что ребята и на него уже смотрят с завистью, а пожалуй что и с испугом. Да так оно и было на самом деле. Может быть, глядя на него, каждый думал с тоской, что в группе объявился еще один блатной и теперь придется — никуда не денешься — прикармливать двоих…
По правде говоря, Андрею было неловко, совестно было, однако он помалкивал, понимая, что попал в особый, чуждый ему мир, где существуют своя правила и законы, а чувство самосохранения подсказывало, что нужно держаться за Машку. Все-таки он прочел достаточно много книг, смотрел фильм «Путевка в жизнь» и кое-что знал. Если бы не случай, не его решительность в самый критический момент, корчиться бы ему сейчас избитым, униженным, а после быть на месте длинного безропотным исполнителем капризов и воли того же Машки. С сильными вообще лучше дружить, чем ссориться. А Машка в группе безусловно сила. Неважно какая, но — села.
