Николь Бернье - Незавершенное дело Элизабет Д.
– Вопрос доверия, да, конечно, – сказала Кейт. – Но главным образом своего рода недостаток веры в себя.
– Интересный поворот.
– Но именно так и бывает, когда люди скрывают мысли и чувства. Они не верят, что окружающие одобрят принимаемые ими решения; опасаются, что не понравятся людям такими, какие они есть. Может быть, они и сами себе не очень нравятся.
Дейв насмешливо хмыкнул и устремил взгляд во двор. Недоверие – это совсем другая обида, другая боль. Знать, что близкий человек сомневался, хватит ли твоей любви, чтобы принять действительность такой, как есть, и даже, пусть и мимолетно, останешься ли ты с ним. Он покачал головой.
– Что ж, – продолжала Кейт, – по крайней мере, ты знаешь, что у нее не было другого мужчины.
Дейв посмотрел на нее без всякого выражения. И она поняла – нет, не знает. Знает только, что Майкл увел у него жену. И хотя он говорил тогда, у бунгало, что ждет, чтобы она поделилась с ним тем, что узнает, сейчас лицо его говорило о другом: что он не хотел этого разговора, не хотел узнавать о своей жене от кого-то другого.
– Это есть в дневниках?
– Косвенно.
– Расскажи.
К тому времени, когда она закончила, соседские дети уже ушли в дом. Ей хотелось умалить значение «Ауры». Пренебрежительное слово, вскинутая иронично бровь – и они с Дейвом оказались бы в одном лагере. Это был бы циничный ответ месту, которое Элизабет предпочла им обоим. Но она устояла.
Дейв ответил не сразу. Двор притих. Слышалось только жужжание насекомых да приглушенные голоса соседей.
– Хочешь сказать, она летела в Калифорнию в приют каких-то чокнутых сектантов?
– Похоже на то. Я сама разговаривала с ним, и он не произвел впечатления чокнутого. Он знал все о ней и о вашей семье…
– Ни черта он не знает о моей семье.
Она могла бы с ним согласиться. Но кто бы тогда выяснил правду о Джошуа-Три? А факты таковы, что Элизабет платила деньги, снимала их со счетов через банкоматы и готовилась уехать.
Дейв приложился к бутылке с пивом. Дневной свет почти померк, и сквозь кусты пробивалось лишь мерцание свечи. С соседнего участка донесся легкий женский смех. Дейв постучал бутылкой по столу, покатал ее из стороны в сторону, потом поднялся и пошел в дом.
Прошло две минуты, потом пять. Стало еще темнее. Какой-то мелкий зверек зашелестел в запущенных розовых кустах у крыльца. Кейт забеспокоилась. А если Дейв больше не выйдет? Пойти за ним в дом? В конце концов, они оба любили ее. Или не стоит нарушать его уединение, взять сумку и уйти? Соседи погасили свечу и ушли в дом. Во дворе стало совсем тихо.
Если через десять минут не вернется, она вызовет такси. Прикроет за собой дверь и отправится к Крису и детям, в город с висящим над ним невидимым прицелом. Она примирится с этим городом, и последним, что увидит у Мартинов, будет сундучок в прихожей.
Мысли уже сложились в план, когда Дейв вышел из дома, держа в руках еще две бутылки пива, и опустился в шезлонг.
– Ее мать уезжала в какое-то заведение вроде этого, когда Элизабет заканчивала школу. Какая-то духовная община в пустыне. – Он прочистил горло. – Лиз так толком и не узнала, что это было такое, и частенько над этим подшучивала, но, думаю, она отдает им должное за то, что вернули ее мать в строй.
Кейт отметила, что он использовал и прошедшее время, и настоящее – вот такая она и есть, любовь, – нечто, вечно существующее между временами.
Где-то вдалеке завыла сирена, залаяла собака, потом опять все стихло. Застрекотали сверчки, перекрывая звон мошкары, которой так и не удалось замаскировать их недавнее неловкое молчание. Теперь этот звук показался Кейт самым умиротворяющим. Наверно, она испытала облегчение от того, что ситуация неопределенности разрешилась и на ней не лежала больше ответственность за сундучок, о содержимом которого они могли теперь говорить. Возможно, и пиво сыграло свою роль. Босоножка свалилась с ноги; она дала свалиться и второй. Пошевелила пальцами.
Кейт заметила, что Дейв смотрит на ее ноги. Вполне презентабельные, без педикюра, но и не слишком запущенные, с островком облупившегося лака в середине каждого ногтя. Ноги матери, у которой не всегда есть время ухаживать за собой; ноги, которые саутбрукский мужчина каждый день видит у своей жены, шлепающей босиком по дому. Если, конечно, у него есть жена.
– И сильно ты злился на меня за то, что она оставила дневники мне? – Кейт спросила это равнодушным тоном, но была в вопросе какая-то неловкость, даже если он касался иного рода обиды. «Сиделка. Нянька». В запале человек всегда высказывает то, что думает.
– Нет. Может, чуть-чуть вначале. И потом в конце. – Легкий тон, немного небрежный, с намеком на южный шарм. Но лицо его не смягчилось, осталось изможденным, с заострившимися скулами и впалыми щеками. Неужели он теперь всегда будет так выглядеть? Неужели горе и разочарование могут так изменить геометрию лица?
– Я не хотела, чтобы так вышло. Мучилась с этим все лето.
– Просто тебя немножко занесло.
Она вспыхнула, но понимала, что в этом есть доля правды.
– Прости, что накричала на тебя из-за дневника.
Он взглянул на нее и нахмурился.
– Значит, это все-таки ты его потеряла.
– Нет. Я почти уверена, что он был с ней в самолете.
Дейв отвернулся. Не хотел говорить об этом. По правде говоря, и она тоже.
– А когда ты понял, что хочешь знать? – спросила она.
– Ммм?
– Когда ты понял, что хочешь забрать дневники? В начале лета казалось, что они тебе не нужны. И ты мог прочитать их до того, как отдать их мне. Где-то же должен быть запасной ключ, в крайнем случае, можно было взломать сундук.
Он отпил пива и откинул голову на шезлонг.
– Иногда по утрам я просыпаюсь и думаю, что она в душе или будит детей, и только потом, через несколько минут, вспоминаю, что ее нет. Когда все еще настолько реально, невозможно делать то, чего, как тебе прекрасно известно, не хотел бы никто. Но, честно говоря, я на самом деле не хотел ничего знать. – Через монитор из комнаты малышки Эмили донеслись какие-то звуки, и он сделал чуть громче. Тихое хныканье, грозящее перерасти в плач, но потом все стихло.
– Что-то изменилось уже после того, как я отдал тебе дневники. Они, конечно, ее, но она умерла, и в какой-то момент я понял, что понемногу начинаю приходить в себя и больше не могу и не хочу, чтобы все оставалось как есть. Может, я и кажусь бездушным сукиным сыном, но скучаю по ней ужасно. Она была душой этого дома.
Кейт отметила, что он перешел на прошедшее время. Туда-сюда, ближе и дальше от жены.
– Но у нее были свои дела, и очень часто они не имели ко мне никакого отношения. Я злился, пока не узнал, из-за чего все это. Не хочу, чтобы такая ерунда происходила с моими детьми. Хочу, чтобы они знали, что всегда и обо всем могут со мной откровенно поговорить.
– То есть ты хочешь знать, о чем они думают.
Получилось немного иронично, хотя и непроизвольно. Он резко взглянул на нее.
– Ты не все об этом знаешь, Кейт.
– Я не специально. И согласна с тобой. Это очень важно, когда можешь говорить с детьми открыто. Никогда не знаешь, чего они набрались и о чем помалкивают. – Кейт подергала вылезшую из стула нитку. – Ребенком Элизабет была как раз такой.
Последний дневник Элизабет… «Но мне совсем не хочется, чтобы кто-то здесь узнал обо всем, чтобы это отразилось на детях. Как бы дико это ни прозвучало, я горжусь собой».
Что ж, может быть. Кто знает, как ты на них повлияла, какой твой образ они видели и какой сохранили. В каком, интересно, возрасте у детей появляется барометр для правды и лжи и для той сумрачной области, где взрослые ведут себя так, а чувствуют совсем иначе? Вероятно, намного раньше, чем думает большинство взрослых.
Дейв вытянул ноги, заложил руки за голову и медленно выдохнул.
– Ей всегда нравилось говорить с тобой, Кейт. Ты была для нее настоящей, в отличие от большинства мамочек из здешней публики. Прошлым летом, когда вы вернулись с прогулки по пляжу, она так и сказала.
Кейт отвернулась и подняла руку – убрать челку, попутно вытерев щеку.
– Знаешь, думаю, она рассказала бы нам обоим, будь у нее больше времени, – продолжал Дейв. Кейт удивилась, как спокойно он это сказал. – Но, в конце концов, все это только предположения, не имеющие сейчас никакого значения. Все свелось к тому, что она села на тот самолет в недобрый час.
При слове «час» она взглянула на свои часы. 8.47. Ее поезд отходит из Стэмфорда через девять минут – слишком мало времени, даже если бы она уже была в такси.
– О нет, – охнула она. – Я опоздала на поезд.
Дейв посмотрел на нее, даже не повернув головы. Не посмотрел на часы. Его, похоже, вообще не волновало, есть ли другой поезд и когда, что ее муж будет укладывать детей, а потом ждать и волноваться.
– Ты можешь остаться. Утром я отвезу тебя к первому поезду по дороге на работу. – Он смотрел на нее устало и безучастно, не понимая или не тревожась из-за того, что все может быть неправильно истолковано, что возникнут какие-то осложнения. Никаких сложностей для него больше не существовало, и ему было плевать, будет ли что-то неверно истолковано. А если он и понимал, что опоздание Кейт может создать неудобную ситуацию, его это не трогало. Это был уже не тот Дейв, которого знала Элизабет, который избегал всего, что могло вызвать неловкость или причинить боль, который волновался из-за своих поступков и их последствий. Этот Дейв прошел через худшее. Для него уже ничто не имело большого значения. Что есть, то есть, ну и ладно.
