Изменчивость моря - Чан Джина

Отрывистый британский голос за кадром рассказывает нам, что рисунки, которые только что были обнаружены в системе пещер во Франции, не видел никто, кроме команды, которая ведет раскопки, в течение тысяч и тысяч лет.

«Что заставляет нас запечатлевать движение и свет? – вопрошает голос. – На протяжении тысячелетий люди искали ответы на вопросы о нашем существовании в естественном мире, ища утешение и смысл в закономерностях природы. Возможно, именно в создании таких образов мы находим самих себя».

Сейчас мы внутри пещеры вместе со съемочной группой, и на мгновение операторы гасят все источники света, мы вместе с исследователями переживаем момент абсолютной темноты. Единственное, что мы слышим, – это звук их дыхания.

– У меня от этого мурашки, – говорит Юнхи.

А потом снова включается свет, и пещеры заливаются теплыми, насыщенными красками. Толстобрюхие лошади в желтых и красных тонах скачут галопом по стенам, в то время как силуэт коричневой коровы опускает голову, целясь рогами в толпу деревянных фигурок с луками и стрелами. Изящные, закрученные линии извиваются и растягиваются между ними, наводя на мысль о движении. Стены испещрены отпечатками ладоней ржаво-красного и костяно-белого цветов. Такое ощущение, что сама пещера живая.

В моем детстве Умме иногда нужно было переписывать ноты для хора в нашей церкви, и она брала меня с собой. Пока она не видела, я делала ксерокопии своих рук на принтере, наслаждаясь ощущением теплого зеленого света, запоминающего отпечатки моих ладоней. Мои руки были похожи на призраков, плывущих по черному полю. Я снова и снова делала ксерокопии своих отпечатков, накладывая новые копии поверх старых, чтобы создать эффект повторения. Я подумала, что именно так могло бы выглядеть прикосновение из другого мира, если бы нездешние руки сумели надавить на тонкую мембрану, отделяющую их реальность от нашей.

Я все еще представляю, что именно так выглядят попытки тех, кого мы любили и потеряли, связаться с нами. Таким образом они могут, пусть и на краткий миг, сообщить нам, что они по-прежнему здесь и что мы не одиноки.

К тому времени, когда Юнхи уходит, уже сильно за полночь. Она обнимает меня у двери и берет с меня обещание встретиться с ней за ланчем позже на этой неделе.

– Мне нужна твоя помощь, – говорит она. – Я все еще не выбрала долбаное платье.

– Ты же вроде покупала какое-то?

– Я вернула его, – отвечает она подавленно. – Я перемерила так много платьев, что уже перестаю понимать, как выгляжу в целом.

– Ты же знаешь, что Джеймсу будет все равно, что на тебе надето, верно? Можешь появиться в мешке для мусора, и он все равно будет в восторге.

– Конечно, ему все равно, – нетерпеливо соглашается она. – Так ведь и платье не для него, оно для меня!

Проходит несколько недель, в течение которых я устраиваюсь на работу, по большому счету, случайно. Я подаю заявление в репетиторское агентство на должность частного репетитора по биологии для учащихся средних школ. Я прохожу собеседование у женщины, которая, кажется, слишком впечатлена моим прошлым, и она нанимает меня тут же, без раздумий. Я встречаюсь со своей первой ученицей: одиннадцатилетней девочкой, на которую трудно произвести впечатление. Она даже не смотрит на меня сквозь челку, пока я не начинаю рисовать схему устройства клетки, помечать для нее отдельные элементы и обозначать их границы. Я обнаружила, что эта информация легко всплывает в моей голове, хотя я думала, что давно забыла большую ее часть. Рибосома. Митохондрия. Ядро. После того, как я отмечаю каждый компонент диаграммы, я прошу ее объяснить мне их назначение. Не успеваю я опомниться, как час истекает, и женщина просит меня прийти на следующей неделе.

Юнхи покупает платье цвета слоновой кости с кружевным лифом и длинной широкой юбкой. Я выбираю в магазине наименее вызывающее платье подружки невесты, темно-синее, на тонких бретельках и с V-образным вырезом, которое, по словам Юнхи, будет хорошо смотреться на фоне персиковых и белых цветов, которые она выбрала. Я отправляю свою фотографию в платье Умме, и она его одобряет.

Я устраиваюсь на другую работу: просматриваю английские субтитры к зарубежным документальным фильмам. Часами просиживаю перед компьютером в наушниках, внося исправления в тексты, которые присылает мне кинокомпания. Я узнаю много нового о двадцати крупнейших извержениях вулканов в мировой истории, о железнодорожных туннелях в Норвегии, о коррупционных скандалах в папском дворце в Средние века и о производстве губной помады.

Я собираюсь поставить в очередь документальный фильм о мире грибов, когда получаю оповещение на свой телефон. В нем сообщается о запуске «Дуги-4», сегодня, в два часа дня по восточному времени. «Проведите пальцем, чтобы получить напоминание о начале прямой трансляции». Я подчиняюсь, а потом понимаю, что у меня дрожат руки.

Несколько часов спустя, когда я заканчиваю один документальный фильм и начинаю другой, о природном мире водопада Игуасу, мне звонит Юнхи.

– Ты смотришь прямую трансляцию? – спрашивает она. – Она идет прямо сейчас.

Я сижу на стриме в Ютубе и слушаю, как комментаторы взволнованно говорят о том, насколько беспрецедентный этот запуск. Если все пройдет хорошо в ходе миссии и в течение первых нескольких месяцев пребывания там, участники, отобранные из числа сотен тысяч человек, будут нести ответственность за создание первой человеческой колонии на Марсе.

Идут бесконечные интервью во всплывающих окнах, дают свои комментарии представители компании «Европа», включая Роба Хоука, который выглядит как более высокая и веснушчатая версия Фила Хоука.

– Мы не можем испытывать большую гордость, нежели та, что сейчас наполняет наши сердца, – говорит Роб. – Этот день является не только кульминацией наших мечтаний, но и воплощением надежд всех обитателей нашей планеты.

Юнхи фыркает, все еще оставаясь на линии. Но трудно не испытывать благоговения, трепета, когда команда выходит на летное поле под одобрительные возгласы толпы. Я пытаюсь определить, кто из маленьких фигурок – Тэ, и думаю, что он четвертый человек, поднявшийся на корабль, похожий на гладкую серебряную иглу. Он быстро оглядывается по сторонам, затем машет толпе, которая снова приходит в неистовство. Двери закрываются, и затем, под очередные пустые комментарии, начинается обратный отсчет. На мгновение я представляю себе худшее: ракета взрывается, превращаясь в осколки металла и облака пламени. Но потом я говорю себе, что мне не нужно этого делать, что предвидеть худший исход из возможных не означает предотвратить его.

– Они говорят, что это только начало, – замечает Юнхи. – Может быть, всего через несколько лет мы сможем навестить друг друга

Они доходят до последнего отрезка обратного отсчета, и тогда происходит запуск. Ракетное топливо выбрасывает оранжевые и темно-серые облака, когда «серебряная игла» отрывается от земли. Длинный хвост пламени тянется за кораблем, поднимающимся все выше и выше в ясное голубое небо, словно дракон, устремляющийся к звездам.

– Вау, – выдыхает Юнхи, и мы вдвоем, ровно как и зрители в прямом эфире, замолкаем, наблюдая за тем, как ракета стремится ввысь, пока наконец не исчезает из виду.

Я пытаюсь себе представить, что должен чувствовать в этот момент Тэ, пристегнутый ремнями к потустороннему приспособлению, которое уносит его прямо в верхние слои нашей атмосферы и дальше, за миллионы миль, в место, где никто из его знакомых никогда раньше не бывал. Интересно, чувствует ли он страх, или возбуждение, или и то и другое вместе? Интересно, чувствовал ли Апа то же самое, когда впервые отправился в Берингову Воронку, или Умма, когда летела на самолете в Соединенные Штаты?