Время Волка - Волкодав Юлия

Волк привык, что женщины сами за него цепляются, звонят, хотя он всегда запрещал это делать, спрашивают о новых встречах и он снисходит до них, выбирая удобное время в гастрольном графике. А тут его фактически выставляли за дверь. Его же собственного номера.

Он сделал вид, что обиделся. Сухо спросил, куда её отвезти. Настасья отмахнулась: «Ты, главное, сам не заблудись. Петербург ты совсем не знаешь». Допила кофе и ушла, поцеловав его на прощание. В щёку.

Волк был возмущён до глубины души. Хотелось напиться, подцепить какую-нибудь смазливую девчонку и самоутвердиться, подлечить задетое самолюбие. Первым же рейсом он улетел в Москву, намереваясь там и осуществить задуманное, но вместо этого приехал домой, заперся в кабинете и написал новую песню «Придуманная любовь», которая потом стала настоящим шлягером и даже дала название целому альбому.

Он бесился недели две: срывался на музыкантах и директоре, организаторах гастролей и даже жене. Всё ему было не так, всё раздражало и выводило из себя: барабанщик играл слишком громко, бэк-вокал, наоборот, пел слишком тихо, зрители хлопали вяло, а вода, которую подносила ему к кулисам Ленуся, была слишком горячей. Как раз Ленуся первой и догадалась, что происходит. И когда перед очередным выступлением он сидел перед ней на стуле в концертной рубашке, но еще без пиджака и ждал, пока его загримируют, Ленуся, укладывая волосок к волоску его уже изрядно посеребрённую шевелюру, тихо сказала:

– Позвони ей. Сам позвони, первый. Ты же мужик.

Из всего окружения Волка такое могла себе позволить только она. Ну и Борька, но его Леонид Витальевич пока в курс дела не ввёл.

– Кому – ей? – Леонид Витальевич пристально посмотрел на костюмершу.

– Ну которая тебе всю спину расцарапала, той и позвони, – усмехнулась Ленуся. – И хватит уже народ терроризировать, разбегутся, где будем новых музыкантов искать?

– Да лабухов нанять как раз не проблема, – проворчал Волк. – А вот такое сокровище, как ты, существует только в единственном экземпляре.

И он действительно позвонил первым, но не из Череповца, где происходил их с Ленусей разговор, а из Петербурга. Прилетел в Северную столицу, снял номер в той же гостинице и позвонил. Она ответила через три гудка – он считал. Спокойным своим невозмутимым голосом произнесла: «Здравствуй», как будто они были знакомы сто лет и ничего необычного не произошло. И он сразу забыл, что собирался сказать, и ляпнул первое, что пришло в голову:

– Я прилетел!

Она тихо засмеялась.

– Рада за тебя. Петербург – красивый город, в нём стоит бывать чаще.

– Настя, прекрати! Я хочу тебя увидеть!

– Только увидеть?

Волк едва не шваркнул телефон об пол. Но Настасья продолжила:

– Я сегодня немного занята, ты мог бы предупредить, что прилетаешь. Вечером, в семь, на Марсовом. Тебя устроит?

– К чёрту Марсово! – рявкнул Леонид Витальевич. – Нашла место для встреч! На улице холод собачий! Скажи, куда за тобой приехать?

Он только сейчас осознал, что ничего, в сущности, о ней не знает. Ни где она живёт, ни чем занимается. У неё ведь могла быть работа, а может, и семья. Он же не задал ни одного вопроса о её жизни, старый эгоист! Но Настя снова рассмеялась в трубке.

– Вечером, в семь, на Марсовом.

И он как дурак мёрз на Марсовом, размышляя, что более странное место для свиданий трудно найти. Даже если бы он был лет на тридцать моложе и без денег, всё равно выбрал бы местечко поромантичнее и потеплее. Она появилась в половине восьмого, в длинном развевающемся плаще и высоких сапогах-ботфортах. Было в её облике что-то демоническое, хотя, казалось бы, он уже привык к театральным эффектам и необычным нарядам. Она приблизилась к нему, вся такая воинственно-недоступная, и вдруг совершенно по-детски прижалась к его груди и сказала:

– Сегодня такой жуткий ветер. Я совсем продрогла.

И Волку тут же захотелось спрятать её от всех напастей недружелюбного мира, согревать, ласкать и защищать, как и положено мужчине.

Как начался их роман, странно, неправильно, так он и развивался дальше. Леонид Витальевич тогда понял смысл поговорки «И вместе невозможно, и врозь никак», она наилучшим образом характеризовала их отношения. Его тянуло к Настасье с непреодолимой силой, он был готов срываться в Петербург каждый раз, когда выдавался хотя бы один свободный день между концертами. Иногда летал из Москвы, но чаще – с гастролей. Если тур по Осетии длился пять дней, Натали он сообщал, что семь или восемь, и из Нальчика нёсся в Питер. Он уже выяснил, что семьи у Насти нет, она живёт одна где-то на Лиговке. К себе она никогда не приглашала, и даже точный номер дома он не знал, если приезжал за ней на машине, Настя выходила из двора-колодца, общего для четырёх домов. А вот чем она занимается, выяснить так и не удалось. От любой материальной помощи она отказывалась, поначалу даже пыталась платить за себя в ресторане, пока Волк не взбунтовался, так что они в очередной раз поссорились. Потом, правда, смирилась, и счета оплачивал он. Настасья поначалу настороженно принимала и его подарки, могла даже вернуть, если вещь ей не нравилась. Но главное, она никогда не давала ему почувствовать, что стала покорённой вершиной.

Леонид Витальевич исхитрялся выкроить три дня, прилетал с радостной новостью, планировал поездку в Петергоф, радовался возможности подольше побыть с любимой и рассчитывал на взаимность. День они наслаждались друг другом, утоляя голод, день отдыхали от проведённого марафона, предаваясь более спокойным занятиям. Волку очень нравилось, как Настасья делает массаж, а ещё он обычно снимал номер люкс с огромной джакузи, и они могли часами лежать в тёплой воде с ароматной пеной, потягивая шампанское, которое он не любил, но вместе с Настей пил в охотку. И вот наступал третий день, когда он собирался везти её в Петергоф, но Настя вдруг заявляла, что у неё дела, а ему пора и честь знать, и вообще она Петергоф недолюбливает. Вот Царское село – да, другое дело.

Случалось, они ссорились по совершенно глупым поводам. Там, где Натали промолчала бы, равнодушно пожав плечами, Настя могла вскипеть. Её раздражала работа Волка, точнее, его рассказы об эстраде, о закулисных интригах и всей внутренней кухне. Сто раз он обещал себе не заводить с Настей разговоров о работе, но работа занимала бо́льшую часть его жизни, не оставляя времени на книги и фильмы, которые любила Настя, не говоря уже про архитектуру и эзотерику, которые были так же далеки от Волка, как высшая математика и органическая химия. И он неизбежно начинал рассказывать, что опять натворил Кигель и какое отвратительное интервью дала Зайцева. Смешно, но именно из-за Кигеля они однажды поссорились на месяц! Волк щёлкал пультом, лёжа перед телевизором, и не успел переключить канал, по которому шёл концерт. Мелькнуло лицо Кигеля, он пел что-то лиричное, про любовь и весну.

– Хороший певец, – заметила Настасья.

Она уютно устроилась у него на груди, волосы цвета топлёного молока разметались по подушке. Они только полчаса назад закончили «короткую программу», с которой обычно начиналось свидание после долгой разлуки, и теперь Леонид Витальевич набирался сил перед программой произвольной, более долгой и изощрённой. И ему совершенно не хотелось спорить, поэтому он миролюбиво согласился:

– Неплохой. Только человек говно.

Он имел все основания так считать. Между ними с Андреем за прошедшие десятилетия чего только не было. Впрочем, и Волк ангелом не был. За ту статью в «Правде», после которой его на год отлучили от эфира, мстить не стал, но при случае не упускал возможности сказать какую-нибудь колкость в адрес коллеги и на концертах, и перед журналистами. Хотя Андрей неоднократно клялся и божился, что никогда ничего порочащего Волка не писал.

А Настя вдруг завелась:

– Ты дурак! Ты копишь в себе обиды и портишь собственную карму! От того, что ты ненавидишь Кигеля, ему ни тепло, ни холодно, чихать он на тебя хотел. Плохо тебе, ведь ты о нём думаешь, переживаешь, говоришь гадости. При чём тут какой он человек? Я сказала, что он замечательно поёт, у него приятный голос.