Эдуард Тополь - Настоящая любовь или Жизнь как роман
В 1969 году мой приятель по ВГИКу Георгий Овчаренко стал режиссером на Одесской киностудии. Директор киностудии дал ему полный карт-бланш: найди хороший сценарий на морскую тему и — будешь делать кино. Но найти готовый хороший сценарий на морскую тему — дело немыслимое не только на Одесской или Московской киностудии, но даже в сценарном отделе Голливуда. Может быть, поэтому Жора Овчаренко не поехал в Голливуд, а приехал ко мне и предложил мне написать для Одесской киностудии сценарий на морскую тему.
— О чем? — спросил я.
— Я не знаю, — сказал он. — Поехали в Одессу. Студия даст тебе аванс, и мы будем искать сюжет…
— Где?
— Ну, это не проблема! В Одессе тысячи моряков, ведь Черноморское пароходство — одно из крупнейших в мире. Мы найдем какую-нибудь историю. Поехали!
Куда-куда, а в Одессу меня не нужно было приглашать дважды!
Через несколько дней я и Жора Овчаренко пропивали с моряками Одесского пароходства аванс, полученный мной на Одесской киностудии. А как еще мог я искать материал и историю для этого заказного сценария? Водка и хороший ужин развязывают языки, открывают души, и уже после пятой-шестой рюмки вы переходите на «ты» со своим новым знакомым, и он вам «как другу» и «только между нами» рассказывает все и о себе, и о своем корабле…
Но, даже пропив в одесских ресторанах тысячу рублей и познакомившись с сотней моряков — капитанов, штурманов, механиков, матросов, а также с их женами, невестами, детьми, — я все не мог найти ту самую историю, случай, которые, как искра зажигания в двигателе, включили бы мою пишущую машинку. И вдруг:
— Вот ты говоришь, тебе нужна история, — сказал мне как-то после второй бутылки водки один из моих новых знакомых моряков. — А вот я тебе сейчас расскажу историю капитана Кичина, только хер ты по ней кино сделаешь! Ни в жизнь не разрешат! Этот Кичин югославское судно спас, государство на этом два миллиона долларов отхватило, «Правда» об этом Кичине как о герое писала — и что? Когда он пришел из рейса, его на берегу уже КГБ ждало. Прямо с капитанского мостика увели в тюрягу. А за что, как ты думаешь? Только за то, что он перед рейсом отказался им оброк платить. Ведь у нас тут закон: хочешь пойти в загранку, в заграничное то есть плавание, — плати взятку инспектору КГБ, который курирует пароходство. Иначе не получишь визу на выход за границу. А взятки они берут не советскими деньгами, нет! Для них советские деньги — мусор, бумага. Нет, они приходят на судно перед выходом в рейс и каждому, понимаешь, каждому члену команды — от капитана до кока, до горничной, которая каюты убирает, — говорят: «Значит, так: ты привезешь мне джинсы фирмы «Леви Страус», а ты — джинсовый костюм, а ты — видеокассету с «Глубокой глоткой», а ты — магнитофон…» И записывают себе в блокнотик — кому что поручили. И попробуй не привези — в следующий рейс за границу уже не выйдешь, это как закон!.. Ну а Кичин двенадцать раз сходил во Вьетнам и гордый стал — по молодости-то лет! К нему таможенный инспектор приходит перед рейсом, заказывает ему норковую шубу для жены, а он ему так вежливо: «Я, как член партии, взяток больше не даю». Ну и все — сгорел капитан, хоть он герой, хоть о нем «Правда» писала…
Как вы понимаете, назавтра я и Жора Овчаренко уже стучали в дверь кичинской квартиры…
…Я не знаю, как живут капитаны дальнего плавания на Западе. Подозреваю, что неплохо — даже по западным стандартам. Думаю, что их годовой доход никак не меньше 150–200 тысяч долларов, и это дает им возможность позволить себе кое-что из предметов роскоши. Но, повторяю, я никогда не был в доме не только западного капитана, но даже простого матроса.
Зато в Одессе я бывал в квартирах десятков моряков дальнего плавания, и вот вам описание квартиры одного из самых лучших капитанов дальнего плавания Одесского морского пароходства — капитана Евгения Кичина. Кичин жил в одесских «Черемушках». Одинаковые, как костяшки домино, дома стояли на продуваемом всеми ветрами пустыре, пыль и песок гуляли между домами. Трехкомнатная квартира капитана дальнего плавания Евгения Кичина находилась на втором, мне помнится, этаже и состояла из двух спален, столовой, кухни, одного туалета и небольшого балкона, который служил также кладовой. Общая жилая площадь двух спален и столовой была равна 42,5 квадратного метра — такие квартиры в СССР называют «малогабаритными». Машины у Кичина не было, но в квартире были следы прежнего — по советским стандартам — достатка: в буфете на полке стояли хрустальные бокалы, на стене висел туркменский ковер, мебель была финская… И то, и другое, и третье Кичин мог купить в «Торгсине» — специальном закрытом магазине Одесского пароходства, который торгует не на советские рубли, а на твердую валюту. Эту твердую валюту — так называемые сертификаты — советские моряки получают как командировочные, когда находятся в иностранных портах. Я уже не помню точно, сколько таких «твердых рублей» — сертификатов положено в день советскому моряку, но хорошо помню, что это мизерные суммы — на пачку сигарет, воду и два-три бутерброда в день. Офицеры и капитан получают несколько больше, особенно капитан, поскольку ему приходится принимать иностранных гостей, угощать их напитками и т. п. 99,9 процента советских моряков не тратят эти деньги ни на сигареты, ни на воду, ни на бутерброды. Они копят их, питаясь советскими консервами, и на сэкономленные деньги покупают джинсы и другой дефицитный в СССР товар, который по прибытии домой продают на черном рынке. (Не забывайте, что из этих же сэкономленных на еде денег каждый должен купить что-то и инспектору КГБ.)
Главным моим ощущением во время первого визита к Кичину было все же не ощущение его семейного достатка, а наоборот — чувство нервозности, скандала, почти истерики, которые царили в воздухе этой квартиры. Евгений Кичин — совершенно седой, небритый, неряшливо одетый во что-то домашнее и явно невыспавшийся — встретил нас в дверях квартиры и тут же провел на кухню, извиняясь за беспорядок в квартире. И хотя беспорядок был очевиден — пол в квартире не подметали, наверное, неделю, на диване валялись смятое одеяло и подушка, даже на хрустальных бокалах был слой пыли, — дело было не в этом беспорядке.
— Меня выпустили из КГБ две недели назад, — объяснил Кичин. — Прихожу домой — жена со мной не разговаривает, дочка тоже. В чем дело, спрашиваю. Молчат. Потом добился. Оказывается, мало того, что следователи КГБ допрашивали их — и жену, и двенадцатилетнюю дочку — по два раза в неделю все эти девять месяцев! Мало того, что они водили жену на пустыри за нашими «Черемушками» и требовали, чтобы она показала, где я якобы золото зарыл, — это еще не все! Они сказали моей жене, что у меня две любовницы — одна якобы на судне, на время плавания, а вторая — в Одесском пароходстве машинистка. И даже показали ей мои любовные письма к ним — фальшивые, конечно. Но жена поверила, и пожалуйста — в квартире бардак, сплю на диване, жена требует развода. Так что, если хотите поговорить, лучше пойдем куда-нибудь в ресторан…
