Мария Арбатова - Меня зовут Женщина
Урс становится цвета борща, исчезают даже его веснушки.
— Это недоразумение! Это интриги! Конечно, если вы хотите остаться в Монголии отдохнуть, вы останетесь! Как жаль, что все самые престижные экскурсии уже заняты! Но я все устрою! — И Урсик, собственноручно внесший наши фамилии в список отъезжающих, расстилаясь мелким бесом, бежит налаживать сюжет.
Утро начинается с буддистского храма, перед которым в железном сооружении курится трава, и каждый прихожанин и прихожанка засовывают туда свою шапку или платок, чтобы помахать ими и раздуть пламя Мы крутим бочки на шарнирах, приносящие счастье тремся с той же целью спинами о железные двери, стоим на железной доске и проходим через разузоренные внутренности монастыря, в которых на лавках сидят бритоголовые монахи в какой-то тюремной робе, и один дежурным голосом читает священный текст. Несмотря на колоритную пестроту, я не обнаруживаю здесь ничего, кроме туристского бизнеса, лишний раз упрекнув себя в слишком литературных представлениях об иностранных державах. А потом мы прочесываем раскаленную торговую улицу, на которой нет ничего, кроме оборванных монголов в очередях за продуктами, вульгарных европеизированных шмоток и китайского рисового фарфора.
За обедом в ресторане выясняется, что половину караванцев обокрали: одному распороли сумку, другому срезали с джинсов карман с долларами, третий лишился кошелька, расплачиваясь в кассе, четвертая — так и не поняла когда... Весь вечер уходит на «охотничьи рассказы» и подсчеты утерянного.
Монгольские карманники чрезвычайно театральны. Когда вы подходите к прилавку, вас обступает и облепляет гомонящая компания, к вам кидаются три наперебой орущих продавца, пока вы пытаетесь обеспечить себе физическую неприкасаемость, вас ощупывают, обтрагивают, обтискивают и выпускают, только обчистив. Взывать к помощи монгольской милиции бессмысленно, потому как все участники мизансцены — продавцы, массовка карманников и мент — являются родственниками и русский язык понимают только в свою пользу.
При отсутствии толпы кошельки вынимаются из сумок хитрыми проволочными крючками или детскими пальчиками. Лет с шести ребенок — профессионал и кормится на туризме. Завороженными глазами я наблюдаю смуглую ручонку очкастого мальчика-отличника в белой рубашке, сидящего возле меня на скамейке и расстегивающего «молнию» сумочки с долларами на моей талии. В его вкрадчивой пластике такая магия, а в глазах такая проникновенная доброжелательность, что еще бы секунда, и я пополнила бы декамерон «охотничьих рассказов».
Утром, попрощавшись с русской частью делегации, я, Лена Гремина и Миша Угаров садимся в экскурсионный автобус возле Музея Ленина. В автобусе щебечут Манфред, Хефнер, дочка пастора со скрипкой, Бертольдсман в старинных украшениях и другие.
Ах, начинается валютная экскурсия, думаем мы, сладко потягиваясь. Монголия... Сейчас нам покажут настоящую Монголию вместо Улан-Батора с его сталинским центром, плебейскими новостройками и полукартонными трущобами среднеарифметического восточного города, в котором разгулялся социализм.
В автобус впархивает секретарь партии «зеленых» хриплая мужеподобная Туя и на условном русском кричит, что «русские» должны выместись из автобуса. Недоумевая, мы сопротивляемся, но Туя железной рукой выбрасывает наши вещи на тротуар и выталкивает нас с криком, что в ее экскурсии место только западным иностранцам, а в партии «зеленых» нас ждет Эрджендхей (или что-то в этом роде). Невыспавшиеся, незавтракавшие, совершенно дезориентированные, мы стоим под палящим солнцем, жалобно глядя вслед уезжающему автобусу.
— Где у вас партия «зеленых»?
— Не знаю.
— Как найти партию «зеленых»?
— А что это?
— Нам нужна партия «зеленых».
— Вон в том здании все партии сидят, на каждом этаже по нескольку штук. Там и красные, и черные, и зеленые.
Идем с вещами и действительно находим дверь с табличкой «Партия «зеленых».
— О, культкараван!
— Нам нужен Эрджендхей.
— Такого не знаем.
— Туя нас высадила из автобуса. Немцы уехали на экскурсии. Мы не знаем, что нам делать.
— Тую знаем. Туя секретарь партии. Эрджендхея не знаем. Русские сегодня улетают.
— Мы трое русских, руководителей делегации, мы не улетаем, мы едем по одному из маршрутов. Помогите нам кого-нибудь найти.
Через час наших стенаний выясняется, что тут на столе лежит тетрадь, в которой все написано, им просто лень было ее листать. В разграфленной тетрадке аккуратно написано, кто из «зеленых» все это время нами занимался, при том, что никого, кроме в дымину пьяного Бадбаяра, мы так и не видели.
— Эрдгенгхей! — вычитывают и укоряют они. — А вы говорите Эрджендхей! Она за вас отвечает, звоните ей домой.
Звоним. Дома никого нет. Полчаса — никого. Час — никого. Мы уже просто умираем.
— Пусть вещи полежат здесь, а мы пойдем хоть чаю выпьем. Где тут у вас можно что-нибудь перекусить?
— Вот так пойдешь, потом вот так пойдешь, потом вот так свернешь. Поняли?
— Нет.
— Слушай. Вот так пойдешь, вот так пойдешь, вот так свернешь. Поняли?
— Нет. А улица как называется?
— У нас в Монголии улица никак не называется.
— Но ведь таблички висят!
— Мы, монголы, таблички не читаем. Нам их русские повесили. Мы, монголы, и так все знаем.
Понуро спускаемся вниз, у входа в дом стоит мелькавший возле каравана «зеленый» монгол с пухлой улыбающейся монголкой.
— О, культкараван! — кричит он, и мы бросаемся ему на грудь ябедничать про вероломного Урса, злыдню Тую и неудачно искомую Эргхенгхей, вообще-то обязанную ждать нас с утра в партии «зеленых».
— Эргхенгхей — это я, — улыбается монголка с огромным блестящим лицом. — В четыре часа встречаемся на вокзале.
— А как вас все-таки зовут?
— Зовите меня Энхе, ничего другое вы все равно не выговорите.
Радостные, бежим в гостиницу, где в ресторане сидят остальные русские, приехавшие с экскурсии. Уже поняв, что влипли, мы прощаемся с ними так, как прощаются, идя на войну. Они набиваются в автобусы, мы ловим машину. Они завистливо смотрят нам вслед, мы — им. Но судьба справедлива, она наградит нас впечатлениями поровну. Однако не будем забегать вперед.
— Мне некогда, но за доллар повезу. Только быстро. — Доллар в Монголии в этот момент — огромные деньги.
— Нам только взять вещи.
Лена остается в машине (шоферу верить нельзя: передумает — уедет, сознание у них совершенно экзистенциальное), а мы с Мишей, пританцовывая, скачем на четвертый этаж многопартийного муравейника. Как дивно, как славно все устроилось!...
