Джонатан Франзен - Поправки
Каждая неудачная вылазка существенно затрудняла последующие. И в скором времени мысль, казавшаяся прежде нелепостью – будто в кладовых брака недостанет запасов любви и взаимной благожелательности, чтобы покрыть эмоциональный убыток, который поездка в Сент-Джуд причинит Кэролайн, а отказ от поездки причинит Гари, – стала обретать очертания ужасной реальности. Гари уже ненавидел Кэролайн просто за то, что она так упорно спорит с ним, ненавидел невесть откуда взявшиеся ресурсы независимости, к которым она прибегала в супружеском противостоянии. Более всего Гари изнуряла ненависть к ее ненависти к нему. Он мог бы в одну минуту разрешить семейный кризис, если б от него требовалось всего-навсего простить жену, но он читал в глазах Кэролайн, насколько мерзок он сделался для нее, и это сводило с ума, убивало надежду.
К счастью, длинные густые тени от прозвучавшего из уст жены диагноза «депрессия» еще не проникли в угловой кабинет Гари в «СенТрасте», не успели отравить удовольствие, которое он получал, начальствуя над своими менеджерами, аналитиками и маклерами. Сорок рабочих часов в банке стали для Гари единственной отдушиной. Он даже подумывал перейти на пятидесятичасовую неделю, но это было не так просто, потому что к концу восьмичасового рабочего дня на его столе не оставалось абсолютно никакой работы, а кроме того, Гари отчетливо понимал, что именно в эту ловушку – засиживаться сверхурочно на работе, чтобы избежать домашних неурядиц, – угодил в свое время отец: именно так, должно быть, Альфред начал самолечение.
Женившись на Кэролайн, Гари дал тайный обет не задерживаться на работе после пяти часов и никогда не приносить деловые бумаги домой. Он поступил на службу в не слишком большой банк местного значения – наименее амбициозная карьера для выпускника Уортона. Первоначально Гари беспокоился лишь о том, чтобы не повторять отцовских ошибок, хотел располагать досугом, радоваться жизни, баловать жену, играть с детьми, но вскоре, стараясь показать себя отличным специалистом по ценным бумагам, Гари приобрел заодно аллергию на какое бы то ни было честолюбие. Куда менее талантливые коллеги переходили на работу в частные фонды, становились независимыми финансовыми консультантами или создавали собственные компании, но эти люди вкалывали по двенадцать, а то и по четырнадцать часов в день, маниакально, до седьмого пота, зарабатывали деньги и были всего-навсего рабочими лошадками. Гари, подстрахованный наследством Кэролайн, мог лелеять свое античестолюбие и играть роль идеального, строгого и любящего босса-отца, ведь дома ему лишь отчасти позволяли быть таким отцом. Он требовал от подчиненных честности и прилежания, а в награду терпеливо наставлял их, неизменно покрывал и никогда не сваливал на них вину за собственные промахи. Если менеджер по крупным компаниям Виржиния Лин рекомендовала повысить процент акций энергетических компаний в трастовом портфеле с шести процентов до девяти, а Гари предпочитал оставить все как есть, то, когда в энергетическом секторе как раз наступал период процветания, Гари нацеплял свою широкую улыбку – «что-поделать-остался-в-дураках» – и публично извинялся перед Виржинией. К счастью, на одно неправильное решение приходилось два-три верных, и за всю историю человечества не было лучшего периода для инвестиций, нежели те шесть лет, когда Гари управлял портфелем «СенТраста», – тут разве что законченный идиот не справился бы. Успех был гарантирован, и Гари мог разыгрывать свою игру: дескать, он вовсе не боится ни своего начальника, Марвина Костера, ни большого босса Марти Брейтенфелда, председателя «СенТраста». Гари ни перед кем не заискивал, никому не льстил. Напротив, и Костер, и Брейтенфелд начали обращаться к нему за советом в вопросах протокола и хорошего вкуса, Костер только что не испрашивал у Гари позволения записать старшую дочку в «Абингтон-Френдз» вместо «Френдз-Селект», а Брейтенфелд подкарауливал Гари в засаде возле писсуара для руководящих сотрудников, чтобы выяснить, пойдет ли он с Кэролайн на благотворительный бал в пользу бесплатных библиотек или сплавит билеты секретарше…
3. Расслабься – это все у тебя в голове!
«Кудряшка» Эберле вновь возник в своем внутричерепном кресле с пластиковой моделью молекулы электролита в каждой руке.
– Замечательное свойство ферроцитратных/ферроацетатных гелей заключается в том, – сказал он, – что под воздействием малых доз радиостимуляции на определенных резонансных частотах молекулы подвергаются спонтанной полимеризации. Но что еще более замечательно: эти полимеры оказались отличными проводниками для электрических сигналов.
Виртуальный Эберле с благосклонной улыбкой наблюдал, как в окружающей его кровавой неразберихе живых тканей пробегают энергичные волнообразные завихрения. Словно заслышав вступительные такты менуэта или рила,[35] все молекулы с атомами железа попарно выстраиваются длинными рядами.
– Эти временные проводниковые канальцы, – продолжал Эберле, – делают возможным нечто прежде немыслимое: прямое, словно в реальном времени, оцифрованно-химическое сопряжение.
– Но это же здорово, – шепнула Гари сестра. – Именно об этом отец мечтал всю жизнь!
– О чем? О том, чтобы упустить состояние?
– Помочь другим людям, – сказала Дениз. – Изменить что-то к лучшему.
Гари мог бы указать ей, что старику следовало начать с собственной жены, если уж он так мечтал улучшить кому-нибудь жизнь, но идиотская вера Дениз в отца непоколебима. Не стоит поддаваться на провокации.
4. Богатые становятся еще богаче!
– Говорят, в праздном мозгу дьявол отыщет для себя уголок, – подхватил диктор, – зато процесс «Коректолл» оставляет все бездействующие пути в покое. А вот всюду, где наблюдается движение, «Коректолл» его усиливает! Помогает богатым стать богаче!
По всему Залу В прокатились аплодисменты, смех, одобрительные возгласы. Гари заметил, что м-р Двенадцать Тысяч Акций «Эксона», аплодируя, поглядывает в его сторону. Наверное, удивляется, почему Гари не хлопает. Хотя, возможно, на соседа произвела впечатление небрежная элегантность его костюма.
Принципиальный момент – не выглядеть рабочей лошадкой, тружеником, зарабатывающим в поте лица. Гари предпочитал одеваться так, словно не нуждался в работе: джентльмен просто получает удовольствие, заглядывая к себе офис и помогая коллегам. Мол, noblesse oblige.[36]
Вот и сегодня на Гари была оливково-зеленая полушелковая спортивная куртка, серовато-бежевая льняная рубашка и черные костюмные брюки без стрелки; свой мобильник он отключил и входящие звонки не принимал. Откинулся на стуле, оглядел зал, с удовлетворением отмечая: да, он тут единственный мужчина без галстука, хотя контраст между самим Гари и толпой сегодня был не столь заметен, как хотелось бы. Всего год-другой назад зал бы кишел типами в синих полосатых костюмах, в мафиозных пиджаках без шлицы, двухцветных футболках в обтяжку и мокасинах с бахромой. Но теперь, в последние, зрелые годы затянувшегося финансового бума, даже юные выскочки из пригородов Нью-Джерси шили итальянские костюмы на заказ и надевали дорогие очки. Столько лишних денег, что даже двадцатишестилетние щенки, считавшие Эндрю Уайета мебельной фирмой, а Уинслоу Хомера – персонажем мультфильма, имели возможность одеваться как голливудские пижоны…
