Борис Кригер - Кружение над бездной
Может быть, Герберт Адлер не так уж отличается от Андрея Виригина? Они страдают от одной и той же страсти… Откуда же она берется? Как она начинается? Чем питается? По каким признакам можно узнать ее? Последнее особенно важно, поскольку гордый обычно не видит своего греха. Некий разумный старец увещевал на духу одного брата, чтобы тот не гордился; а тот, ослепленный умом своим, отвечал ему: «Прости меня, отче, во мне нет гордости». Мудрый старец ему ответил: «Да чем же ты, чадо, мог лучше доказать свою гордость, как не этим ответом!». Во всяком случае, если человеку трудно просить прощения, если он обидчив и мнителен, если помнит зло и осуждает других, то это всё, несомненно, признаки гордости.
Но Герберт уже запутался, где кончалась его гордыня и начиналась гордыня его возлюбленного врага. Герберт чувствовал, что Андрей попрощался не окончательно, и не ошибся.
— Я понимаю, что помочь с работой в Москве ты не можешь. Хотя ты говорил, что попытаешься помочь Ксюше. Ты ей, наверное, так и не позвонил? Ответь, пожалуйста. Я говорю же, Герберт, — для себя просить не умею.
— Нет. Не звонил. Открой свой бизнес. Стань настоящим литагентом. Что может быть лучше? Построй себе сайт в Интернете — это ведь можно сделать бесплатно. Иди на сайты, где авторы публикуют свои произведения. Выбирай новых талантливых писателей, тех, что тебе нравятся. Пиши им рецензии. Они будут в восторге. Пристраивай их книги, пусть даже за их счет. Выбирай тех, кто за границей — то есть всегда с деньгами. Для начала могу свести тебя с моим издателем. Он как раз, написав Пятое Евангелие, вернулся из сумасшедшего дома, завязал пить и снова издает книги и даже публикует литературный журнал. Полно возможностей. Сам начни издавать литературный журнал малым тиражом на деньги авторов. Многие так начинают… С твоей энергией, направленной в доброе русло, можно горы своротить! На своем сайте напиши, как ты нашел и перевел утерянный текст Набокова, про Гафта, про Юрского. Можешь в качестве примера показать, как ты раскрутил меня. Потихоньку соберешь коллектив авторов. Я буду поддерживать твои издания понемножку, если, конечно, ты сможешь преодолеть свое отвращение ко мне и моему творчеству. Нет — так и суда нет.
Последовав моим советам, расцвесть можно в считанные месяцы. Там, глядишь, на тебя обратят внимание в издательствах. Может, и устроишься куда, не прекращая свою литагентскую деятельность. Или еще… Учреди литературный конкурс. Найди спонсоров. Пусть будет премия символическая. Зато в жюри — сплошные знаменитости. Те же Гафт и Юрский, раз ты им так полюбился… Назови как–нибудь пышно. Премия «Золотое Слово», или «Алмазная запятая»… или еще как. Организовывай литературные вечера, где знаменитости вперемешку с молодыми авторами будут читать свои произведения. Кстати, чтобы начать все это делать, денег совсем не надо. Можно пить. Только говори всем, что уехал за границу встречаться со спонсорами или издателями. А сам в запой. Потом проспался — и опять работать. Так и с Ветой свяжешься в конце концов — предложишь ее напечатать… Глядишь, отношения и наладятся! Хотя куда там… Тебе же все равно помирать от СПИДа… А будущей жизни у тебя не будет — православие тебя раздражает…
— Все–таки ты безнадежный мечтатель. Есть люди, совершенно неспособные начинать с нуля. Но деньги никакие и ни под каким видом я от тебя не приму. Написал вот гражданин Германии неплохой роман. Я ему предложил свои услуги. А он — у меня ни гроша, живу в немецком бомжатнике. Единственная женщина, которую любил, его бросила. Короче, я ему начал редактировать бесплатно. Правда, работу так и не закончил. А насчет твоего издателя я не знал. По поводу алкоголизма, психиатрической клиники. Я как–то справлялся о его здоровье. «Плохо», — был ответ. Его однокурсник в сумасшедший дом попал еще до Литинститута, а уж до «белочки» допился после его окончания. Ничего страшного — я за три дня восстанавливался полностью. История с Ветой давно закончена. Навсегда. Она принимала мою помощь так, будто делала одолжение. Она говорила мне в июне, что в апреле собиралась переезжать ко мне. Приехать сразу с вещами и остаться. Может, по обыкновению лгала. Вете, знаешь ли, верить нельзя. Тем более, я целоваться к ней не лез. Как так? А вот так. «Вета, можно я тебя поцелую?» А вместо ответа ее губы — вот и все. Станция «Театральная», приехали.
Ладно, открою тебе тайну… Сделал я анализ крови на СПИД. «Вам необходимо сдать анализ еще раз». К тому времени я уже знал, что это значит. При положительном анализе всегда так говорят. Ничего не сдаю. Проходит неделя или около. Встречаю девушку, с которой спал, в слезах. Что случилось? У меня анализ на ВИЧ положительный. Что я еще мог подумать? Только осенью решился и сдал подряд два анализа на Кутузовском. Отрицательные. Кстати, православие меня не раздражает. С глубочайшим уважением отношусь к своей прабабушке, постом и молитвой дожившей почти до ста лет.
Но я загнусь и без СПИДа. Цитирую пастернаковскую строчку: «Мы будем гибнуть откровенно». Да, да — именно откровенно, еще как откровенно…
— Ну, так за чем же дело стало? И обязательно ли гибнуть? Может, стоить что–нибудь попытаться изменить?
— На свете есть множество людей, которые, несмотря на ум, знания и талант, не способны ничего изменить в своей биографии. Подчас такова ЖЗЛ. Знаешь, наверное, кем работал Венедикт Ерофеев на протяжении своей жизни.
— Я, Андрюша, всё всегда начинал с нуля. Ерофеев жил в советское время. Нынче другие возможности!
— Я тут, как ты догадался, пил несколько дней. Оттого мои послания были чуть более эмоциональными и сумбурными, чем обычно. Спасибо, что развлекал меня перепиской, иначе было бы совсем скучно. Неужели ты и впрямь думал, что я приму от тебя тур в Египет? Я не только собутыльникам в глаза после этого смотреть бы не смог, — в зеркало заглядывать бы перестал. Была у Владимира Войновича такая ранняя повесть «Хочу быть честным». Я, наверное, прискорбный продукт советской эпохи, в которой честность, бескорыстие и жертвенность были одними из главных добродетелей. Главное — быть честным перед самим собой. Я не сделаю дурной поступок, даже если об этом никто и никогда не узнает. В ту пору, когда я у тебя работал, на разнице курсов, скакавших, как цирковая лошадь, можно было неплохо наварить. Ты ведь меня, по сути, не контролировал. Но я не присвоил себе ни одного цента. И после этого я для тебя олицетворяю Россию, где не воруют только мертвые! На твоем месте я бы не слишком верил откровениям моей бывшей жены. Это прямая противоположность Вете: низкорослая, не умеющая вести себя в обществе, малообразованная баба (полагает, что Церетели — это сорт грузинского вина), к тридцати трем годам полностью утратившая женскую притягательность, которой, впрочем, вряд ли когда обладала. На Вету она похожа только лживостью. Но если ложь Веты искусна и преследует определенные цели, то ложь моей бывшей женушки, как правило, немотивирована. Жаль, что ты так и не догадался извиниться передо мной за май. Нет, не за увольнение, конечно. Догадайся сам за что.
— Как же не попросил прощения? Вот, я же отослал тебе еще в мае: «Прости меня, Андрюша. Я согрешил, ибо не оказал тебе сострадания несчастному, не утешил тебя печального, не наставил на путь истины и добра тебя заблуждающего, не отвратил от соблазна, а, может быть, и сам погубил твою душу грехом соблазна. Прости меня, грешного, Христа ради. Твой Герберт…»
— Этот мэйл меня дико возмутил. Извинения вместо денег. Что тебе мешало перевести все деньги?
— Андрюша, мы все уже обсудили. Прости меня, если можешь, если не можешь — не прощай.
— Есть вещи, которые не прощаются. Кстати, твой паспорт я вернул на место. Снова красуется. А то подумаешь, что я удалил его за окончательно погашенный тобой на днях долг. Ты послал мне сто долларов, а был должен семьдесят… Ты обязан был сделать это еще в мае. Может, отдать твои деньги Нацболам? Мол, скромный вклад в дело освобождения России, сделанный западным бизнесменом Гербертом Адлером.
— Ты меня не удивишь. Меня последнее время окружают сплошные фашисты. Так как насчет хеппи–энда? Отказываешься?
— Все–таки чудак ты редкий. Сначала грозишь мне адом, а потом предлагаешь устроить хеппи–энд. Но мне почему–то кажется, что с эндами мы еще повременим. Как с хеппи, так и не с очень. Я ничего не боюсь.
— А по–человечески жить тебе не хочется?
— Мне почему–то стихи вспомнились: «Жизнь моя удалась, но конец ее близко. А когда я был свеж, легковерен и юн, полюбилась мне девушка–кокаинистка, озорная хохлушка из города Сум». Думаю, что ничего уже не исправить. Тут что–то непоправимое в судьбе. Несмотря на то что я симпатичный и умею вести себя с барышнями, ни одна из тех, что была мне дорога, не отвечала мне взаимностью. А по–настоящему была дорога только одна. «Она была так дорога ему чертой любою, как морю близки берега всей линией прибоя». Я ведь и в самом деле был бы тебе признателен за всё, если бы не такой конец. Помнишь: «Спасибо за сказку, за боль, за отчаяние»? Так я тебе писал в мае. И это было искренне. А теперь подыхаю в этом бомжатнике. Радуйся. Мне довольно много лет, нет образования и нет никаких шансов на работу, связанную со словом. Может, тебя повеселит то обстоятельство, что владельцу крупного питерского издательства понравился твой роман о нас. И жалко блудницу Ксюшу. Очень жалко…
