Дэнни Уоллес - Человек-да
не виделись. Хотела узнать, как ты.
— Нормально.
— Точно? Выглядишь-το ты неважно.
— Все хорошо, честное слово. Просто немного рассеян в последнее время.
— Сдается мне, дело не только в рассеянности. Я же вижу.
— Ни черта ты не видишь. У меня все хорошо.
— Неправда. У тебя это на лице написано, Дэн. Я знаю тебя лучше, чем кто-либо другой.
— Просто много забот, вот и все.
— Послушай... я знаю, тебе немного неприятно — из-за меня и Себа. Но...
— Ханна, честное слово, вы с Себом тут ни при чем. Не волнуйся. Я абсолютно на тебе не помешан, и я не
хотел портить вам свидание, чтоб ему пусто было. И хочу извиниться перед тобой за цветы и за африканского
мальчика. Признаю, я вел себя странно, но, прошу тебя... если не возражаешь, давай оставим это в прошлом. Я
уже давно об этом забыл. Серьезно. Вы с Себом — замечательная пара. Очень подходите друт другу. Что
касается тебя и меня... ну, мы с тобой друзья. Добрые друзья.
В эту минуту зазвонил телефон Ханны. Она хотела сбросить звонок, но я, обрадовавшись тому, что нас
прервали, жестом показал, чтобы она ответила. Звонили из ее компании сотовой связи. Со своего места я
слышал звучащий в трубке громкий металлический голос. Ханну спросили, может ли она уделить несколько
минут на то, чтобы обсудить счет ее мобильного телефона. Она ответила, что вообще-то в настоящий момент у
нее нет времени. Я улыбнулся: должно быть, приятно, когда ты вправе сказать «нет». Но опять жестом дал ей
знак, чтобы она продолжала разговор. Сам я никуда не торопился. В этот день я еще встречался с Томом на Би-
би-си, но в запасе у меня было несколько часов.
— Ну хорошо... — согласилась Ханна и, отвечая на вопросы, беззвучно, одними губами извинилась передо
мной. — Фамилия — Кнудсен, — сказала она, затем назвала свой адрес, дату рождения и пароль. — Норвегия.
Н-О-Р-В-Е-Г-И-Я. — Она закатила глаза. — Да. Как страна.
Интересно, а что еще это может быть? Цвет, что ли?
— Да, замечательно. Хорошо, спасибо, — поблагодарила в трубку Ханна и отключила телефон. — Меня
перевели на более выгодный тариф, — доложила она мне. — Бесплатные эсэмэски, абонентская плата со
скидкой двадцать процентов. Хорошо, что я ответила на звонок...
Хоть кому-то от «да» есть польза.
— Так слушай... — вновь начала Ханна.
— У меня все будет хорошо, — решительно перебил я ее. — Просто в настоящий момент жизнь... немного
странная.
— Странная? В смысле?
— Ну, одно время вообще ничего не происходило. Потом стало происходить очень много всякого. А
теперь... опять... ничего. Но мне так больше нравится. Я просто устал, Ханна.
Она поморщила носик, силясь ухватить суть в моем маловразумительном объяснении.
— Никогда не думала, что скажу это, но... по-моему, тебе нужно чем-то занять себя. Придумай какой-нибудь
глупый мальчишеский проект. — Вот уж и впрямь смешно слышать такое из уст Ханны. — Тебе ведь теперь
никто это не запрещает, верно? Ты волен делать что угодно. Ты — свободный человек! Ну, например... начни
опять считать волоски на своих ногах. Ты лет сто этого не делал. Проверь, может, у тебя новые выросли.
Сфотографируй их. В общем, что-нибудь в этом роде.
Я кивнул. Хорошая мысль.
— Не волнуйся за меня, Ханна. Как-нибудь переживу. Кстати, как Себ?
— Нормально. До сих пор в толк не возьмет, зачем ты тогда потащился с нами ужинать?
— Он же сам предложил! Мне пришлось согласиться!
— Ну конечно, пришлось. А если б он предложил тебе прыгнуть со скалы, тоже не смог бы ему отказать?
На этот вопрос я решил не отвечать.
— Я ведь вот еще зачем пригласила тебя...
— Зачем?
— Хочу свести тебя кое с кем.
— Вот как?
— С одной моей знакомой.
О нет, только не это.
— Ханна, мне и так хорошо...
— Ты же сам сказал, что тебе скучно!
— Я не говорил, что мне скучно. Я просто сказал, что в моей жизни сейчас ничего не происходит.
— Ну послушай, сделай это ради меня. Просто посидите с ней, выпьете по бокальчику. Что ты теряешь?
— Ханна, бывшим подружкам не положено устраивать свидания своим бывшим кавалерам.
— Дэнни, а бывшим кавалерам не положено спонсировать африканских мальчиков от имени своих бывших
подружек. Однако они это делают. Причем постоянно. Как будто так и надо.
Я покраснел.
— Но я не хочу ни с кем знакомиться.
Я понимал, что говорю, как ребенок.
— Да ладно тебе. Надо радоваться жизни. И какое-то время, до совсем уже недавней поры, ты вроде бы
снова стал жить, как все нормальные люди. Взбодрился, встряхнулся.
— Так и было.
— Тогда познакомься с Кристен. Посидите, выпьете. Мне кажется, вы поладите. И ты сразу повеселеешь.
Может, Ханна и права. Наверное, я должен согласиться. Возможно, мне и впрямь это пойдет на пользу.
Ведь сейчас положение у меня незавидное. И, в общем-то, я знаю, как из него выбраться. Нужно забыть. А
как можно такое забыть? Надо продолжать жить. Назад не оглядываться. Смотреть только вперед.
— Ладно. Я выпью чего-нибудь с Кристен. Позвоню ей.
Ханна как-то чудно — чувствовалось, что она довольна — улыбнулась и на салфетке написала телефон своей
знакомой.
— Чудесно, — сказала она. — Правда, здорово. Да, послушай... можешь послать меня подальше, если
считаешь, что я лезу не в свое дело... просто я тут с Ианом говорила, и... только ты не сердись... мне кажется, тебе следует сходить кое к кому.
— Еще бы тебе не казалось. То-то ты пытаешься устроить мне свидание со своей подругой.
— Нет, ты не понял. Тебе следует показаться кое-кому. Психологу. Психиатру. Врачу-консультанту. Хотя
бы... кому-нибудь.
Уф.
— Что, черт побери, ты сказал Ханне? — спросил я у Иана.
— В смысле?
— Ты сказал ей, что я с некоторых пор на все отвечаю согласием?
— Нет, конечно. А что?
— А то, что она советует мне показаться врачу! Психиатру!
— Если честно, думаю, она советует тебе показаться врачу потому, что не знает про твой эксперимент.
Вероятно, она думает, что ты свихнулся.
— Я не свихнулся! — воскликнул я, пожалуй, громче, чем следовало бы.
— Потише, — сказал Иан. — Когда человек кричит, что он не свихнулся, это, как правило, означает
обратное. И потом, взгляни на себя ее глазами. Ты месяцами пребываешь в угнетенном состоянии, не
выползаешь из своей квартиры, затем вдруг начинаешь гулять напропалую — и днем, и ночью, покупаешь
чудную машину, ведешь себя так, будто весь мир у твоих ног, а потом — бах! — опять впадаешь в депрессию.
Это ж похоже на шизофрению! Или на кризис среднего возраста! Неудивительно, что она послала тебя к
психиатру. Пора с этим кончать. Уже несколько недель прошло с тех пор, как ты вернулся из Эдинбурга.
Велика опасность, что ты спустишь на нет все наши труды.
— Наши труды?
— Послушай... ты должен взять себя в руки. Боже... ты только подумай, как изменила тебя твоя тактика
согласия. Вспомни о том, что хорошего произошло, если оно было. Сделай выводы и забудь, если иначе нельзя.
— Забыть?
— Да. Я не стану тебя наказывать. Ты можешь отказаться от своей тактики прямо сейчас, и все будет
кончено. Никаких последствий. Дальше живи как знаешь. Радуйся жизни.
Я поразмыслил над словами Иана. Вспомнил, чего я достиг. Да, то был весьма примечательный период в моей
жизни. Я познакомился с интересными людьми, сделал что-то новое и, в общем и целом, вполне успешно
справлялся с поставленной целью. Но это было в самом начале, когда последствия для меня не имели большого
значения. Теперь наступил спад. Мне хотелось, чтобы моя жизнь вернулась в нормальное русло. А ведь еще
только начало октября, господи помилуй. Октябрь! Мне еще пилить и пилить, если я намерен довести начатое
до конца и придерживаться «Манифеста Согласного» до конца года. Ведь до конца года еще целая вечность.
Неужели я еще только на полпути? Мне хотелось плакать. Хотелось схватить кого-нибудь — кого угодно — и
рассказать этому человеку про мою затею, от начала до конца... но я уже знал, что мне не понравится конец
моей истории. Если она закончится именно так. Ханна сказала, что мне следует показаться врачу. Может, она и
права. Она бы такое никогда не посоветовала, если б это не имело значения.
В тот вечер я лежал в постели и думал, думал, думал. Ну что, бросить все к черту? Или пройти до конца? В
каком направлении мне следовать?
Хорошо, если б мне было какое-нибудь знамение.
На следующее утро раздался телефонный звонок. Я ответил. Трубку не повесили.
