Эрик Сигал - История Оливера
Дидона, царица Карфагенская, собиралась покончить с собой и жаждала поведать об этом миру в форме арии. Музыка, надо сказать, была совершенно изумительной. Настолько же, насколько древним был текст. Шейла Мерритт спела его великолепно и справедливо заслужила все аплодисменты.
И вот она умерла окончательно, танцующие купидоны разбросали розы, и занавес опустился.
– Мне очень понравилось, Гвен, – сказал я, вставая.
– Пойдем, поблагодарим наших благодетелей, – ответила она.
Продираясь через толпу ринувшихся к выходу зрителей, мы спустились к оркестру.
– А где же Стивен? – спросил мистер Стайн, убирая скрипку в футляр. У него были длинные с проседью волосы, судя по всему, никогда не знавшие расчески.
– На дежурстве с Джоанной, – ответила Гвен. – Это Оливер, из ее друзей (определенно, ей не стоило представлять положение подобным образом).
Подошла и миссис Стайн со своим альтом. Невысокая и довольно полная, она все же казалась весьма привлекательной, благодаря своей бьющей через край энергии.
– Вы уже собрали свиту, ваша светлость? – подтрунивала она над мужем.
– Как всегда, дорогая. С Гвен вы знакомы. А это Оливер, приятель Джо.
– Очень приятно. Как вам наша дочь?
– Прекрасно, – опередил меня мистер Стайн.
– Я ведь спрашивала не тебя, Стайн, не так ли?
– Джо прекрасна, – сказал я, не слишком попадая в общий шутливый тон, – и большое вам спасибо за билеты.
– Вам правда понравилось? – продолжала допрос миссис Стайн.
– Разумеется. Это было потрясающе! – сказал мистер Стайн.
– Я, кажется, не тебя спрашивала, милый? – заметила его жена.
– Я отвечаю за него, потому как я профессионал. Могу добавить, что Мерритт была несравненна. – И уже обращаясь ко мне: – Старик Перселл бесподобен, не правда ли? Финал ему удался особенно – все эти великолепные хроматические переходы в нисходящем тетраккорде!
– Вероятно, он не обратил внимания, дорогой, – одернула его миссис Стайн.
– Должен был. В арии Дидоны они встречаются целых четыре раза! – возразил ее муж.
– Простите его, Оливер, – обратилась ко мне миссис Стайн, – он теряет голову, только когда речь заходит о музыке.
– А разве что-то еще важно, кроме музыки? – возразил мистер Стайн и добавил: – Кстати, все присутствующие приглашаются в воскресенье к нам домой. Ждем вас в полшестого. Вот где можно услышать настоящую игру!
– Боюсь, у нас со Стивом не получится, – сказала Гвен, наконец подключившись к разговору, – у его родителей годовщина свадьбы.
– О’кей, – заключил мистер Стайн, – тогда Оливер…
– У него могут быть свои планы, – пришла мне на помощь миссис Стайн.
– Зачем ты все время решаешь за него? – вознегодовал мистер Стайн. Затем повернулся ко мне: – Приходите к половине шестого. И приносите свой инструмент.
– Я играю только в хоккей, – сообщил я в надежде отделаться от него.
– Ну так приносите клюшку. Будете выстукивать ритм на кубиках льда, – ответил он. – До воскресенья, Оливер.
– Как все прошло? – поинтересовался Стив, когда я сдавал ему на руки его жену.
– Чудесно, – восхищенно ответила Гвен, – ты пропустил великолепное представление.
– А что думает Барретт? – уточнил он.
Я собирался было отослать его к своему новоиспеченному пресс-секретарю по фамилии Стайн, но вместо этого просто пробормотал:
– Мне понравилось.
– Прекрасно, – сказал Стив.
Но про себя я подумал, что теперь влип прочно.
6
Наступило воскресенье. Идти, естественно, никуда не хотелось.
Но мне не везло.
Ни одного срочного вызова, никаких неотложных дел и никаких звонков от Фила. Мне даже простудиться, как назло, не удалось. За неимением уважительных причин не явиться на встречу я отправился на пересечение Риверсайда и 94-й улицы. С огромным букетом цветов в руке я предстал на пороге квартиры Луиса Стайна.
– Ого, – воскликнул тот, узрев цветочное сооружение, – вот уж, право, не стоило тратиться!
Затем крикнул миссис Стайн:
– Это Оливер – он принес цветы!
Та выскочила навстречу и чмокнула меня в щеку.
– Заходите и знакомьтесь с нашей музыкальной мафией, – скомандовал мистер Стайн, похлопав меня по плечу. В комнате оказалось человек десять, и все они болтали и настраивали инструменты. Настраивали и болтали. Настроение было приподнятым, а звуки, которые они издавали, – невероятно громкими. Единственным по-настоящему роскошным предметом мебели был огромный рояль с до блеска отполированной крышкой. Из огромного окна открывался потрясающий вид на реку Гудзон и ее скалистый противоположный берег.
Мы все пожали друг другу руки. Большую часть аудитории составляли повзрослевшие хиппи, а дополняли публику хиппи помоложе. И зачем я только сюда в галстуке приперся?
– А где Джо? – поинтересовался я больше из вежливости.
– Обещала быть к восьми, – ответил мистер Стайн, – вы можете пока познакомиться с ее братьями. Марти играет на трубе, а Дэвид – на флейте. Причем это открытый бунт против родителей. Изо всех троих только Джо берет в руки скрипку.
Оба брата были долговязыми парнями застенчивого вида. Дэвид вообще оказался настолько стеснительным, что только помахал мне кларнетом. Более открытый Марти протянул мне руку:
– Добро пожаловать в наш музыкальный зоопарк!
– Марти, я ни черта не смыслю в музыке, – признался я, – и на вопрос, что такое «пиццикато», отвечу, что это – телятина с сыром.
– И будешь прав, – сказал мистер Стайн. – Да и вообще, кончай уже извиняться, парень. Ты совсем не первый, кто приходит сюда просто слушать.
– Нет? – переспросил я.
– Конечно, нет! Мой покойный отец вообще не знал ни единой ноты.
– Оливер, пожалуйста, либо скажите ему, что все ждут, – обратилась ко мне миссис Стайн, – либо сами берите скрипку.
– Терпение, дорогая, – отозвался хозяин, – я хочу быть уверен, что он чувствует себя, как дома.
– Я правда чувствую себя свободно, как дома, – вежливо ответил я. Он усадил меня на стул и поспешно присоединился к оркестру.
Это было потрясающе. Я сидел и смотрел, как ребята, которых высокомерные выпускники Гарварда назвали бы чокнутыми извращенцами, создавали удивительную музыку.
Моцарт, потом Вивальди, потом некто по имени Люлли[3], о котором я вообще никогда не слышал.
После Люлли оркестр исполнил что-то из Монтеверди[4]. А затем подали лучшую бастурму, которую я когда-либо пробовал. В перерыве между произведениями ко мне подошел длинный застенчивый брат Дэвид и таинственным шепотом спросил:
– А вы правда играете в хоккей?
– Было дело, – кивнул я.
