Алексей Иванов - Географ глобус пропил
Служкин грохнул журналом о стол:
— Встать всем!!!
Девятый «В» криво и вразнобой поднялся.
— Задние парты тоже!!! — гремел Служкин. — Подровнять ряды!!! Сесть!!! Встать!!! Сесть!!! Встать!!!
Воспитание без чувств
— Вы что, курили здесь, Виктор Сергеевич? — спросила Угроза.
— Э…— растерялся Служкин. — Я в окно… Окно открывал…
— Виктор Сергеевич, я попрошу вас больше никогда не курить в кабинете. Это школа, а, извините, не пивная. И вообще, попрошу вас не показываться ученикам с сигаретой. Наши дети и без того достаточно распущенны, чтобы еще и учителя подавали им дурной пример. Как у вас прошел урок в девятом «вэ»?
Роза Борисовна медленно оглядела кабинет: сдвинутые парты, стоящие в полном беспорядке стулья, мятые бумажки на полу.
— Отвратительно, — мрачно признался Служкин.
— А в чем дело? — ненатурально удивилась Роза Борисовна.
— Никакой дисциплины, — пояснил Служкин.
— Учителя говорили мне, что у вас весь урок в кабинете был какой-то шум. Отчего же у вас нет дисциплины? Вы — учитель новый, дети к вам не привыкли, должны робеть и сидеть смирно.
— Что-то вот не заробели…
— Видимо, Виктор Сергеевич, вы сами в этом виноваты. Дисциплина на уроке всегда зависит от педагога. А педагог — это человек, который не только знает свой предмет, но умеет и других заставить его знать. Это умение приобретается лишь в специальном высшем учебном заведении — педагогическом институте. Если вам не довелось обучаться там, то не стоит браться за дело, которое вы заведомо не сможете сделать.
— У меня создалось впечатление, что девятый «вэ» просто невозможно удержать, — заявил Служкин. — Это какая-то зондер-команда…
— Это ваше сугубо личное впечатление. У других педагогов вопросов с дисциплиной в девятом «вэ» не возникает. Дети как дети.
— Я старался…— начал оправдываться Служкин. — Сперва увещевал, потом орал… Не хотелось ставить двойки в первый же урок…
— Двойки надо ставить за отсутствие знания у ученика, а не за отсутствие педподготовки у учителя. А орать, как вы выразились, нельзя ни в коем случае. Дети и дома испытывают достаточно стрессов. Школа должна корректировать недочеты родительского воспитания, а не повторять их и тем более не усугублять.
— Школа не воспитательный дом, я учитель, а не нянька, — возразил Служкин. — Когда в классе тридцать человек и все стоят на ушах, то нельзя скорректировать чье-то воспитание. Проще этих нескорректированных изгнать, чтобы остальных не перекорректировали.
— Вы сказали, что здесь не воспитательный дом, а школа? — разозлилась Угроза. — И вы, Виктор Сергеевич, считаете, что лучший способ обучения ребенка в школе — это выгнать его из класса? Странные у вас взгляды. Дети приходят в школу учиться, как вы заметили, а ваша задача — научить их. Как вам их учить — это дело вашего опыта и профессиональной подготовки, и ребенок не виноват, если вы таковых не имеете. В конце концов, вам за ваше умение государство платит деньги, а вы, если говорить объективно, просто прикарманиваете их, когда выгоняете ребенка за дверь. Я как завуч запрещаю вам подобные методы работы.
— Я понял, Роза Борисовна, — покорился Служкин. — А что, другие девятые классы такие же, как этот?
— Абсолютно.
— Что ж…— попробовал пойти на мировую Служкин. — Как говорится, первый блин комом…
— Нет, Виктор Сергеевич, — с ледяным торжеством осадила его Угроза. — Для школы такая установка неприемлема. Мы не можем себе позволить ни одного блина комом, тем более — первого.
Сашенька
После работы Служкин пошел не домой, а в Старые Речники. Район был застроен двухэтажными бревенчатыми бараками, похожими на фрегаты, вытащенные на берег. Прощально зеленели палисадники. Ряды потемневших сараев стояли по пояс в гигантских осенних лопухах. Служкин вышел на крутой обрывистый берег Камы и поверху направился к судоремонтному заводу. Высокая облачная архитектура просвечивала сквозь тихую воду реки. Алые бакены издалека казались рябиновыми листьями. Узкая дамба подковой охватывала затон. Под ветвями старых, высоких тополей на дамбе, отражаясь в коричневой, стоячей воде затона, застыли белые теплоходы.
Краснокирпичное, дореволюционное здание заводоуправления грозно вздымалось над крутояром, похожее то ли на Брестскую крепость, то ли на обвитое жилами могучее сердце древнего мамонта. У входа в гуще акаций заблудился обшарпанный Ленин:
В конструкторском бюро, увидев Служкина, приоткрывшего дверь, какая-то женщина крикнула в глубину помещения:
— Рунева, к тебе жених!
Служкин дожидался Сашу на лестничной площадке у открытого окна. Тихо улыбаясь, Саша прикурила от его сигареты. В ее красоте было что-то грустное, словно отцветающее, как будто красивой Саша была последний день.
— Чего ты так долго не заходил, Витя? — укоризненно спросила она. — Я по тебе так соскучилась…
— Закрутился, — виновато пояснил Служкин. — И школа эта еще…
— Школа, география…— мечтательно сказала Саша. — Ты, Витя, всегда был романтиком… Амазонка, Антарктида, Индийский океан… Вот уехать бы туда от всей здешней фигни — осточертело все…
Из затона донесся гудок корабля.
— Что у тебя новенького? — спросил Служкин.
— А что у меня может быть? Ничего. — Саша пожала плечами и вздохнула. — С соседями по малосемейке ругаюсь да картошку чищу…
— Как ухажеры? Рыщут?
— Какие тут ухажеры? — усмехнулась она. — Один какой-то в последнее время клеится, да что толку?
— Нету толка, когда в заду иголка, — подтвердил Служкин. — А кто он, твой счастливый избранник?
— Мент, — убито созналась Саша.
— Какой позор! — с досадой сказал Служкин. — А как же я?
Женщина, смеясь, уткнулась головой в плечо Служкину.
— Хорошо с тобой, Витя. — Она поправила ему воротник рубашки. — Рядом с тобой так легко… Расскажи, как там наши?
— Наши или ваши? — ехидно спросил Служкин.
Саша потерлась виском о его подбородок.
— Ваши хорошо поживают, — сообщил Служкин. — Развлекаются, обольщают, деньги делают. Вчера зашел к вашим и увидел у них под кроватью целый мешок пустых банок из-под пива — выбежал в слезах. Я тут недавно подсчет произвел: если мне не пить и не есть, а всю зарплату на машину откладывать, то я накоплю на «запор» через сто пятьдесят два года. А Наде, несмотря на весь ее меркантилизм, Будкин все равно не понравился даже со своим автопарком. Надя сказала, что он — хам.
— Твоя Надя — умная женщина, — согласилась Саша.
— А она говорит, что дура, потому что за меня замуж вышла.
— Ну и что, что Будкин хам. Я это знаю. Но сердцу не прикажешь.
