Федор Ошевнев - Компенсация
— Ты так говоришь, он — эдак. Магнитофонной записи нет.
— Давайте, очную ставку нам сделайте…
— Это уже следственные действия, на производство которых я не имею полномочий… — Заместитель начальника УВД по кадрам задумался… — А может, в свете вновь открывшихся обстоятельств, по тебе самому «служебку» открыть?
— За что?
— А кто тебя знает… Вдруг, ты с умыслом остался, дабы нарочно криз спровоцировать и на полмесяца с антитеррористического фронта… Так сказать, дезертировал…
— Да как вы можете! — не поверил своим ушам Андрей и в запале вскочил со стула.
— Ладно, сядь… Сядь, я сказал, не кипятись… Разберемся по существу, — обнадежил его начальник.
И «разобрался», написав в резолютивной части материала служебного расследования следующее:
«Решить вопрос о причинно-следственной связи временной потери трудоспособности майора милиции Кузнецова А. М., вследствие, якобы, нарушения подполковником милиции Мильченко И. Ю. норм трудового законодательства, и материальном возмещении последним затрат Кузнецова А. М. на приобретенные лекарственные препараты, в ходе настоящей проверки не представляется возможным. Рекомендовать майору Кузнецову А. М. обратиться в суд для принятия окончательного решения по существу жалобы».
Изучив эту резолюцию, пресс-секретарь день-другой поразмышлял на тему вопиющего отсутствия в милиции социальной справедливости, а на третий, прямо с утра, направился к зональному инспектору, ведущему личные дела сотрудников самого УВД.
— Будь добр, подсчитай мою календарную выслугу, — попросил он.
— Двадцать лет и два месяца, — получил он ответ после обеда.
— А это точно? Меньше потом не получится?
— Ручаюсь, — заверил зональный.
— Так, стало быть, я уже право на пенсию уйти имею?
— Да, конечно. Только куда торопиться? Тебе ж еще до сорока пяти — восемь лет… А там, глядишь, и еще на годок-другой-третий продление оформим — было бы здоровье. Как раз выслугу «календарей» за тридцать догонишь.
— Сколько веревочке ни виться, а одной смерти не миновать, — свел воедино две пословицы Кузнецов и пошел писать рапорт на увольнение из рядов МВД.
— Совсем уж офонарел! — поначалу не поверил в серьезность намерений подчиненного Крикуленко. — Или, может, цену себе набиваешь? Надеешься, за тобой на коленях приползут? Умоляя рапорт забрать? Не выйдет! На обиженных воду возят!
— Черта лысого! Ничего мне не надо! — отрубил Андрей. — Даже — видите? — от прохождения ОВВК отказываюсь.
— А работать за тебя кому? — сменил тактику начальник. — Таких специалистов у нас… Да ладно, ладно, охолони. Ну, давай, я распоряжусь, чтоб тебе приказ на премию подготовили… На те же два миллиона… Вот тебе и компенсация будет.
— Теперь я только единственную приемлю, — рассмеялся пресс-секретарь в лицо работодателю. И разъяснил: — Это если Мильченко из органов выкинут. По негативу.
— Совсем спятил! — изумился и скривился Степан Григорьевич. — Да на каком, позволь спросить, основании?
— Это уже ваши проблемы. Игра такая детская есть: поищи — найдешь.
— У меня даже слов нет… — после долгой паузы заявил Крикуленко. — И букв… Одни междометия остались! Последний раз добром прошу: заберешь рапорт?
— Нет! — упорствовал Кузнецов. — Хочу уволиться. В народное хозяйство пойду.
— Дурак! — вновь наскочил подполковник милиции. — Кому ты там на хрен нужен? Да еще и с гипертонией! Не буду я ничего подписывать — и… что?
— Две недели отработаю, потом через суд уволюсь, — объяснил Андрей.
На тему «еще послужить» с Андреем позднее беседовал и сам начальник УВД, но упершийся майор милиции круто закусил удила: «Не интересует!!!»
…Прошло три недели. Теперь уже бывший пресс-секретарь УВД сдал своему зональному кадровику полностью подписанный обходной лист и служебное удостоверение. Получил на руки трудовую книжку и военный билет. Напоследок, не стучась, распахнул дверь кабинета Мильченко. Без приглашения вошел и уселся на стул перед рабочим столом подполковника. Тот тревожно взирал из своего кресла на бывшего подчиненного.
— Ну, что, Милка, от души тебе руководство перца на хвост насыпало из-за моего увольнения? — со смешком начал Кузнецов.
— Выйдите отсюда! — только и произнес хозяин кабинета, впрочем, не очень-то и громко.
— Перебьешься, паскуда, — весьма убедительно заявил гость. — Гриб такой есть, отсосиновик называется. Вот и заполучи его в руки, с двух рук!
— За оскорбление ответите!
— Черта лысого! Магнитофонной записи-то нет. В крайнем случае скажу: всего лишь попрощаться-поручкаться заходил… Впрочем, до тебя и дотрагиваться-то противно. Вообще: чего я, собственно, пришел… Жалко, что нет у нас на сегодня дуэлей, как в царской России. Там-то честь мундира и твердость слова куда дороже ценились, а не как в нашей конторе. И за оскорбление лейтенанта даже полковник обязан был ответ своей жизнью держать. Ну, дальше уж — как там Господь рассудит… Нет, конечно, воля была и от вызова отказаться. Однако в подобном случае офицер — армейский ли, полицейский — немедля обязан был написать рапорт на увольнение из системы. Лети, трус поганый, вольной птахой в родительское имение! Лети, да помни: слухом земля полнится. Потому ни к тебе никто из соседей в гости не приедет — дабы самому не запачкаться, — ни ты к ним, по той же причине, вхож не будешь.
Увы, отошли дуэли в славное русское прошлое. Да ведь и ты из штатного «Макарова» стреляться, непременно обгадился бы… Так что же прикажешь с тобой делать? Личико набить душевно? Опять, руки марать… Просто в морду плюнуть? Чую, быстро утрешься… Ладно, живи, крыса… Пока хвост не прищемили…
И отставной майор, не оглядываясь, шагнул вон из кабинета…
— Уважаемые пассажиры! Скорый поезд номер тридцать пять, сообщением Санкт-Петербург — Адлер, прибывает на первый путь, — женским голосом, искаженным до мужского, пробубнили вокзальные динамики.
Андрей еще с минуту не покидал вокзального кресла. Дожидался, пока вызвавший столь негативные воспоминания человек удалится из зоны видимости на перрон.
«Вещей у него с собой нет, значит, тоже кого-то встречать явился», — сообразил Кузнецов.
Сам он должен был забрать гостинцы у возвращавшейся в Краснодарский край из столицы свояченицы. После передачи объемистой сумки, конечно, начались бесконечные вопросы: как жена, как дети, как здоровье и как дела вообще. При этом проезжающая больше торопилась выдать на-гора свои новости-впечатления, то и дело, перебивая родственника.
Десятиминутная и почти односторонняя беседа подошла к концу — объявили отправление состава. Андрей дождался, пока окно купе, за которым свояченица знаками показывала, что по приезде обязательно созвонится, поехало в сторону, и поднял туго набитую сумку.
Подходя к входу в здание вокзала, он невольно замедлил шаг: навстречу ему, по перрону, двигался толстопузый Милка, обремененный чемоданом на колесиках, а рядом семенила тощая старушенция с небольшой корзиночкой и тяжело топал дородный старик, везущий еще один чемодан.
Узрев на расстоянии нескольких шагов давнего подчиненного, полковник милиции сбился со своей характерной походки, а потом и вовсе оцепенел.
— Ты чего? — не поняла старушенция.
— Знакомый, что ли? — догадался старик и оценивающе уставился на Кузнецова, тоже остановившегося.
Мильченко молчал. Как, впрочем, и бывший пресс-секретарь УВД. Взгляды отставного и действующего старших офицеров жгуче уперлись друг в друга. Секундное противостояние — и полковник не выдержал, потупил взор.
Андрей глубоко, звучно вздохнул. Презрительно сплюнул сквозь угол рта. Повернулся к стеклянным двустворчатым дверям. И решительно, не оглядываясь, зашагал в круглосуточно живущее здание. А, пересекши его насквозь, — так же быстро направился к автобусной остановке на привокзальной площади…
