Юрий Герт - Ночной разговор
Арон Григорьевич неожиданно всхлипнул, закрыл руками лицо: "Больше ни о чем я не думал..." Он произнес эти слова тоненьким, бабьим, сломавшимся голосом и, видно, сам смутился, устыдился этого голоса, этих слабых, беспомощных, старческих звуков. Пряча глаза, он смахнул платком со щеки мелкие, бежавшие одна за другой слезинки, трубно высморкался и бросил виноватый, скользящий взгляд в мою сторону.
- Так прошла ночь, потом день... Мы не расставались, все трое сидели у Раечки дома, ждали звонков, сообщений, звонили сами, думали-гадали, что могло произойти, вспоминали похожие истории. Похищение, рэкет, самоубийство, что только нам не приходило в голову... И каждый, каждый из троих, как бывает в подобных ситуациях, винил себя... Эстерка - за то, что ведь это ее подруга, а она не доглядела, последнее время отношения между ними охладились, испортились... Раечка - понятное дело, мать... Она программист, дорожила своей работой, и вот - работа, работа, работа с утра до вечера, ничего, кроме работы, вот дочку-то и упустила... Ну, а я-то, я сам?.. Тоже хорош!.. Что мне известно об этом парне, об Эрике, если разобраться, помимо того, что он Риточку там, на Рейне, по ее словам, спас и что дедушка у него эсэсовец?.. Так ведь по своему желанию дедушек не выбирают... Это с одной стороны... А с другой... Не сочтите за труд, мой дорогой, подайте мне Тору... (Я принес и положил перед ним Тору.) Вот, здесь есть такое место: "Отцы не должны быть наказываемы... за детей, и дети не должны быть наказываемы... за отцов; каждый должен быть наказываем... за свое преступление". А какое за ним, за Эриком этим, преступление?.. Выходит, не я, а Риточка, даже по Торе, была права?.. Чего-чего только не передумал я, не перебрал в своей глупой старой голове в тот день!.. И все мы сидим, ждем, глаз с телефона не сводим... Как вдруг, уже в самом конце дня, перед вечером, звонок! И откуда бы, вы думали?.. Из Кельна!.. Звонит фрау Матильда, мамаша Эрика, и спрашивает, где Эрик... У Раечки телефон с громкоговорителем, не помню, как эта штука называется, и хотя в английском я слабоват, однако с пятого на десятое разбираю, что она, фрау Матильда, желала бы поговорить с Риточкой, то есть с фройляйн Ритой... "Риты нет", - говорит Раечка. "Нет? Как это - нет?.." "Так, - говорит Раечка, - нет - значит нет... Рита пропала..." А сама плачет, страшно ей даже это слово вслух выговорить: пропала... "Пропала, - повторяет за ней фрау Матильда, - пропала... Как же так... Но ведь Эрик... Он тоже пропал..." И тут разговор прекращается. Раечку колотит истерика. Что делать?.. Мы с Эстеркой пытаемся успокоить ее, но - как, чем?.. В то время, напомню, все газеты обошла история двух подростков, которые любили друг друга, но что-то приключилось, легко можно представить - между ними и родителями, и тогда они, эти подростки, взялись за руки и выбросились - не то с десятого, не то с одиннадцатого этажа. Так вот, история эта все время лезла мне в голову. Я, разумеется, молчал, но потом оказалось, что все мы о ней вспомнили, только сказать вслух об этом боялись... Вообще, дорогой мой, в жизни я повидал и пережил немало страшного. Видел, как умирали люди в госпиталях, видел, как у моего друга в атаке снесло, будто бритвой срезало, полголовы... И все-таки ничего страшнее тех часов, тех дней переживать мне не доводилось. Вы литератор, писатель, вы меня поймете... Это в голливудских фильмах - драки, кровь, погони, все куда-то несутся, стреляют, убивают... А тут сидят в комнате три человека, пьют чай, иногда обмениваются двумя-тремя словами, потом кто-то из них подходит к телефону, набирает номер... И все! И больше ничего! А в душе у каждого при этом творится... Но как это можно передать?.. - Арон Григорьевич жалобно сморщился и махнул рукой. - И эти звонки - из Нью-Йорка в Кельн, из Кельна в Нью-Йорк... Может быть что-то стало известно, может быть что-то сообщили... Каждый час, нет - каждые полчаса... И тут постепенно выясняется, что когда мальчик узнал насчет разговора, который его мамочка затеяла с Раечкой по поводу карьеры и всего прочего... Вы помните... И что наша девочка может ее сынку помешать... Когда он узнал об этом, он заявил матери, что о своей карьере позаботится сам и что он не желает ни минуты оставаться в доме, где не уважают его свободу, его личность, в этом роде... И фрау Матильда пыталась ему объяснить, что нет, ее не так поняли... И Раечке тоже - что она ее не так поняла... Но какое это теперь имело значение?.. Когда мы все - и Раечка с Эстеркой, и там, в Кельне, где тоже собралась вся семья, - когда мы все ждали, что вот-вот случится неизбежное... И нам сообщат... Пригласят в морг или не знаю еще куда... Какое значение имело в тот момент, что и кто сказал и что и кто ответил... "Скоро узнаете!.." - сказала Риточка, то были последние слова, которые я от нее слышал. И мы хотели и боялись узнать, что они значат...
Арон Григорьевич вздохнул, приподнял ермолку, провел рукой по розовому, блестевшему от испарины темени, словно приглаживая несуществующие волосы.
- Не стану томить душу, дорогой... Чем все это кончилось?.. Вот чем... Раздается звонок, бросаемся к телефону и слышим... Что же мы слышим?.. Слышим ее, Риточкин голос, но не верим ушам своим!.. "Риточка, это ты?.." - говорит Раечка и не садится, а падает на стул, ноги ее не держат. "Да, мамочка, это я!" - "Ты живая?.. Скажи только одно слово: ты живая?.." - "Вполне!" И мы слышим - да, слышим!.. - как она смеется! "Где же ты?.. Откуда ты звонишь?.." - "Мы на Таити, оба, я и Эрик..." - "Где-где?.." - "На Таити!" - "На Таити?.." - "Да, на Таити!" - "Что такое - Та-и-ти?.." Надо вам сказать, и вы меня поймете, что у нас, у всех троих, в те минуты немножко помутился разум... "Таити - это остров!.. В Тихом океане!.. На нем еще жил Гоген!.." - и снова смех. "Гоген?.. Причем тут Гоген?.. И Таити... Зачем вам Таити?.." - "Мы хотим быть свободными!.." - "Свободными?.." - "Да, свободными!.." - "Так вам что - мало Америки?.." - "Мы хотим быть совсем свободными!.. От всего!.. Я тебе потом все объясню!.." Мы смотрим друг на друга и верим, и не верим, она?.. Звонила?.. Таити?.. Гоген?.. Может быть, это слуховые галлюцинации?.. Так... Звоним в Кельн... Занято. Звоним опять. "Да, да, они звонили..." - "Они?.. Вы уверены - это они?.." - "А кто же еще?.." - "Матильдочка, милая, но причем здесь Таити?.." - "О, Райхен, дорогая, вы не знаете моего сына! От Эрика можно ожидать и не такого!.." - "Они хотят быть свободными?.. Что это значит?.." - "Вы думаете, они это знают?.. Но если они хотят - пусть будут!.."
Он поднялся, покряхтывая, разминая затекшие ноги, прошелся по комнате, постоял перед письменным столом, глядя на рамку с фотографиями.
- Я отлично понимаю, дорогой мой, что это совсем не простой вопрос. Слишком многое разделяло людей и народы в прошлом... Заставляло ненавидеть, проливать кровь, убивать... До каких, спрашивается, пор?.. Ведь мы уже не дикари с дубинами в руках, у нас компьютеры, "интернет", ракеты летят в космос, к Марсу, Юпитеру... - он помолчал, повернулся ко мне. - Но я в нее не верю, в эту вашу ассимиляцию... Память... Пока она существует... Пока она существует и жжет вот здесь... - он приложил к груди руку и болезненно сморщился, пальцы его двигались, как если бы он пытался размять какой-то твердый, слежавшийся в камень комок. - Освободить человека от памяти... Но разве это не значит - превратить его в идиота, в дебила?.. В бессмысленное животное?.. В зверя?.. Получается замкнутый круг. Вы не находите?..
- Нет, - сказал я. - Не думаю, что все так безнадежно.
- Какой же выход?..
- Не знаю. Но знаю, что надо искать... Кстати, они еще там, на Таити? Что они делают?..
- Риточка работает переводчиком в туристском центре, а ее Эрик нанялся в компанию по добыче кораллов, он ведь отличный пловец, ныряльщик... Что ж, дай им бог... - Арон Григорьевич порылся в пачке писем на письменном столе и положил передо мной открытку. - Вот полюбуйтесь...
На открытке был снятый с воздуха остров, похожий на брошенный в океан кусок ярко-зеленого малахита, в окружении рифов, над которыми пенились и кипели белые буруны.
- И они не собираются возвращаться?..
Арон Григорьевич пожал плечами:
- Пока нет...
- Вот видите... Давайте выпьем за ваших ребят, за Таити... - предложил я.
Мы разлили по стопкам остатки коньяка и чокнулись.
- Возможно, вы правы, - задумчиво проговорил Арон Григорьевич, - помните, у пророка Исайи: "Тогда волк будет жить вместе с ягненком, и барс будет лежать вместе с козленком... И младенец будет играть над норою аспида..." Правда, - усмехнулся он, - пророк Исайя, вероятно, имел в виду весьма отдаленную перспективу... Но что же... Будем верить... Ведь и в самых безнадежных обстоятельствах всегда имеется хотя бы один шанс... Хотя бы один-единственный, но он имеется... А вы как думаете?..
- За Таити!..
- Да, за Таити...
Ночь кончалась, над Нью-Йорком занимался тусклый рассвет. Я подошел к окну, чтобы раздвинуть рамы, впустить в комнату свежий воздух. Все вокруг, внизу и вверху, заволокло сырым туманом, клокастым и грязным, как непромытая овечья шерсть, и не утренней свежестью, а удушьем пахнуло мне в лицо...
