Мишель Кент - Страшные сады (сборник)
Нам показалось, тишина словно бы сдавливается, становится более сжатой, что не стало ни птиц, ни ветерка, ни угрюмых стонов земли, показалось, будто время заклинило, уступив место расстрелу. А потом наоборот. Все, вдруг вернулась жизнь. Взмах руки сержанта, и люди из отряда зафыркали в своих шинелях. Опять ложная тревога! Пижон в фуражке и надутых брюках что-то заорал и сделал знак Бернду перевести. Вечером один из нас будет казнен, если никто из виновных не сдастся в Kommandantur. Нам выбирать, кто именно.
Четкий полуоборот направо, и они ушли. Еще с минуту мы слышали, как они говорят, смеются и что-то насвистывают, удаляясь по мокрому полю. К грузовику, припаркованному так далеко, что шум мотора приходилось почти угадывать. И лишь тогда Бернд щелкнул затвором своего ружья. Не знаю, взвел ли он курок или разрядил ружье. Я ничего в этом не понимал. Но он был смертельно бледен.
Конец дня.
Какая там передышка! Только лишняя пара часов мучений. И грызни между собой по поводу того, кто умрет первым.
Мы решили тянуть соломинку. Эмиль и Анри не в счет, ясное дело. Твой отец сжал два конца белесых корешков в руке и протянул их мне. Смешно, но Эмиль с этим не согласился. Мгновенье назад он был готов на коленях ползти до Берлина, чтобы спасти свою жизнь, а теперь воспринял как оскорбление то, что ему не дают поучаствовать в дерьмовом выборе. Он был очень вспыльчивым, этот Эмиль, и чувствительным. Пока не стоял у стенки по-настоящему, пока шел только треп об опасности, да, он был смел, как никто другой. Но из тех, кто может грохнуться в обморок перед креслом стоматолога! А представь — перед нацеленным ружьем! Анри же во время этой дрязги просто смотрел и в конце концов сказал:
— Брось, Эмиль, ты же видишь, что это они…
— Они что?
Эмиль не понимал. Анри расставил для него все точки над i.
— Ребята с трансформатором. Виновные. Если нет, с чего бы им делать нам такое одолжение?
— Я вам объяснил: потому что вы женаты, — ответил твой отец.
— По-моему, каким бы ни было ваше участие во взрыве, вы зря пляшете под дудку герра Оберст… В идеале надо заставить его расстрелять всех или никого… Если вы подарите ему искупительную жертву, это будет означать, что вы с ним сотрудничаете, что вы его оправдываете, его бесчеловечное предложение о выборе окажется разумным, почти спасительным…
Все эти, столь прекрасные, изысканные слова, которые остались в моей памяти, словно свет звезд, принадлежали Бернду снова усевшемуся на краю ямы. «Искупительная жертва, бесчеловечный выбор…»
— Легко тебе говорить, — сказал Анри. — Лучше пожертвовать одним, чтобы спасти троих, чем строить из себя гордых и умереть вчетвером!
— Предоставлять кому-либо право на человеческую жизнь и смерть, считать себя выше всего настолько, что вправе определять цену той или иной жизни, значит лишиться всякого достоинства и позволить злу обрести смысл. Простите, что в этой униформе я на стороне зла!
И он отошел, встал чуть поодаль, так, чтобы мы его больше не видели со дна нашей глубокой ямы-тюрьмы. Твой отец отбросил свои корешки, и мы просто ждали в тишине. Пока по стене вдруг не скатилась бутылка, упавшая прямо в грязь. Можжевеловая водка, шнапс, беленькая, почти полбутылки! Пока мы поднимали головы вверх, Бернд уже испарился. Твой отец прокричал: «Спасибо!», и, по-моему, первым выпил Анри.
Они вернулись, когда полдень катился на убыль. Вот так мы приблизительно и узнали, который час. Мы умрем вместе с днем. Бутылка уже давно опустела.
Сначала показались галифе. Фриц устроился на краю ямы, расставив ноги, скрестив за спиной руки, весь из себя надменный гордец. За ним подошел его маленький отряд. Четверо, с саперными лопатами в руках. Они посмотрели на сержанта и по его знаку начали копать, обрушивать почву. Ломти глины падали на нас. Эти животные закапывали нас живьем! Думаю, Бернд попытался спросить их, в чем дело, может быть, даже хотел помешать им, но у него не было времени переводить, Эмиля снова охватил панический ужас, он чуть не помешался, начал орать, открыв рот, выбивался из сил, пытаясь взобраться вверх по стене, мы думали, он никогда не прекратит! Понадобилось выстрелить из револьвера, чтобы заткнуть его. Мгновенно! На секунду нам показалось, что мы уже умерли! Но нет! Сержант выстрелил в воздух, еще катилось эхо, и мы услышали, как Бернд повторяет:
— Вы спасены, ребята, вы спасены! Не бойтесь! Они просто скинули немного земли, потому что у нас нет под рукой веревки, а лестница грузовика очень маленькая!..
Все остальные посмеивались, качая головой. Как будто, будучи приговоренным к смерти и двумя ногами стоя в могиле, можно догадаться, что землю сбрасывают в яму для того, чтобы вытащить оттуда заключенных! На нашем месте небось тоже бы перетрусили!
Короче, мы отошли, чтобы дать им время обвалить достаточное количество глины для насыпи, а потом нам спустили лестницу, и мы поднялись наверх, ступенька за ступенькой, по шаткому приспособлению с вкопанными в землю ножками, на волоске от того, чтобы в любую минуту снова рухнуть на дно. Так что Бернд, который пытался схватить руку Эмиля, шедшего первым, покачнулся, и все, что было — лестница, Бернд, Эмиль рухнули вниз! Там, наверху, заволновались, привели оружие в боевую готовность и все такое, но мы просто подняли Бернда, всего в траве, вернули ему ружье… А потом, увидев его и самих себя здесь, внизу, одинаково плененных и по уши в дерьме, мы рухнули со смеху… Естественно, остальные, наверху, не поняли, Галифе что-то орал, и пришлось успокоиться, прекратить ржать и шлепать друг друга по ляжкам, пришлось заново поставить лестницу и — вперед; мы держали лестницу, пока Бернд поднимался наверх, потом настала наша очередь… Чем дальше, тем больше лестница раскачивалась, но мы долезли, долезли бы, даже если пришлось бы держаться зубами, и Бернд протягивал нам руку, потому что лестница была все-таки недостаточно высокой. И вот все мы снова на земле. Совершенно обалдевшие, просто держались друг за друга, как мальчишки, которые боятся потеряться.
Грузовик был припаркован в стороне, и мы пошли к нему. Бернд впереди, он тащил за собой четыре лопаты: для того, чтобы солдаты могли держать нас под прицелом. Галифе шагал позади.
Потом, в грузовике, поскольку он был в таком же дерьме, что и мы, Бернд сел на пол вместе с нами, между сапог его товарищей, расположившихся вдоль бортов. Твой отец спросил, как его зовут и чем он занимается в обычной жизни. Бернд улыбнулся:
— Меня зовут Бернд Вики, я клоун.
— Ах, клоун!
Бернд состроил рожицу, словно бы извиняясь:
— Рыжий клоун, с красным париком и огромным носом…
— А я учитель, — сказал твой отец. — Значит, мы оба смешим ребят… А почему нас помиловали?
— Один человек признался во взрыве трансформатора. Он уже расстрелян…
Мы не смогли продолжить: Галифе заорал через стекло кабины, а Бернд перевел, тоже криком, чтобы произвести правильное впечатление, — заткнитесь, а не то! Так мы и ехали до маленького вокзала с ожидавшими нас вагонами для перевозки скота.
На сей раз мы не умерли, но все же были высланы. В сортировочный лагерь неподалеку от Кельна. Откуда сбежали все вчетвером и еще с десятком других парней, строем прошли — шагом марш — мимо часовых. Эти идиоты подумали, что мы куда-то идем законным нарядом! И — свобода! Самое смешное то, чего ты не можешь знать… Нет, конечно же ты знаешь. Отец рассказывал тебе, так вот, мы вернулись через Бельгию, провели две ночи в монастыре, с монахинями, которые даже не боялись, что их изнасилуют… А потом, потом… С головой ушли в Сопротивление, потеряв счет дням, себя не помня, понимая только одно: мы должны оставаться людьми…
Эмиль умер в 1949-м, глупо: бросился под поезд в угольной шахте, потому что его жена больше не хотела жить с ним. Так я слышал… Анри давно вернулся в Польшу. Поди, жив до сих пор и рассказывает сейчас своим детям эту историю.
В то утро, когда мы были помилованы и высланы, произошло настоящее событие. Отчего стоило не умирать. На самом деле человек, который признал себя виновным во взрыве трансформатора на вокзале Дуэ, никак не был с нами связан. И даже ни с кем из сети Сопротивления. Это жена выдала его фашистам. Она не участвовала в Сопротивлении, не была обманутой женой и, в принципе, не должна была нас спасать. Дело трансформатора получило огласку, фрицы кричали об измене, люди испугались, но только не она, наоборот, она решила действовать, чтобы не соглашаться с убийцами. В тот момент, когда она узнала, что фрицы взяли заложников и что их скоро расстреляют, случилось так, что ее собственный муж, едва ли не через месяц после их свадьбы, оказался при смерти. Вопрос часов. У него не было даже сил на поцелуй. Поэтому она сказала себе, что бренные останки ее мужчины могут еще на что-нибудь сгодиться. И она решила выдать его как подрывника в Kommandantur!
