Александр Кулешов - povest o sport kapitane
Сам в прошлом чемпион страны, он сумел в начале тренерской работы воспитать двух-трех неплохих учеников и теперь держался былой репутацией и поддержкой кое-какого влиятельного начальства.
Шумливый, грубоватый, какой-то дерганый, он только нервировал спортсменов и к тому же имел малоприятную привычку сеять интриги, сплетничать, намекать на свои связи. Словом, Денисов был антиподом понятию «педагог».
И тайной оставалось, почему его включали в ответственные поездки и вообще допускали к сборной.
Монастырский посмотрел в окно. Неинтересно стало летать. Когда-то с высоты четырех-пяти километров видны были внизу континенты, страны, города. А теперь летишь почти в стратосфере и кроме плотного ковра белых облаков ничего не видишь. Он снова повернулся к Воинову.
...И вот теперь он входил к нему в номер. Здесь собрались еще врач, массажист, переводчик. На столе красовались открытые банки консервов, колбаса, буханка черного хлеба. Изысканный завтрак роскошного отеля явно не мог удовлетворить спортсменов, в связи с чем из дому был прихвачен дополнительный паек.
Воинов как всегда обстоятельно доложил о проведенной накануне тренировке, о самочувствии борцов, о планах на день. Монастырский особенно тщательно вникал во все детали. Его мучила совесть — сегодня он не мог пойти на тренировку, поскольку организаторы пригласили его на тот самый финальный матч Кубка европейских чемпионов, ради которого прибыли в Мадрид никому не давшие уснуть болельщики. • Кто ж откажется от возможности побывать на финале? Да и на тренировке Монастырскому, собственно, нечего делать: там компетентно и уверенно всем руководит Воинов. Но, привыкший всегда за все отвечать, Монастырский тем не менее чувствовал себя виноватым — его команда тренируется, а он, видите ли, футбол пошел смотреть!
Он даже поделился своими сомнениями с Воиновым.
— Да что вы, Святослав Ильич! Занятия мы и так проведем — привычное же дело! — успокоил его тренер, — А вот на футболе вам обязательно надо побывать. Я слышал, они не только вас, а всех руководителей команд пригласили, так что и Трентон там будет. Познакомитесь. И вообще... — туманно закончил он.
Монастырский приободрился. Раз он там сможет заниматься чем-то связанным с его обязанностями руководителя делегации, тогда другое дело.
На стадион Монастырский отправился пешком. Он был в двух шагах от отеля, да и место, где можно было поставить машину, вряд ли удалось бы найти ближе двух-трех километров от входа.
В мае Мадрид прекрасен. Тридцатиградусная жара почти не ощущается. Легкий ветерок колышет листву. В синем еще, предвечернем небе маленький самолетик назойливо, словно жучок, кружит и кружит над стадионом, волоча за собой на ветру бело-оранжевый транспарант, рекламирующий «фанту».
Бесчисленные машины (красные, синие, белые, зеленые, желтые — словом, всех цветов) — плотными рядами приткнулись к тротуарам, застыли на просторных стоянках ярким ожерельем, окружили мрачно-черную громаду стадиона «Сантьяго-Бернабе», принадлежащего клубу «Реал-Мадрид». Прибывшие из Англии и Западной Германии разукрашенные флагами и вымпелами гигантские автобусы на многие километры выстроились вдоль красивейшей Авениды дель Генералиссимо, напоминавшей Монастырскому Ленинградский проспект.
На прилегающих к стадиону улицах, на перекрестках, на скверах Авениды царило столпотворение. Уличные продавцы расставили свои нехитрые лотки, столы, стенды. Здесь продавались изготовленные в Мадриде флажки, вымпели, значки, майки, шорты, каскетки, шарфы, стаканы, кружки и множество других вещей, украшеных эмблемами и цветами финалистов. Красно-белым — «Ноттингема» и сине-белым — «Гамбурга».
Тут же шла бойкая торговля гигантскими, чуть ли не в полметра, бутербродами, орехами, фруктами, «пепси-колой», пивом в банках, жареным картофелем, мороженым...
Толпы болельщиков опустошали эти лотки, словно саранча, но запасы немедленно возобновлялись.
Болельщики накупали бутерброды, съедали сыр, колбасу, мясо, а хлеб выбрасывали, и целые горы румяных, золотистых булочек валялись на траве, в пыли у тротуаров, в мусорных урнах.
Впрочем, порожних банок из-под пива валялось куда больше.
Через узкие решетчатые калитки, охраняемые затрапезно одетыми контролерами, Монастырский прошел на трибуны. Контролеры оглядывали входящих многоопытными быстрыми взглядами, ощупывали, а иногда и досматривали сумки. Его провели на место. «Южная трибуна, вход 20, сектор Д-5, ряд 3, № 149» было обозначено на билете, украшенном гербами УЕФАи «Реал-Мадрида». Стадион поразил Монастырского своей функциональностью. Бетонные серые трибуны, лишенные всяких украшений, даже реклам, бетонные узкие скамейки с железными спинками, зеленое, почти квадратное поле без легкоатлетических секторов, окруженное высокими сетками. Запасные и тренеры сидят в ямах, прикрытых козырьками. Козырьки закрывают и часть мест на трибунах. У поля полицейские в коричневых беретах и бежевых брюках, большинство бородатые, военные санитары с красным крестом на днищах каскеток.
Впрочем, главное, что потрясло Монастырского, это, разумеется, зрители. Он не так уж часто бывал за границей, а на футболе вообще последний раз — в олимпийском Монреале, и то, что он увидел, показалось ему удивительным.
Испанских зрителей, судя по всему, было немного. Стадион до отказа заполнили болельщики играющих команд. Организаторы предусмотрительно продали в ФРГ билеты на южную трибуну, а в Англию — на северную. Оба лагеря разделялись тонкой прослойкой местных зрителей, которых можно было легко узнать, поскольку они выглядели и были одеты как нормальные люди.
Сказать то же о прибывших из-за рубежа болельщиках значило погрешить против истины.
Места, на которых сидели руководители Испанской федерации борьбы, проводившей финал Кубка по самбо, и их гости находились в «немецком лагере». Прямо перед Монастырским расположилось человек двадцать здоровенных парней в белых брюках и синих рубашках с закатанными рукавами, в сине-белых каскетках. Они держали трещотки, колокольчики, на специальных распорках перед ними стоял огромный, пудов на пять, колокол. В стороне лежала гора конфетти, серпантина и шутих.
Чувствовалось, что парни навеселе. Они кричали, громко хохотали, иногда взвизгивали и без конца острили. Так, по крайней мере, показалось не очень сильному в немецком языке Монастырскому. Слева от него, несколькими рядами ниже, теснилась кучка грудастых, румяных девчат, тоже в сине-белом, и хотя по шумливости они несколько отставали от парней, но по количеству выпитого вряд ли. Еще дальше трое рыжебородых гигантов крепко держали в мускулистых руках сирену воздушной тревоги, а четвертый, еще более могучий, устремив в пространство стеклянный взгляд в усмерть упившегося человека, время от времени яростно крутил ручку. И тогда над трибуной, все заглушая, разносился жуткий вой.
На световых табло зажглись надписи по-немецки и по-английски, призывающие зрителей соблюдать порядок, доброжелательно относиться друг к другу, быть вежливыми.
Каких только экстравагантных людей не было вокруг! Вот девушка, изящная, элегантная. Ее красивые черные волосы уложены в сложной прическе так, что вместе с вплетенными белыми шестиугольниками голова похожа на футбольный мяч; а вот странный старик — его утонченные до игольчатой толщины седые усы разлетались параллельно земле на добрый десяток сантиметров, узкая бороденка задралась языком чуть ли не к носу. У него подведены глаза, накрашены губы, а на голове цилиндр с эмблемой клуба. Старик был точной копией дяди Сэма, каким его изображают карикатуристы всего мира.
Или вот этот жирный парень в джинсах, у которых одна штанина белая, а другая синяя. Ухо парня оттягивает тяжелая золотая серьга. А у той вон девицы золоченая английская булавка вдета в ноздрю, по давно ушедшей моде панки. У нее тоже сережки, вернее, их роль выполняют защипки для белья — одна белая, другая синяя. Разумеется, сидели на трибунах и сравнительно «нормальные» болельщики — люди разных возрастов, тоже в большинстве подвыпившие, украшенные эмблемами и цветами «Гамбурга», с трещотками, рожками и звонками в руках, но хоть без колец в носу. Над рядами колыхались флаги, транспаранты с воинственными победными лозунгами.
Вглядевшись в противоположные трибуны, напоминавшие бело-красные морские волны, Монастырский подумал, что и там сидят такие же экзальтированные, подвыпившие, наэлектризованные люди,- вооруженные свистками, гудками, трещотками и колокольчиками.
Он подумал, что отнюдь не желание увидеть интересную футбольную игру и, в конечном счете, не желание поддержать любимую команду привели их сюда. Нет, желание дать выход примитивным инстинктам, поорать, покуражиться, если удастся, подраться — вот что собрало сюда всех этих разгоряченных и полупьяных людей, не имеющих ничего общего с подлинными любителями спорта, с теми, кто приходит на стадион радоваться, наслаждаться красотой игры, переживать за любимых спортсменов, отнюдь не отказываясь восхищаться, если они того заслуживают, их соперниками.
