Лариса Ратич - Проблемы некосмического масштаба
Костя назывался «Шар», потому что, несмотря на свой юный возраст, был абсолютно лысый. Почему – не говорил, но на шутки не обижался и даже сам острил, рассказывая анекдот про Колобка, который и не Колобок вовсе, а Чернобыльский ёжик. Костина лысина действительно блестела, как жёлтый бильярдный шар, и впечатление производила не из приятных. Но, похоже, Костю это совершенно не волновало.
Олька-Непруха была совсем малолеткой, а в компанию вписалась исключительно благодаря брату, который везде таскал её с собой. Олька была в свои тринадцать лет крупной, рослой, матюгливой, и, похоже, знала о жизни уже немало. Больше всего на свете Олька любила слово «непруха», повторяя его к месту и не к месту. Так и окрестили.
Олька в компании не тушевалась, веселилась не меньше остальных. И даже, кажется, хотела увести Юрку Малого у Анжелки. И увела бы, наверное, но Олька Юрку не интересовала. И это было обидно.
- Подумаешь, недомерок какой-то, а шаха из себя корчит! – жаловалась она горько брату на Юркино презрение.
Костя Шар на эти разговоры внимания не обращал, раз и навсегда образумив Ольку:
- Да ты внимательно глянь: он же тебе в пупок дышать будет, дура!
Олька замолчала, но в душе не согласилась. Ведь находит же в нём что-то красавица Анжела! И остальные Юрку боятся…
Матери Ольки и Кости были родные сёстры, жили на одной улице, работали на рынке в соседних палатках и торговали примерно одинаковым китайским барахлом. Обе имели высшее образование и обе с презрением к нему относились, потому что настоящего заработка оно не давало.
Давно уже они перекочевали со своих мест ИТР на рынок, и с тех пор чувствовали себя совсем хорошо; сначала в качестве «челночниц», потом – в роли мелких оптовиков; и вот теперь, наконец, - в лице настоящих владелиц приличных доходных мест. Мужья у обеих тоже приобщились к семейному бизнесу и в паре ездили за товаром, пока их жёны стояли за прилавками.
Время от времени Костя с Олькой, привыкая к общему делу, подменяли матерей. И, надо сказать, выторг у них получался ничуть не хуже, особенно у Ольки. Видно, она имела прирождённый талант, и на базаре Непруха чувствовала себя как рыба в воде.
Брат с сестрой были всюду вместе, несмотря на разницу в три года. И даже вместе мечтали открыть «точку» по приёму металла. Мешал возраст. Но это – временно. Костя уже познакомился с одним человечком, и тот обещал через года два-три посодействовать. А пока Костя суетился по мелочам: помог кое-кому снять и вывезти несколько хороших оградок со старого кладбища. Заработал, кстати, неплохо, поэтому недавно снова ходил в разведку и наметил себе ещё металл с могил. Зачем он покойничкам, верно?
Не брезговал Костя и канализационными люками, разбивая их для верности на куски, чтоб «ментура» не прицепилась. А разбитый люк, - что с Кости взять? Нашёл, и всё. Да, уже был вдребезги.
Впрочем, милиция «металлистов» не трогала. Это было видно из того, что подобные пункты процветали вовсю, и никто ими особо не интересовался.
Олька тоже не была без дела: Костя поручал ей время от времени раздавать на улице «визитки» смазливым девчоночкам. «Визитки» зазывно рассказывали о головокружительных наборах «в танцевальные группы для работы за границей», о заоблачной зарплате и невиданной карьере.
Олька и сама заинтересовалась, спросив Костю, с какого возраста можно будет и ей? Но братец, вытаращив глаза, презрительно покрутил пальцем у виска:
- Ты что, ду-у-у-ра?!
И Олька наконец кое-что смекнула.
Девушки, которых находила Олька, перезванивали Косте, а он их передавал какому-то Максиму. Потом брат получал «свою долю» и одаривал чем-нибудь Ольку.
* * *
Сон всё не шёл, и Димка, извертевшись с боку на бок, решил: надо чем-то отвлечься, забыться; может, тогда наконец захочется спать.
Он и не предполагал, воображая два часа назад (такой герой и крутой парняга), что какой-то отброс общества не даст ему покоя. Грязный вонючий бомж в рваном свитеришке упорно стоял у него перед глазами. Стоял и смотрел, подонок.
Димка встал, пошатался немного по дому, попил минералки – не помогало. Двинулся к большому шкафу с книгами, протянул было руку за какой-нибудь из них, но наткнулся на Достоевского: тьфу, напасть! Идиотское совпадение.
Да, проходили они эту муть – «Преступление и наказание». Димон, конечно, на уроке шпарил назубок, а в душе изо всех сил презирал хлюпика Раскольникова.
Чертыхнувшись, Димон всё же вынул книгу и раскрыл наугад:
«…Разве я сейчас не жил? Не умерла ещё моя жизнь вместе со старухой! Царство ей небесное и – довольно, матушка, пора на покой!»
Вот это верно. Хорошие слова попались. Димон поставил книгу обратно, поводил ещё по полкам глазами. Библиотека у Решетниковых была богатейшая, шикарные издания с золотыми корешками. Тут имелось всё, чего душа желает. Димон усмехнулся: вспомнил, как училке литературы чуть дурно не сделалось, когда он небрежно начал перечислять, какие книги есть у них дома.
Вот хотя бы Мопассан – полнее этого собрания сочинений знаменитого писателя – вряд ли у кого было, даже из папиного бомонда. Так утверждала мамочка, а в этом она знала толк. Тут она молодец, ничего не скажешь.
И Димка вдруг вспомнил, как им достался этот самый Мопассан. Комедия да и только! – Димон тогда учился классе в шестом, что ли; дело было зимой, он заболел и лежал дома третий день. Они жили ещё не здесь, а в многоквартирном доме, на первом этаже.
В тот день рано утром робко позвонили в дверь, и мама, недовольно бурча («Кого ещё с утра принесло?»), пошла открывать. Но у двери, однако, заболталась, и Димка потихоньку, на цыпочках, прокрался ко входу: интересно, с кем она там так долго?
В прихожей стояла интеллигентного вида худенькая женщина с робкими глазами и, прижав руки к груди, горячо заклинала маму:
- Поймите, я не попрошайка. Купите! Книги хорошие, не пожалеете. Мне всё равно: сколько дадите – столько и спасибо.
- Хорошо, покажите! – властно приказала мама, и женщина, нагнувшись, принялась вытаскивать из большой сумки, сиротливо жавшейся к ногам, толстые тома в добротных переплётах.
- Это Мопассан, Мопассан! – уверяла она, дрожа от стыда.
- Вижу, - заинтересовалась мама. – Ну и сколько вы хотите?
- Видите ли, - заторопилась гостья. – Мама у меня очень болеет. Я уже всё извела на лекарства, что было. Хлеба купить – и то, извините, не на что…
- Хлеба? – жёстко спросила мама. – Договорились. Я плачу за каждый том по цене буханки хлеба, - вас устраивает? Двенадцать томов – двенадцать буханок.
- Что вы?.. – растерялась женщина. – Да в любом букинистическом магазине мне дадут гораздо больше…
- Так и идите туда! – рассердилась мама.
- Там ждать надо, пока продадут, - прошептала женщина. – А нам уже сегодня есть нечего!..
- Милая, кому есть нечего, тот не торгуется. Ну что, согласны? Или, извините, мне некогда.
И тогда женщина заплакала:
- Ну что же, давайте…
Мама деловито отсчитала несколько некрупных бумажек, взяла книги и наконец выпроводила посетительницу:
- Бог вам судья… - прошелестело напоследок в равнодушную дверь.
Мама повернулась и увидела в коридоре Димку.
- Это что ещё, ну-ка в постель! – прикрикнула она весело. И тут же возбуждённо добавила:
- Ох, Димуха, что я сейчас взяла! Подрастёшь – оценишь.
И пошла ставить Мопассана в шкаф. Папа вечером тоже покупку одобрил, и они втроём ещё раз от души порадовались такой удаче.
Став взрослее, Димон взялся за француза вплотную и увлёкся серьёзно; даже в прошлом году писал работу на конкурс от школы. Получил и место, и грамоту; а потом ещё – «Стипендию губернатора для одарённых». И дело не в сумме, просто приятно.
Мопассан всегда, всегда ему помогал. Вот и сейчас – должен. Димон решительно снял с полки третий том и уселся в кресло.
* * *
В отличие от Димона, Анжела сегодня заснула как младенец: в мгновение ока. Старый пьяница-бомж для неё просто никогда не существовал, вот и всё. Анжела умела «не брать дурного в голову». Ну, подошёл – получил. Не надо было лезть. Процесс естественного отбора.
Анжела училась плохо, но про Дарвина – ей понравилось, и она запомнила. Главное, жизненно! Только те, кто сильнее и приспособленнее, остаются жить дальше.
Родители Анжелы работали в Италии уже четыре года, и девочка сначала тосковала; а потом – и ничего, лишь бы деньги высылали. С Анжелой проживала бабушка – мать отца; бойкая старуха, хотя почти глухая (давнее осложнение после гриппа). Она была существом лояльным, невредным.
