Антон Тарасов - Подводные камни
Андрей с силой закрыл за собой дверь, поднял воротник пальто и зашагал по переулку. Навстречу ему двигался человек, походка и черты которого показались ему знакомыми. И действительно, подойдя чуть ближе, он увидел, что это Велицкий.
— Василий, какая встреча! Ты ко мне али по делам куда? — Андрей остановился и съежился: слегка подмораживало.
— Само собой к тебе! Вытащить тебя из этой скукотищи, показать мир, настоящую жизнь! — заголосил Велицкий и, прищурив правый глаз, поинтересовался, — составишь мне компанию?
От Велицкого попахивало спиртным. Он был небрит, неопрятен, чуть покачивался, нервно переминался с ноги на ногу. «Видно, до утра гуляли», — сообразил Андрей.
— Составлю, только знаешь, нынче я в средствах довольно ограничен.
— Старик нервы мотает? — с хохотом спросил Велицкий. — Этот старый морской скряга не желает разориться на сына? Не узнаю его, совсем не узнаю!
Андрей сжал кулаки: ему вдруг захотелось кого-то ударить или начать душить, сорвать на ком-то свою неизвестно откуда взявшуюся обиду.
— Да, времена меняются, — вздохнул Андрей. — Ну, ничего, я не упущу возможности выколотить из него пару рублей, а то и больше. Куда ему еще их тратить, кроме как на меня?
— Не ворчи, выручу. Я же вчера отыгрался знатно, все свои долги вернул. Никому ничего не должен, ни копейки, и даже самому немного осталось отметить это. Ну, поедем?
— Куда? — Андрею стало интересно, что задумал Велицкий.
— Здесь, недалеко, во Вшивой слободе есть одно местечко, салон мадам Паниной. Слыхал о ней? — Василий хлопнул Андрея по плечу.
— Признаюсь, нет.
— Не беда, скоро поймешь, что к чему, — Велицкий подмигнул. — Что-то ты грустным выглядишь. Неужели тебя так гнетет вчерашний твой проигрыш? Впрочем, знаю, поверь, мне это тоже знакомо.
Андрей чувствовал некоторое превосходство Велицкого над собой. Василий был всегда в курсе всего происходящего в Петербурге, имел знакомства повсюду, где бы ни появлялся. Даже многие лавочники, завидев его, кланялись, называли: «месье Велицкий». Василий с пренебрежением кланялся в ответ, и после делал вид, что он не знаком со всеми этими лавочниками и торговцами.
Конечно, Андрею так вести себя было непозволительно: стоило только отцу узнать о чем-то подобном, и меры были бы приняты незамедлительно. Нет, отец никогда не поднимал на него руку и даже не помышлял об этом. Но одного его взгляда было достаточно, чтобы заронить в Андрее нечто похожее на страх и смирение, которое подогревала и отцовская немилость в отношении выдачи денег. Обычно отец не скупился, но когда выходил из себя, Андрею не приходилось рассчитывать даже на мелочь. Что-то подсказывало Андрею, что снова наступают такие времена.
Несмотря на воскресный день, на Лиговском было немноголюдно. Прохожие кутались, ежились от пронизывающего ветра. Кто-то с противоположной стороны окликнул Велицкого и снял шапку, но Василий сделал вид, что ничего не расслышал и, как ни в чем ни бывало, шел дальше. Андрей на мгновение остановился и оглянулся: немолодой, довольно прилично одетый мужчина смотрел вслед Велицкому и качал головой. Наконец, он натянул шапку и медленно, немного покачиваясь, зашагал своей дорогой.
Андрей едва поспевал за Василием. Немного не дойдя Невского, Велицкий стал громко хохотать — на первом этаже дома, выкрашенного в грязно-зеленый цвет, располагалась парикмахерская. В ее витрине было вставлено большое зеркало в тонкой, почти незаметной серебристой оправе. Массивность зеркала делала оправу практически незаметной. Вдали, за витриной, если присмотреться, было видно, как суетится парикмахер — старый седой немец. В зеркале отражалась вся улица и все по ней проходившие. Крестьяне, не привыкшие к городским безделушкам, часто останавливались, завороженные, перед зеркалом, долго смотрели в него, многие крестились. Велицкого это забавляло.
— Посмотри, дорогой друг, какой у нас еще отсталый народ! В Британии соорудили подземную железную дорогу, на другом краю света телеграф. А у нас простой люд все еще удивляется зеркалу, какому-то дурацкому зеркалу!
— Да, да, — кивал головой Андрей.
— Это же темень, непросвещенная темень! И нам с тобой предстоит с нею жить, принимать свои решения в ее благо. Стоит ли оно того? Давай подумаем…
— Подумаем, — согласился Андрей. — Но когда-нибудь в другой раз.
У зеркала была небольшая толпа — все, судя по виду, крестьяне, приехавшие в Петербург по делам или на рынок и, продав мясо или молоко, сновали по городу, удовлетворяя свое любопытство.
Во Вшивой слободе, в отличие от Невского, было совсем немноголюдно, темно. Из каждой подворотни пахло помоями, которые выплескивали из окон, мало задумываясь о том, что по улице в этот момент может кто-то проходить. Андрей поморщился. Из кабака доносилась пьяная ругань, кто-то дрался, зазвенела посуда.
— Довольно! — раздался чей-то крик, и кто-то грузный упал прямо на припорошенную снегом мостовую.
Из-за темноты было невозможно разобрать, кто это — просто была видна большая тень, слышалось тяжелое дыхание человека, перебравшего лишнего.
— Грязь, какая грязь! — брезгливо проворчал Велицкий. — Ну, ничего, мы уже почти пришли. И, думаю, что нам там будут рады.
— Уж надеюсь, — Андрей в глубине души уже стал жалеть, что согласился на столь странное путешествие в не менее странные места, которые он обычно обходил стороной.
В небольшом кирпичном доме на первом и втором этаже во всех окнах ярко горел свет, но из-за плотных штор ничто не выдавало того, что происходило внутри. Над крыльцом горел единственный в округе фонарь. Велицкий остановился, загадочно улыбнулся, зачем-то откашлялся и довольно бесцеремонно постучал в дверь. Из-за двери никто не ответил, только почти мгновенно щелкнул замок.
— Идем! — Велицкий толкнул дверь.
Андрей вошел вслед за ним. Передняя была обита гобеленом. На полу лежал ковер с мягким ворсом — да и дальше, сколько видел Андрей, все было застелено коврами. Велицкий снимал с себя пальто — перед ним, улыбаясь, стояла женщина лет сорока, одетая не по возрасту. Она курила папиросу через мундштук и очень часто моргала. От этих резких движений на ее платье образовывались мелкие складки. Андрей впервые видел, чтобы женщина вот так, в открытую, курила, причем не в гостиной или в салоне, а прямо дома, в передней.
— Василий, вы к нам и друга привели. Это прелестно! Ну, давайте знакомиться. Прошу вас, Василий, познакомьте же нас, наконец!
— Да, конечно, как же это я забыл, — Василий засуетился. — Знакомьтесь, Екатерина Панина. Екатерина, это мой друг Андрей, человек весьма неглупый, так что, уверен, вы друг другу понравитесь.
— Merci, Василий, — Панина изобразила что-то похожее на поклон и взмахнула в воздухе дымящей папиросой. — Je sur vous entendais, мой дорогой друг. Что, вам не нравится мой французский?
Андрей немного настороженно осматривался по сторонам. Вопрос он слышал, но отвечать на него не спешил. «Что я тут делаю? Неужели все задумывалось ради встречи с этой вульгарной, отвратительной дамой? Хотя, нет, так ли она отвратительна? Это мы еще посмотрим»
Но все же Андрей предпочел притвориться, что ему дико интересно, что он без ума от Паниной и пробормотал:
— Нет, нет, что вы, не понимаю, с чего вы вдруг так решили! Я готов вечно наслаждаться вашим тонким, восхитительным голосом. Ах, как я рад, что наша с вами встреча состоялась!
Андрей обратил внимание на странную тишину, царившую в доме: не было слышно ничего, ни шорохов, ни шагов — никаких признаков присутствия еще кого-либо. Гобелены на стенах и ковры тщательно глушили все звуки. Конечно, он слышал о борделях, во множестве располагавшихся во Вшивой слободе, но то, что он сам окажется в одном из них, не мог предполагать, представлять даже в самых разнузданных фантазиях. И вот он в одном из таких салонов. «Теперь мне отчетливо ясно, какого рода у Велицкого тут дела», — заключил Андрей, еще раз взглянув на Панину.
— Что ж, оставляю вас, — Велицкий говорил лениво и проявлял недовольство, словно ожидая какого-то предложения, словно вот-вот его с почестями пригласят куда-то. Так и случилось. Панина вдруг стала серьезной и крикнула:
— Машенька, встречай, к нам гости! Машенька!
На крик из комнаты вышла девица с одутловатым лицом и сделала поклон Андрею:
— О, месье, какой у вас мужественный голос! А я грешным делом пока не увидала вас, думала, что принесло к нам какого-то грубияна из кабака. Ах, неужели нам вечно придется терпеть такое соседство! — Маша наигранно закатила глаза и всплеснула руками.
Из того, насколько они с Паниной были схожи внешне чертами лица и по платьям, Андрей заключил, что это мать и дочь. «Мать, однако, несмотря на возраст, привлекательнее, — подметил Андрей. — По всему видно, что на дочь вся эта атмосфера действует угнетающе».
