Олег Дарк - Second Hand
Живописнейшие картины жизни сменяли друг друга, неотвратимо объединялись, роковым образом связывались в эпизоды. Теперь тебя так просто оттуда не выпустят. Она не понимает, что ни выпустить, ни задержать никого нельзя. Что нужно, чтобы текст не стал литературой? — вот в чем вопрос. Может быть, изменить точку зрения? (Проезжая станцию Бе-ло-рус-ска-я.)
Несчастье ближнего и есть то, о чем мы хотим прочитать. Если оно в конце концов миновало его, мы радуемся, что он, а вместе и мы с ним, счастливо избегнули злоключений. Если же несчастье все ж таки оказалось необоримым, мы снова радуемся, но уже тому, что оно случилось не с нами. Сочувствие герою, его переживающему, — вот то, что только и может требовать от литературы порядочный человек. И с этим было бы бессмысленно спорить, ибо только в этом и есть традиционное оправдание литературы. Значит, чтобы достичь искомого результата, нужно вести повествование с точки зрения того, кто (или что) приносит несчастье.
Необязательно, чтобы он (оно) и вело это повествование. Рассказывать-то может как раз страдающий (страдающая). Эффект достигнут в том случае, если будет последовательно проведена точка зрения противоположной стороны. Средств для этого два: ирония и сомнение. Последнее, в свою очередь, может быть как общим (скажем, то, что рассказывает героиня о мучениях своих, не вызывает доверия), так и конкретизированным: открытие противоречий, несогласований и вероятного умолчания. Живописнейшие картины сменялись.
Рассказывала, что, обнаружив первые признаки нарождающейся груди и устыдившись оных (насмешничанье товарищей, тайные, внимательные и сейчас же отведенные взгляды педагогов), взмолилась, чтобы они прекратили рост и остались, какими успели стать, и они прекратили, оставшись. Она сказала: тому, кто там есть. Поразило. (Перечитав.) Где-то тут должно быть с рифмами.
Возможно, еще эффективнее — постоянно менять точку (вернее, уже точки) зрения на происходящее. В смысле не направленности, а их принадлежности. Тогда сомнения и возражения, которые вызывает буквально каждое высказывание героини, равномерно распределяются среди незримо присутствующих слушателей. Что бы она ни сказала, на это сейчас же реагируется опровержением. Все дело в том, что мы не знаем, кем реагируется. Потому что о них нам ничего сказано не было. Иногда всплывающее имя говорящего только усиливает общую таинственность. Неотвратимо объединялись, роковым образом.
Всегда знал, что родила для себя, для того и со мной все затеяла, потому что лучше я, чем кто-то, да и не скрывает, спит с ним в одной постели, представляю, выбирает ему жену, чтобы потом разводить, потому что она ж лучше знает, совершенно избаловала (преступление, преступление!), работает как вол, зарабатывает и зарабатывает, крутится, и все ей мало, весь дом заполнен вещами (не понимаю), а узнав, поставила условие: либо я, либо она, а то пускать не буду, и не пускала, знает же, что для меня, ревность что ли. Она говорит: да не может же оставить без отца, ей хорошо рассуждать. А вдруг, никогда не знаешь, вернее, наоборот, знаешь, что происходит не так, как заранее предполагаешь. (Написанное.)
Задумчивей, чем тень у ног
(На тусклом пальце перстень вертишь)
(И безразличней этой тени)
(Как пес, ложится потолок)
(Ложится на пол потолок)
(И трется, обрастая шерстью)
(Мурлыча, трется о колени)
(Под взглядом обрастая шерстью)
То отразишься в зеркалах
То тронешь, проходя, рукою
Вдруг сдернешь наземь. В пух и прах
Разбито зеркало с тобою
Так ты, поэт, невольник сна
То нижешь строчки
То — — — одна
Другой короче
Так ты, любовь. — — —
Пугая регулярностью явленья
А, вот. (На обороте проездного билета.)
Кровь, которую девушка пролила, была, по его мнению, некоторой компенсацией за оскорбление и унижение, которому она его едва не подвергла. Потому и говорил ей, что больно теперь будет всегда, что ему мало ее сегодняшнего мучения, а надо, чтобы она его теперь всегда ожидала, ее постоянный страх, навсегда отвратить ее от любовных радостей. Но тогда он и прогуливал ее по городу, и приехал на другой день не из чувства вины или смущения, а чтобы, с одной стороны, еще раз понаблюдать ее растерянность перед болью, а с другой — закрепить и усилить в ней это чувство, которое, как он надеялся, теперь с ней будет всегда. Связывались в эпизоды.
В пору порассуждать об исторической судьбе эстонцев, судьбе, которую они несут в себе. Она определяет их поведение и в сферах, далеких от политики. Эстонцы чувствуют себя раз и навсегда униженными русским, как они говорят, владычеством. Поэтому очень остро реагируют на любое частное унижение со стороны более сильных соседей своих. Эти готовящиеся новые унижения они постоянно подозревают, а если ничего похожего на них не происходит, то испытывают дискомфорт и даже некоторую обманутость, которая их тем более выводит из себя. Так бывает, когда чего-нибудь очень ждешь, даже самого плохого, а оно не наступает. За исторические унижения Эстонии сейчас расплачивалась провинциальная художница. (Был недоволен.)
Кажется так же маловероятным и предположение девушек, что их новый знакомый связан с бандитами или подпольной коммерцией. Ведь в этом случае он вряд ли бы выпустил Катю, которая могла прямиком направиться в милицию. Он же не мог ничего знать ни о ее рас-стро-ен-ных чувствах, ни о злой ревности к подруге. Случись так и приехал бы наряд, тогда на-ру-жу-бы полезли все тайные занятия гостя, его каналы и связи, была бы раскручена его де-я-тель-ность, а значит, и тех, кому он, по предположению рассказчицы, что-то вез. А это бы, в свою о-че-редь, означало бы конец его криминальной карьеры. И из-за чего? Из-за двух проблядушек. Да его бы просто пристрелили. Нет, бандитом он не был. Все, что он делал, делал в аффекте, мало что соображая и не кон-тро-ли-ру-я себя, ни о какой милиции не думал. Чего профессионал, конечно бы, себе по-зво-лить-не-мог.
Потому и похищение джинсов не было заранее спланировано, да и сами джинсы ему были не очень нужны. Сказано же: у него были модные, хорошие штаны. План насчет джинсов родился в нем спонтанно, по вдохновению. Радость и торжество удавшегося изнасилования недолго держались в Яне. На следующий день ему этого уже было недостаточно, он решил, что, еще и обворованная, она будет выглядеть более униженной. Возможно, джинсы и прямо ассоциировались и напоминали об унижении, которого он только по счастливой случайности избежал. Перечитав, был недоволен. (Подходя к ее красноватому дому.)
