А.М. - Рассказы
По классу прошелся вздох удивления. Оказалось, что кроме меня никто хорошо читать не умеет. Были еще две чеченские девочки, но они читали по слогам. Некоторые вообще не знали даже букв.
- Открой букварь и начинай читать.
Я открыл и увидел на странице большой портрет человека. Сбоку крупными буквами было написано – ЛЕНИН.
- Ленин... – шепотом прочитал я.
Так началась для меня школа.
6
Весной меня крестили в русской православной церкви. Немцы крестили Веру, и было решено крестить и меня вместе с девочкой.
Мы выехали рано из села утром на автомобиле деда Густава. Церковь находилась в городе. Помню, что мне жутко хотелось спать, и я все время зевал и на стекла автомобиля накрапывал мелкий дождик.
Крещение было для меня чем-то таинственным и непонятным. Именно тогда я впервые увидел, что такое церковь. Иконы и горящие свечки казались мне какими-то пришельцами из потустороннего мира.
Меня раздели до трусов, отчего было неловко, и священник помазал меня каким-то маслом, ставя крестики на лбу, ну руках и на ступнях. Потом был большой чан со святой водой, в который я наклонил голову. До сих пор помню эти струйки воды, стекающие с волос по щеке и подбородку.
Моим крестным стал сын деда Густава – Фридрих. Он сейчас живет в городке Бланкенратч на севере Германии.
Когда вышли из церкви – зазвенели колокола.
7
А потом через год, когда я уже пошел во второй класс, распался Советский Союз. Начали дорожать продукты, появились так называемые «спекулянты». Уехали немцы и поляки. Майя долго обнимала меня и целовала на прощание.
- Я тебя никогда не забуду, - сказала мне она. – Никогда.
- Я тебя тоже.
В дом немцев въехали новые люди. Украинцы. Среди них оказался Павлик, мальчик старше меня на год. Мы с ним позже подружились. Но уже как раньше, я не мог свободно бегать по дому Майи. Все родное когда-то, стало вдруг недосягаемым и чужим. Иногда сквозь забор я с грустью смотрел на гамак, здесь мы качались с Майей, а вон там дальше, где стоят вишни, раньше был наш шалаш. Но теперь его нет. Новые соседи поставили там кроличьи клетки и стали разводить кроликов.
На чеченском хуторе тоже стало неспокойно. Чеченцы отказались пасти скот и не пускали на «свои земли». Произошли стычки между управлением совхозов и чеченцами. А потом все как-то моментально стало странным и непонятным. Менялись курсы валют, в продаже появились пластинки на английском языке, стали отключать свет в селе.
Мама работала ночами в больнице. И когда отключали свет в селе, я ехал в город на автобусе к ней в больницу, чтобы сделать уроки.
А потом я реально ощутил, что такое зима. Ощутил впервые, потому что не было денег на то, чтобы купить мне хорошие сапоги. Я ходил в школу в осенних ботинках, утопая по колено в снегу, и было очень холодно. Дома мы грели печку, и мама наливала кипяток мне в железный тазик, но я его не чувствовал, настолько замерзали ноги.
Так, как мы нуждались в деньгах, мама решила подселить квартиранта. Это оказался студент. Его звали Дима.
8
Дима поселился в комнате, которая раньше была залом. Он привез с собой кучу книг и кассетный магнитофон. До этого я видел только пластинки.
В первый же день мы с ним сразу же подружились. Он схватил меня, словно я был котенком, перевернул вверх ногами и начал щекотать.
- Дима! Прекрати! Уронишь ребенка! – испугалась мама, подбегая к нему и выхватывая меня у него из рук.
- Нашли ребенка, девять лет ему уже скоро будет, наверное, - рассмеялся Дима, и уже обращаясь ко мне, сказал подмигивая. – Понравилось?
- Еще бы!
Так он у нас и поселился. Я иногда заходил в комнату к Диме, и, слегка приоткрыв дверь, смотрел на него. Он всегда сидел, чуть наклонившись, настольная лампа отбрасывала свет слева направо. Он все время что-то писал, причем быстро и размашисто. Тогда я еще не понимал, как человек может писать так быстро. Иногда хотелось зайти к нему в комнату, но я не решался.
Однажды он вдруг повернулся в сторону двери, видимо почувствовав мое присутствие:
- Артемка, иди сюда! Давно стоишь там?
Я подошел к столу и встал слева, посмотрев на него. Настольная лампа делала его лицо светлее. У него были серые глаза. И тут он схватил меня и посадил к себе на колени.
- Сидеть лучше, чем стоять? Правда? – сказал он, улыбнувшись, и поцеловал меня в щеку. Это было неожиданно и приятно.
Он обнял меня слегка рукой и стал писать дальше. Изредка он переворачивал страницу книги, которая стояла перед ним. Я чувствовал, как он дышит мне в щеку, тихое ровное дыхание. От него хорошо пахло. Не так, как от отца. Пахло чем-то приятным, чем-то родным.
- Понимаешь, что я пишу? – спросил он, перевернув очередную страницу.
- Нет, у тебя почерк непонятный, – ответил я.
- Вот как...
Я обнял его и положил ему свою голову на плечо. Не знаю почему, но я заплакал. Наверное, оттого, что мой отец был не таким как Дима, кто знает. Даже сейчас я не могу сказать наверняка. Дима меня не отстранил, а наоборот прижал к себе еще крепче.
- Ты что это плачешь? – спросил он.
Я не отвечал, а еще сильнее разревелся. Наверное, я тогда промочил ему весь воротник рубашки.
- Ну, тихо, тихо, большой мальчик уже, а плачешь.
- Я не большой, – ответил я, всхлипывая. – Мне всего восемь.
- Ну, все, успокойся... Мальчики не плачут.
- Плачут.
Он продолжил писать. Я же пошмыгав носом, закрыл глаза, обнял его еще крепче, и видимо заснул, так как проснулся только утром, и в своей кровати. Дима меня туда отнес, видимо, попозже. Возле подушки лежал рисунок, на котором было нарисовано желтым карандашом большое солнце и красными печатными буквами написано: «С ДОБРЫМ УТРОМ СОЛНЦЕ!».
Это написал Дима перед уходом в институт.
9
Дима прожил у нас ровно год. До первой стычки с отцом и второй – с моей деспотичной бабушкой.
Стычка с отцом произошла зимой, когда мне было уже девять лет. Отец пришел пьяный и начал оскорблять маму, Дима вступился. Они сильно подрались, и отец в ту ночь куда-то ушел и не появлялся дома где-то три дня. После чего у Димы состоялся напряженный разговор с моей мамой. Я не помню, о чем они говорили, но кое-что запомнилось.
- Зачем вы живете с ним? Он же вас не уважает. Как вы можете? Хоть бы о ребенке подумали! – говорил Дима.
- Я о нем и думаю. Без его зарплаты мы не проживем, – так отвечала мама.
А потом спустя два дня приехала бабушка. Она жила в городе в трехкомнатной квартире со своим вторым мужем. И к нам приезжала нечасто. Она начала ходить в баптистскую церковь и считала себя набожной. Потому, когда она увидела у меня пластинки с Биллом Хейли, Элвисом Пресли и Битлз, то разломала их на мелкие кусочки, заявив, что не потерпит подобной мерзости в своем доме. Тоже самое произошло с картами и шахматами. Карты были порваны, шахматная доска разбита. Потом она утопила в ведре котят, которых родила наша кошка, и напоследок – потребовала с Димы увеличения оплаты за проживание в нашем доме почти в два раза. Это все называлось так – «навести порядки».
Дима ответил ей, что все вопросы будет решать с моей мамой, а не с ней. На что в тот же вечер, бабушка в повышенных тонах наговорила моей маме и Диме кучу грубостей, и потребовала, чтобы Дима съехал.
- Он мешает твоей семье! – таков был ее вердикт.
Тогда-то я и понял, что на самом деле мы живем не в своем доме, а в доме бабушки.
Дима уехал на следующий день. Я помогал ему упаковывать чемоданы, складывать книги. Потом я проводил его до автобусной остановки. Хотелось реветь, но я сдерживался. Дима ничего не говорил, просто гладил меня по голове, ероша волосы. А когда подъехал автобус, он крепко-крепко прижал меня к себе и поцеловал меня в губы.
- Прощай, - сказал он. – Будь сильным.
- Пока...
Он быстро поднялся в автобус и махнул мне рукой напоследок уже в салоне.
Всю дорогу назад домой я ревел и размазывал слезы по лицу. Тополя шумели под холодным ветром, осыпая с веток снег. Хотелось упасть в сугроб и умереть.
Весной мне исполнилось 10-ть лет.
10
Я крепко подружился с Пашкой, с соседским мальчишкой, который теперь жил в доме деда Густава. Весь конец мая мы ходили с ним рыбачить на сельское озеро и приносили домой по 6-7 маленьких рыбок. Пашка не был проворнее меня, но зато был не так брезглив. Например, он совершенно спокойно брал больших толстых жаб в руку, или слизких ужей. Жабы квакали, ужи извивались. Потом приносил их в село и выпускал на чужие огороды.
Однажды это дело заметили, и Пашке здорово досталось. Его мать выпорола его прутьями малины.
Когда приходили на озеро, то валялись, разговаривали о всякой чепухе, ели арбузы и сплевывали косточки в камыши. В соседнее село приехали дунгане, они начали продавать арбузы и дыни. Я издали смотрел на их разноцветные халаты, не решаясь подойти. Пашка же их совершенно не боялся и всегда брал у них арбузы.
