Ира Брилёва - Приключения вертихвостки
Я на минутку задумалась.
— Послушай, а почему он так поступил. У него все же есть семья, родственники?
Дэвик пожал плечами.
— Есть, конечно. Но разве можно объяснить поступки влюбленного человека? И потом, насколько я знаю, ты ведь тоже к нему очень хорошо относилась? А семья… — И Дэвик сделал какой-то неопределенный жест. — Ты хочешь о них знать? — Я активно затрясла головой — говорить с полным ртом было неудобно. — Видишь ли, Сашок был очень одиноким человеком. Ему как-то не повезло ни с женой, ни с детьми. Я знаю его семью. Они всегда хотели от него только одного — денег. А это ведь сильно утомляет. Вот он и искал, видимо, родственную душу. И нашел! — Дэвик снова ласково глянул на меня: — И, знаешь, я его действительно понимаю. Ты, Зиночка, просто прелесть. Такая непосредственная, искренняя и ничего не требующая. Просто человечек, добрый и отзывчивый.
Дэвик отставил чашку с недопитым кофе, наклонился ко мне и поцеловал. Легко и приятно, но уже не как любимого ребенка. Я улыбнулась ему в ответ, и подумала: «Нет, наверное, надо его оставить у себя. Вроде мужик хороший. Такие редко попадаются». И, приняв это решение, я теперь уже сама потянулась к Дэвику, и мы снова потеряли счет времени.
Откинувшись на подушки после второго за это утро вполне замечательного секса, я закурила и попросила Дэвика:
— А ты можешь рассказать мне про его семью?
— Про чью? — слегка опешил он. Видимо, не ожидал моего вопроса. Еще бы! Все думают, что только мужики сразу «после того как» могут спокойно повернуться на другой бок и захрапеть. Ничего подобного! Женщины тоже вполне способны сразу же переключать мозги на другие насущные проблемы. Правда, я подозреваю, что такая штука, как любовь что-то меняет в этом процессе, но мне еще не приходилось влюбляться настолько, чтобы терять голову. И поэтому я спокойно выпустила струю ароматного дыма прямо в нос Дэвику и уточнила свой вопрос:
— О семье Сашка. Ты же говорил, что знаком с его женой.
— А, ты об этом, — Дэвик даже забыл поморщиться от струи сигаретного дыма — он не курил. — А позволь узнать, зачем тебе это?
Я пожала плечами.
— Не знаю. Просто интересно. Он был такой хороший, а ты говоришь, что семья у него — полное дерьмо. Разве так бывает?
Дэвик усмехнулся и снова посмотрел на меня весьма заинтересованным взглядом.
— Как тебе удалось сохраниться, живя в таком страшном мире? — ответил он вопросом на вопрос. Я не поняла, что он имел в виду, и он пояснил. — Понимаешь, ты человек без второго дна, без червоточины там, внутри тебя. Но совсем не глупая. Это большая редкость. И это всегда очень заметно. Уж ты поверь, у меня глаз наметанный. А люди скучают по таким как ты. Особенно там, — и он снова показал пальцем куда-то вверх. — В смысле, там, в том обществе, из которого был Сашок. Ну, и я, собственно, — добавил он после некоторого раздумья. — Там ведь все насквозь фальшивое: улыбки, чувства, — он снова ненадолго задумался, видимо, размышляя о чем-то своем. — Только бриллианты настоящие, — он грустно улыбнулся на последних словах. Наверное, он хотел пошутить, но вышло как-то неловко.
Немного помолчав после этого короткого монолога, Дэвик натянул одеяло до подбородка, видимо, собираясь с новыми мыслями, и поведал мне следующее.
Жена Александра Владимировича была особой волевой и вполне самостоятельной. Она властно руководила всем, что попадалось ей под руку, и за много лет совместной жизни это стало просто невыносимым. А если все по порядку, то выглядело это примерно так.
Пока Сашок взбирался по ступеням карьерной лестницы, жениться ему было недосуг. Но к сорока, когда он достиг почти всего, чего может желать, здоровый и амбициозный мужчина, он, вероятно, слегка расслабился. И напрасно! Его тут же поймала в свои любовные сети молодая и весьма эффектная женщина. Ей было 28, ему — на 16 лет больше.
Сначала он был без ума от своей молодой жены. Но, шло время, эйфория и любовный флер рассеялись, и Сашок, будучи человеком весьма неглупым, понял, что «попал». Жена становилась все требовательней, и бескорыстность, которая покорила сердце закоренелого холостяка, слетела с нее как утренний туман с холодной глади реки поздним утром. Но к тому времени у них уже был сын. И Сашок смирился.
Он с головой ушел в работу и стал зарабатывать еще больше денег. Это устраивало всех. Время пролетело незаметно, сын подрос, и Сашок с ужасом понял, что сын совершенно не интересуется делами и жизнью отца. Он с удовольствием и какой-то остервенелостью изучал всякие мудреные науки, был жаден до знаний. Но той сердечности, которой так не хватало Сашку по жизни, сын то ли не обладал вовсе, то ли она была запрятана где-то очень далеко в его сердце. А может, влияние жесткой матери сказывалось — дети в таких семьях немногословны, неулыбчивы и редко склонны проявлять свои эмоции. Сашок мучился от мысли, что сын с каждым годом становится все более далеким для него человеком, но сам шагов к сближению не делал. Он решил оставить все как есть и просто ждать. Но годы шли, а в отношениях отца и сына ничего не менялось.
Единственное, что унаследовал от него сын — это чудовищную работоспособность и неутомимую любовь к женщинам.
Сын отпраздновал совершеннолетие и, с головой уйдя в бизнес, который Сашок организовал специально для своего отпрыска, выкачивал деньги из своей строительной конторы, как насос нефть из нефтяной жилы. Сашок наблюдал за успехами своего сына с каким-то смешанным чувством, в котором так до конца никогда и не смог разобраться. С одной стороны, он страшно гордился тем, что его наследник такой умный и успешный. Но, с другой стороны, где-то в глубине души он страшно скучал по простым сыновним чувствам, напрочь лишенным корысти и денежного интереса. Сашок не был излишне сентиментален. Нет! Ему хотелось, чтобы однажды сын пришел к нему и сказал, просто так, безо всякой бравады и показухи: «Отец, ты для меня самый великий и самый замечательный человек на земле. И я хочу, чтобы ты это знал!» Но сын все не шел и не шел, а шло время, и Сашок, сам человек очень занятой, наконец перестал ждать «сбычи мечт», а просто стал жить дальше, с горечью наблюдая, как с каждым, вновь добытым из бизнеса миллионом целковых, отдаляется от него его семья. Эх, деньги, презренный металл!
Стройка всегда хорошо кормила всех, кто пасся на полянах, расположенных рядышком с властью. Пару раз в фирме сына возникали скандалы — что-то там с обманутыми дольщиками или еще какая-то околостроительная дребедень. Но Сашок оба раза скандалы замял — сын все же! Не бросать же родное дитя на съедение всяким там прокурорско-ментовским волкам. После скандалов сынок, видимо, поумнел, и больше неприятностей ни с ним, ни с его бизнесом не было.
Сашок привык к такому положению вещей с его «родственничками», успокоился и вернулся к прежнему — холостому — образу жизни. Днем — госслужба, вечером — веселые кампании. Но он, как человек разумный и осторожный, четко отделял первое от второго. И ни разу не попался.
Сашок вообще по жизни был человеком веселым и добродушным. Несмотря на всю гадючесть своей профессии. И в отличие от своей «замечательной семейки».
Так они теперь и жили, каждый сам по себе. И никто ничего не хотел менять. Жена и сын — по понятным только одним им причинам. А Сашок — по инерции. Он как-то пристроился уже к этой хромоногой семейной жизни, притерпелся и «зажигал» в свое удовольствие с певичками и модельками. Благо, здоровье позволяло. Так продолжалось до тех пор, пока он не встретил меня.
— И знаешь, Зиночка, я тебе скажу, что Сашка тогда словно подменили. У него только и разговоров было, что Зиночка то, да Зиночка сё. Влюбился он в тебя, как пацан. — Здесь Дэвик сделал невозможную для него вещь, он взял из моей руки сигарету и жадно затянулся. Я обомлела. Он же принципиально не курил! И сам прочел мне занимательнейшую лекцию о вреде курения еще вчерашним поздним вечером, после того, как я попросила у него сигарету.
Что такого особенного или волнующего было в рассказе Дэвика, я так и не поняла. Ну, жена — стерва, ну, сын — сволочь. Ну, в конце концов, влюбился мужик в юную девушку, в меня, то есть. И что? Да таких историй вокруг пруд-пруди!
Я высказала свои соображения Дэвику, но он лежал рядом и загадочно улыбался. Когда мой монолог иссяк, он приподнялся на локте и заглянул мне в глаза.
— Понимаешь, девочка. Вся твоя прелесть заключается именно в том, что ты даже не догадываешься, в чем она заключается.
Во, загнул!
Я сделала вид, что ничего не поняла. Мужики обожают, когда мы, женщины, чего-то не понимаем. И тогда у них есть возможность долго и пространно объяснять нам, глупеньким, что-нибудь совершенно пустяковое. А мы можем часами слушать их и согласно кивать головой, думая при этом, например, о том, что завтра совершенно необходимо сделать маникюр — вон, лак на правом мизинце уже совершенно облупился. Главное при этом случайно не выйти из роли и, продолжая ласково улыбаться своему визави, так искусно подавлять зевоту, чтобы он ничего не заметил.
