Елена Радова - Сука
– Ну, не семь...
– А сколько?
– Ну, год, наверное. Может, больше.
– Пусть год. Как?
– Я не знаю, меня это не интересует.
– Поинтересовалась бы. Может, чем помочь мужику нужно.
– Пошлятина какая трамвайная. – Я брезгливо передернула плечами.
– Так вот: я тебе изменил. Хочешь знать, с кем?
– Надеюсь, это была женщина, приятная во всех отношениях.
– Ты так легко об этом говоришь.
– Совсем нелегко, а что мне делать? Зачем вообще ты мне об этом сказал?
– Не знаю. Я ведь всегда был честен с тобой.
– Тебе нужно было что-то доказать себе?
– Нет. Это была медсестра из больницы.
– Она тебе понравилась?
– Нет. Это я ей понравился.
– Тебе с ней было хорошо?
– Это было всего один раз. Значит, не очень хорошо, как ты думаешь?
– Я не знаю. Ты говорил ей наши слова?
– Не сходи с ума. Я вообще ничего не говорил.
– Как бычок на заклании, тьфу, мерзость какая...
– Ощущение мерзости было потом.
– Слава богу, хоть потом... А во время – хорошо было?
– Не знаю.
– Сам начал этот дурной разговор. Ты ж с ней спал, не я. Бывает, что и один раз – но все так прекрасно.
– Ах да, забыл совсем. У тебя же такой богатый опыт в этой области. Ты можешь сливаться в экстазе на кафедре со своим профессором, на сеновале – с инструктором по туризму, в зимнем лесу возле аэропорта со своим Славиком и так далее... Море ощущений – оргазм на взлетной полосе...
– Романов, ну зачем ты так? Это ж все было до тебя. Мне вообще кажется, что все это было не со мной. До тебя меня просто не было... Мы же просто рассказывали друг другу, как жили «до друг друга». Ты тоже не ангел.
– По сравнению с тобой я – ангел.
– Я просто не понимаю, чего ты хочешь. Давай не будем обижать друг друга, просто разойдемся по домам.
– Нет, мы не разойдемся сегодня.
Я поцеловала его в лоб:
– Что с тобой, Ромашка? Мы не виделись так долго. Что-то случилось?
– Я же сказал: я тебе изменил.
– Но ты ж изменил мне телом, не душой? Так?
– Так. Но я изменил тебе. И от нее не пахло парным молоком, как от тебя.
– Это естественно. У каждой женщины свой запах. Обидно, что ты сообщаешь мне об этом с каким-то сладострастием, – заметила я, поджигая сигарету. – Я тебя не понимаю.
– Оль, я люблю тебя. Я так люблю тебя, что мне страшно. И переспал я, чтобы проверить себя – смогу ли я быть с другой женщиной. Я не могу, не получается. Все было чисто механически. И самое главное: все было, но ничего не было. Никакого ощущения полета, никакого растворения, никакой сладости от слияния с другим телом. Никакого превращения в одно. Прости меня, золотой мой ребенок. Милый мой ребенок, прости меня...
– Ты – полный дурак, катастрофический олух, непроходимый. Если бы ты знал, как я испугалась. А сейчас я обожаю твою медсестру. Она замечательная, она помогла тебе определиться в своем отношении ко мне.
– Не смейся, пожалуйста. Я чувствую себя таким подонком – ужас.
– А я чувствую себя восхитительно! Давай-ка лучше выпьем за первую измену в нашей совместной жизни. И «не клянись луной непостоянной», что их больше не будет. Представь, Романов, я все равно люблю тебя – даже после медсестры, даже если б она была не медсестрой, а сказочной принцессой, даже если б тебе было с ней так же хорошо, как со мной, даже если б после нее ты решил бы меня бросить. Я ползала бы перед тобой на коленях, хватала бы за ноги, не отпускала. Нет во мне никакой женской гордости – одна лютая к тебе любовь...
– Ольк, я принес деньги. Много денег. Пусть они будут у тебя. Потому что завтра, после всех объяснений и Галькиных слез, у нас в доме начнется скандал неимоверный. Дичайший скандал будет, и я уже не смогу ничего с собой взять.
– Нет. Нельзя брать деньги из семьи. Ты знаешь, я этого не люблю.
– Это мои деньги. Я откладывал их, чтобы летом поехать отдыхать. С тобой.
Потом была целая половина дня, потом была целая-целая ночь. Вдвоем: мы и целый мир. Такой огромный и такой маленький, точно поместившийся в пространстве нашей маленькой квартирки.
Потом было субботнее утро. И мы разошлись по домам – объясняться. Я сообщила мужу, дочери и маме, что много лет люблю одного человека и не могу больше жить без него.
Реакция была на редкость сдержанная. Коля молчал. Дашка сказала, что все понимает. Мама провозгласила, что она так и знала, что все это рано или поздно случится, потому что нельзя же жить с мужем, который не зарабатывает денег, без конца уткнут в компьютер, а в доме текут краны в ванной и труба в туалете.
Дома было неуютно, и меня все время бил озноб, хотя на улице стояла сумасшедшая жара.
Я ушла к знакомым. Стыд разъедал душу, как уксусная кислота. Позвонила ему. Мобильник не отвечал, по домашнему телефону ответила Галя – голос у нее был безмятежно-спокойный. Я бросила трубку.
К вечеру я услышала все же его голос. Он был какой-то рваный, лоскутный, как одеяло-пэчворк, сильно выцветшее от долгого употребления.
– Ну что?
– Пока ничего. Во-первых, у нее опять язва открылась, во-вторых, Юлька сообщила, что выходит замуж. Не время. Завтра.
Я вернулась домой, где со мной никто не разговаривал. Легла в постель, взяла книгу. Коля ушел спать в другую комнату.
Воскресенье прошло как во сне. Хорошо, что весь день прошел вне дома – брат позвал нас на природу. Вечером я зачем-то затеяла стирку. Алешин мне помогал. Потом мы сели на кухне и выпили бутылку вина. Муж спросил:
– Когда ты уходишь?
– Завтра.
– Ты понимаешь всю неуместность моего дальнейшего пребывания в квартире твоей матери?
– Значит, будем менять квартиру, – тупо ответила я.
Глава 7
В понедельник утром я примчалась на работу в прекрасном настроении. В сумке у меня была только смена белья и косметика. Собирать какие-то чемоданы на глазах у всех у меня просто не было сил.
«Потом, потом, все это ерунда такая. Еще сто раз придется домой заходить», – автоматной очередью простреливало у меня в голове.
В 11.30 у меня на работе появился он. Распахнул дверь в мой кабинет, чмокнул меня в щеку быстро и резко, так что я не успела ответить. Поцелуй мой ушел в воздух. Он с размаху рухнул на стул возле меня и весело сказал:
– Ну, вроде все.
– Ну, рассказывай, – вальяжно улыбнулась я.
– Планерку провел, с работы слинял.
– А дома? – осторожно поинтересовалась я.
– Что – дома?
– Что за привычка отвечать вопросом на вопрос? Мы не в Одессе.
– Ну да, дома. Юлька замуж выходит.
– Ты мне позавчера об этом сообщил.
– И еще. Ты помнишь, что я хотел обои сменить?
– При чем тут обои-то? – недоумевая, спросила я.
– Нет, ну ты помнишь, что я купил новые обои?
– Ну, помню, ну и что?
– Представляешь, – он хохотнул, – Гальке они не понравились.
– И что? – заорала я. – Что?
– Что ты твердишь как попугай одно и то же?
– Я уже молчу, – раздраженно сказала я.
– Да, как же – от тебя дождешься! Я всегда говорил – какая ж ты красивая в злости!
– Я не злюсь.
– Так вот: они ей не понравились, и мне их нужно заменить.
– При чем здесь я?
– Ты ни при чем. Просто их нужно заменить.
– А потом что?
– Что потом? Клеить нужно. Я бы и сам поклеил, да мне помощник нужен.
– Ты что, зовешь меня себе в помощники?
– Какая-то ты сегодня неродная и непонятливая. И шутишь, прости, не слишком удачно.
– Да не шучу я. Никак не врублюсь, зачем ты мне про все это рассказываешь. Пусть Галя тебе поможет.
– Да она все болеет.
– У нее всегда очень вовремя открывается язва. Я не знаю – найми людей. Меня это не интересует, как ты будешь с обоями управляться. У тебя там, помнится, с батареями еще какие-то нелады, так что и их сменить не забудь. Уж делать так делать.
– Короче, Оль, ты не язви зря. Батареи действительно тоже нужно сменить.
– З-зачем? – будто просыпаясь, спросила я.
– Ну, ты странная, право. Они уже свой срок отслужили.
– А потом что? Что потом-то? – ослино твердила я.
– Что? Ты же умная женщина... – философски заметил он.
– Я? Умная? Но не настолько же, чтобы понять связь между обоями с батареями и нашей дальнейшей жизнью вдвоем, – прошептала я.
– Что ты шепчешь? Ты кого-то боишься? У тебя неприятности? – бодро вопрошал он.
– Я... боюсь... тебя, – раздельно сказала... не я, «она». Меня больше не было.
– Выйдем на улицу, – мягко предложил он.
– Никуда я не пойду.
– Почему?
– Не хочу.
– Что случилось?
– Это я у тебя должна бы спросить.
– Кстати, как у тебя отношения с твоими учредителями? Не наезжают?
– Прекрасные отношения. Чего им на меня наезжать? Дивиденды они получают исправно.
– Смотри, если что, я могу с ними и разобраться.
– Ты лучше с собой разберись, – «не я» плакала.
– Дорогая моя, любимая, родная, что ты плачешь? Я так люблю тебя, – говорил он ласковым голосом.
«Она» увидела, что у него грязные волосы.
