Рассел Хобан - Мышонок и его отец
– Добрый вечер, мадам! – приветствовал её Крысий Хват. – Чувствуем себя совсем изношенной и брошенной на произвол судьбы? Чахнем одна-одинёшенька в холодной пустыне жизни? Какая жалость!
Слониха не ответила.
– Не падайте духом! – ободрил её Крысий Хват. – Держитесь! Помощь идёт!
Слониха упорно молчала.
– А что, собственно, мешает вам говорить? – полюбопытствовал Крысий Хват. – Часы на городской башне отсюда слышно, и полночь давно миновала.
– Мы друг другу не представлены, – шепнула она так тихо, словно пыталась внушить пришельцу, что на самом деле говорит вовсе не она.
– Ну, это дело поправимое, – сказал Крысий Хват. – Мы непременно будем представлены. Более того, мы с вами близко подружимся. И, смею добавить, тесно сработаемся. – Он взялся было за ключик в спине слонихи, но тот не поворачивался. Туго взведённую пружину покрывала густая ржавчина. – Даже и представить себе не могу лучшего представления, – продолжал Крысий Хват, – чем разобрать вас на части и починить, чтобы вы смогли на меня работать.
Он извлёк из складок халата ржавый консервный нож и поддел скреплявшие слониху застёжки.
– Ничего добавить не желаете, мадам? – осведомился он, разнимая половинки её жестяного тела. – Хоть бы поздоровались, что ли.
Но слониха молчала: она лишилась чувств.
Небо уже начинало бледнеть и утренняя свежесть разливалась в воздухе, когда Ральфи и мышонок с отцом вышли из перелеска по тропе к Луговой Кладовке Взаимопомощи – подземному банку на берегу ручья. Снег вокруг пестрел следами, ведущими ко входу в Кладовку – норе между корнями огромного явора.
Внутри было зябко, дремотно и сумрачно; на земляных стенах искрились иней и слюда, но сальные светильники в желудёвых шапочках, казалось, лишь отбрасывали тени. Сонный кассир-бурундук, пересчитывающий семечки, поднял голову на звук шагов. Дотолкав сына до камня, заменявшего бурундуку конторку, мышонок-отец топтался на месте, пока пружина не раскрутилась до конца. Бурундук заметил прицепленный им на руки бумажный мешок, взглянул на Ральфи – и задней лапой потянулся к ветке тревоги.
– Гм… да? – пробормотал он. – Чем могу помочь?
Ральфи прищурился, опасливо вглядываясь в полумрак, но никакой охраны не увидел – и все наставления Крысьего Хвата вылетели у него из головы в один миг.
– Цыц! – рявкнул он, ощерясь и сверкнув зубами. – Это ограбление! Веди меня в хранилище!
– Гм… слушаюсь, сэр, – промямлил бурундук, наступая на ветку тревоги. Другой конец ветки, просунутой сквозь дырку в земляной стене у него за спиной, задрожал, щекоча нос охраннику-барсуку, дремавшему за камнем, которым был завален вход в хранилище. Барсук встрепенулся и ухмыльнулся.
– Сюда, пожалуйста, – произнёс бурундук. Ральфи завёл мышонка-отца, и они двинулись по узкому коридору к тому самому камню. – Вот хранилище, – указал бурундук.
– Ну так открой его, – велел Ральфи.
– Гм… ну разумеется, – кивнул бурундук. Он отвалил камень и отступил с дороги, пропуская Ральфи. И Ральфи ринулся вперёд – прямо барсуку в когти.
– Куды там этим городским банки грабить, – хмыкнул барсук, обгладывая косточки. – Хотя на вкус – объедение! Эх, не та нынче молодёжь пошла. Ничё-то они не умеют, ничё не могут. Всё торопятся, спешат… а куды спешить-то? – Барсук ковырнул в зубах обглоданной косточкой. – Да, а с теми двумя чего? – спросил он кассира.
Бурундук обернулся – в коридоре никого не было; он бросился в приёмную и выглянул из норы. Мышонок с отцом, развернувшиеся от толчка, когда Ральфи ворвался в хранилище, успели уже уковылять наружу и топали прямиком в голубеющий над лугом рассвет, прочь от Луговой Кладовки Взаимопомощи. Бумажный мешок они бросили. Бурундук уставился им вслед. Мышата одолели ещё несколько шагов, споткнулись и плюхнулись в снег. Бурундук покачал головой:
– Не разберу, что это за чудики такие, но вреда от них никакого. Пускай себе идут.
Мышонок с отцом лежали в снегу и дребезжали от хохота.
– Скри-хе-хе! Скри-хе-хе! – заливался жестяным, скрипучим смехом отец. – Гадальщик-то не ошибся! Напророчил Ральфи дальнюю дорогу! Скри-и-и!
– Скри-хи-хи! Скри-хи-хи! – хихикал малыш. – И вкусная еда сбылась, только для барсука! Скрик!
– Бом! – пробили часы на фронтоне церкви по ту сторону луга. – Семь часов!
– Слышишь? – воскликнул отец. – Пора замолчать! Скри-и-и! – И снова затрясся от хохота.
– Если пора замолчать, почему же мы до сих пор говорим, папа? – пропищал малыш.
– Ты уже нарушил одно правило заводных механизмов, когда заплакал на работе, – сказал отец. – Так отчего бы не нарушить и второе – и уж покончить с этим раз и навсегда?!
– Я и раньше много раз пытался говорить днём, – возразил сын. – Но до сих пор ничего не получалось. Интересно, как же это теперь вышло?
– Должно быть, смех освободил тебя от власти древних законов, – раздался у него над ухом низкий, глуховатый голос, и из-за дерева выпрыгнул Квак, уже не такой огромный, как ночью, и совсем не такой таинственный. Гадальщик оказался всего лишь лягушкой не первой молодости, а его перчатка – старой ветошью. В холодном, резком утреннем свете нетрудно было различить, кто он таков: старый сумасбродный коммивояжёр, неприглядный и несолидный, обвешанный всякими причиндалами, щеголяющий с монетой на шее и продающий свои сомнительные услуги везде, где представится случай. Он поднял мышонка с отцом, поставил их на ноги, задумчиво оглядел и добавил: – В жизни не слыхал, чтоб игрушки смеялись!
– А вы не видели, что случилось? – спросил отец и поведал Кваку о неудавшемся ограблении.
– Надо же, какое безрассудство! – поразился Квак. – Бедный мальчик, слишком он был горяч. Выходит, сбылось моё пророчество… Ужас, до чего быстро! Но почему вы не спрашиваете, что я тут делаю?
– А что вы тут делаете? – спросил мышонок.
– Я последовал за вами! – объявил Квак. – Что-то влечёт меня к вам, и по семенам я прочёл, что ваша судьба связана с моей неразрывно. Тогда я ничего не сказал – мне стало жутко. Я увидел тёмные, страшные вещи в том узоре. И неведомые опасности, скрытые за завесой грядущего. – Он затряс головой, словно пытаясь отогнать зловещее видение, и монета закачалась у него на шее, как маятник.
– Вам до сих пор страшно? – спросил отец.
– Не то слово! – воскликнул Квак. – Вы решили идти вперёд?
– Назад пути нет, – сказал отец. – Мы больше не можем танцевать по кругу. Вы станете нашим другом? Пойдёте с нами?
– Будьте моим дядей! – попросил мышонок. – Дядюшка Квак!
– Ах, – вздохнул Квак, – лучше ничего не обещать! Я лишь сосуд скудельный. Не ждите от меня слишком многого. Пока не разойдутся дороги, предначертанные нам судьбой, я буду вам другом и дядюшкой; но большего я сказать не могу. – Он развёл лапами: по одну сторону сверкал за перелеском заснеженный луг, по другую – темнела тропа, по которой они пришли к банку. – Итак, куда? – вопросил он. – В город или на вольные просторы?
– Может, мы сумеем разыскать слониху, тюлениху и кукольный дом из нашего магазина? – сказал мышонок. – А, папа?
– Чего ради? – хмыкнул отец.
– Тогда у нас будет семья, – объяснил сын. – И нам станет уютно.
– Во-первых, – начал отец, – я себе не представляю, как может быть уютно рядом с этой слонихой! Да и вообще, это ни в какие ворота не лезет! Как бы она ни задавалась, её и этот дом наверняка держали там на продажу – точно так же, как нас с тобой и тюлениху, и за это время они могли попасть куда угодно! Теперь их не сыскать. Гиблое дело, даже и не мечтай.
– Она спела мне колыбельную, – напомнил мышонок.
– Честное слово, – вспылил отец, – это просто смешно!
– Я хочу, чтобы слониха была моей мамой, а тюлениха – моей сестричкой, и хочу жить в том красивом доме, – упрямо повторил малыш.
– Что это он всё толкует о каких-то слонах и тюленях? – заинтересовался Квак.
– Не обращайте внимания, – посоветовал отец. – Ребёнок не виноват. Механизм-то во мне. А у него внутри пусто, вот он и заполняет пустоту всякими дурацкими мечтами, из которых всё равно никогда ничего не выйдет.
– Как знать, может, не такие они и дурацкие, – возразил Квак. – Эта тюлениха… она, часом, не жестяная была? Такая блестящая, чёрная? И с вертящейся площадочкой на носу, на которой воробей показывал акробатические трюки?
– Нет, – сказал отец. – У той на носу был красно-жёлтый мяч.
– Мяч она могла и потерять, – вмешался мышонок. – Может, теперь у неё вместо мяча – площадочка. А где вы её видели? – спросил он Квака.
– Не знаю, где она сейчас, – ответил тот, – но пару лет назад гастролировала с театром. Они к нам каждый год приезжают из соснового леса.
– Если бы дядюшка Квак согласился отвести нас туда, может, мы нашли бы тюлениху, – сказал мышонок отцу. – А потом все вместе пошли бы искать слониху.
– Не вижу смысла искать слониху, – проворчал отец. – Что мы с ней будем делать, даже если найдём? Но тебя, похоже, не разубедить. Что ж, – вздохнул он, – раз уж мы решились путешествовать, то какая разница?… Сосновый лес так сосновый лес. По крайней мере, хоть мир повидаем.
