Рассел Хобан - Мышонок и его отец
Мыши стояли на кочке, под таким углом, что сын тоже видел Пёсью звезду – через плечо отца. Прежде он никогда не смотрел вверх, на небо; да и на земле мышонок пока повидал не так уж много, и даже это малое оказалось куда страшнее, чем он себе представлял. Поначалу льдистый блеск звезды напугал его – малыш почувствовал огромную даль, сводящую его самого в ничто. Но, глядя и глядя на это ровное сияние, он мало-помалу утешился: если я – ничто, подумал он, то и эта крыса, и вся эта свалка – тоже. Отец по-прежнему крепко держал его за руки, и мышонок решился посмотреть, что ещё припас для него большой мир.
– Что вы хотите с нами сделать? – спросил отец у Крысьего Хвата. – Зачем вы нас сюда привели?
Вместо ответа Крысий Хват обернулся и уставился на протоптанную в снегу дорожку, что вела к баночной аллее. До мышонка с отцом опять донеслось пение, и в тусклом свете звёзд они различили тёмные силуэты на снегу – уродливого крысиного юнца, гнавшего перед собой отряд потрёпанных заводных игрушек. Их было десятка полтора, и каждая, спотыкаясь, тащила на спине мешок. В своё время всех их подобрали на свалке Крысий Хват и Ральфи, его слуга и помощник; и остатками своей подвижности игрушки были целиком обязаны технической сметке двух этих крыс. Некогда это были брыкающиеся ослики, танцующие медвежата, кувыркающиеся клоуны, рычащие львы, блеющие козлики – какая только профессия не была представлена в этой компании! – но немногим из них удалось сохранить прежние способности, а большинство вдобавок лишились одной или двух конечностей, одежды и меха, глаз и ушей. Растеряв свои навыки и таланты, они теперь только и умели, что брести вперёд когда заведут, – да и то с грехом пополам. Во главе отряда, пробиравшегося по аллее, ковылял дряхлый козлик, хромой и безглазый, слабо подтягивая общему хору:
Кто там проходит строем в ночи?
Мы – фуражиры Крысьего Хвата!
А всем остальным – тишок да молчок,
Пока не ухватим мы первый клочок
Для Крысьего Хвата!
Песня оборвалась – фуражиры остановились кто где между пивными банками, а тех, у кого завод ещё не кончился, Ральфи попросту посбивал наземь. Мышонок с отцом смотрели на них во все глаза – а те из отряда, кто остался на ногах, молча смотрели на мышонка с отцом.
– А эти откуда взялись? – полюбопытствовал Ральфи, приближаясь к хозяину для отчёта.
– Брели по дороге, – объяснил Крысий Хват. – Отбились от твоей команды, как пить дать. Новенькие, что ли?
– Кажись, я эту парочку раньше не видел, – пробормотал Ральфи, – А, да чего там! Для меня эти заводяшки все на одну морду. Никогда не пойму, все ли в строю, пока не пересчитаю. – Ральфи вперил в мышонка с отцом хищный взгляд. – Брели, значит, по дороге? Может, у них пружина мощновата? Может, их подправить маленько?
– Пока не надо, – отмахнулся Крысий Хват. – Мне гораздо интереснее, кто это там сегодня скулил. Что-то насчёт лопнувшей пружины, если не ошибаюсь.
– Он. – Ральфи ткнул лапой в ослика, у которого не хватало глаза и ноги. – Пускай сам порасскажет.
– Да нет, нет! – испугался ослик, услышав, что Крысий Хват приближается к нему с незрячей стороны. – Во мне ещё силёнок хоть отбавляй! Просто я малость расклеился – ну, знаете, как оно бывает…
– Ты расклеился совсем, – отрезал Крысий Хват. – С первого взгляда видно. Пора тебе на покой.
Хват подобрал тяжёлый камень, занёс повыше и с размаху опустил ослику на спину, расколов его пополам, как грецкий орех.
– Потроха – в банку для запчастей, – велел он помощнику.
Ральфи проворно извлёк из ослика пружину и проволочки, шедшие к ногам, и бросил всё в пустую консервную банку, стоявшую рядом с мышонком и его отцом. На оранжевой этикетке была надпись белыми буквами «СОБАЧИЙ КОРМ БОНЗО», а под нею – картинка: шагающий на задних лапах чёрно-белый пятнистый песик в поварском колпаке и фартуке. Пёсик тащил поднос с точно такой же банкой «СОБАЧЬЕГО КОРМА БОНЗО», на этикетке которой ещё один чёрно-белый пятнистый пёсик, точно такой же, но гораздо меньше, шагал на задних лапах и тащил поднос с очередной банкой «СОБАЧЬЕГО КОРМА БОНЗО», и так далее, пока пёсики не становились совсем уж крошечными и неразличимыми. Мышонок-отец не отрывал взгляда от банки, куда, печально звякнув, упали внутренности ослика; сын стоял к ней спиной.
– Как насчёт остальных наших бравых фуражиров? – осведомился Крысий Хват. – У кого ещё нелады?
Никто не ответил. Стоя или лёжа в снегу, игрушки Молча ждали; ржавый металл и заплесневелый плюш поблёскивали инеем.
Крысий Хват повернулся к мышонку-отцу.
– Всё-таки ты здесь впервые, а не то бы так не глазел, – заключил он. – Что ж, добро пожаловать на свалку и в нашу счастливую компанию. – Он подошёл ближе и ощерился, выставив напоказ кривые жёлтые зубы. – Будь так любезен, обрати внимание на мои зубы, – продолжал он. – Это самые длинные, самые крепкие, самые острые зубы на всей свалке. – Он обвёл лапой тёмный горизонт. – В один прекрасный день у всего этого будет хозяин. И этот хозяин будет Крысий Хват, – объявил он. – То есть я. Верно я говорю, Ральфи?
– Тутошний босс вы и есть, Босс, – Ральфи торопливо попятился. – Не волнуйтесь так.
Ухмыляясь и потирая лапы, Крысий Хват направился к безмолвствующему отряду игрушек.
– Ну, какой у нас сегодня улов? – осведомился он.
Ральфи опорожнил мешки, ссыпая прямо на снег хлебные крошки, огрызки яблок, объедки свиных отбивных, пару початых леденцов на палочке, тухлое яйцо, полбанки кильки, красное стёклышко и два стеклянных шарика и прочую отборную добычу из окрестных мусорных ящиков.
– Вот, – выдохнул он. – А ещё я видел сломанную заводяшку. Можно починить. Ближе к дороге, возле тех ошмётков раскладного столика.
– А ореховой патоки нет? – спросил Хват.
– На днях слыхал о ней, – кивнул Ральфи. – Одни ребята провернули дельце в бакалее. Но патоку положили в хранилище Луговой Кладовки Взаимопомощи.
– С какой стати? – возмутился Хват. – Нечего ей там делать! Ступай и принеси её.
– Да как же я её принесу? – воскликнул его помощник. – Я даже не знаю, где оно, это хранилище.
– Слушай внимательно и запоминай, – сказал Крысий Хват. – Прежде всего ты должен войти в банк и сказать им, что хочешь арендовать сейфовую нору. Тогда они покажут тебе, где хранилище.
– Покажут мне, где хранилище, – повторил Ральфи.
– Тогда ты скажешь: «Спасибо», – продолжал Крысий Хват, – повернёшься и выйдешь из банка. И снаружи пророешь ход в хранилище. Почва там песчаная, рыть проще простого, но надо держать ухо востро, а не то на выходе наткнёшься на охрану.
– Наткнусь на охрану, – повторил Ральфи. – Усёк.
– Потом возьмёшь патоку и принесёшь мне, – подытожил Хват. – Куда уж проще? Вот только, боюсь, там её такая куча, что ты один не дотащишь, – добавил он, облизнувшись. – Возьми заводяшку. И давай поживей, пока банк ещё открыт. Они на рассвете закрываются.
Мышонок-отец услышал это – и понял, что перед ними, по крайней мере на какой-то миг, приоткрылся путь вперёд и прочь с этой свалки. Дальше в будущее он заглянуть не мог, даже и не пытался. «Возьми нас! – взмолился он про себя. – Возьми нас!»
– Эти двое, кажись, неплохие носильщики, – заметил Ральфи. Он повесил бумажный мешок на сцепленные руки мышат и завёл отца. – Пошли, – сказал он, и мышонок с отцом зашагали к выходу из баночной аллеи, по грязному снегу, тускло поблёскивающему под звёздами.
– Сегодня мы стали свидетелями убийства, – сказал отец сыну. – А теперь станем ворами. Но всё равно надо идти вперёд.
– Разговорчики в строю! – рявкнул Ральфи. – Мне надо подумать.
Он забормотал себе под нос, репетируя предстоящее выступление в банке, и втолкнул мышонка с отцом в чёрный зловонный извилистый лаз, выходящий на поверхность уже на дальнем краю свалки, за мусорными горами.
Узкий лаз нырял в глубину, петлял и карабкался вверх, и мышонок с отцом то и дело падали, но Ральфи ставил их на ноги, и в конце концов они вновь очутились под открытым небом, на крутом заснеженном склоне горы из консервных банок, высоко над багровым заревом мусорных костров. Вдоль узкой тропки, перерезавшей склон, тянулась пелена дыма, а из-за пелены вдруг послышались чьи-то шаги и глуховатый, заунывный голос.
«ВАШИ ГЛАЗА УТРАТИЛИ ЗДОРОВУЮ КРАСНОТУ? – протяжно бубнил голос. – ХВОСТ ПОТЕРЯЛ ЩЕЛКУ-ЧЕСТЬ? ПРИОБРЕТАЙТЕ НАТУРАЛЬНЫЕ ЦЕЛЕБНЫЕ СРЕДСТВА И ВОССТАНОВИТЕЛИ! ПРИВОРОТНЫЕ ЗЕЛЬЯ И КОЛДОВСКИЕ ТАЛИСМАНЫ!»
– Опять он со своими колдовскими талисманами! – проворчал Ральфи. – Я б его самого заколдовал! Да вот босс не велит – говорит, несчастье накличешь.
«ТОЛКОВАНИЕ СНОВ, – нараспев продолжал голос. – ПРЕДСКАЗАНИЕ СУДЕБ. ОСМОТР ТЕРРИТОРИЙ. СВАДЕБНЫЕ ЦЕРЕМОНИИ. ЦЕНЫ УМЕРЕННЫЕ».
Чёрным пятном на фоне светящегося дыма медленно, вприпрыжку приближался кто-то очень странный. То скрываясь во тьме, то вновь озаряясь светом вспыхивающих внизу костров, он упорно карабкался вверх по тропе, и наконец стало ясно, что это большущий бык-лягушка в шерстяной перчатке, старой и рваной, но кое-как спасавшей от холода. Его глазищи навыкате выглядывали из отверстия для руки, лапы торчали из четырех протёртых дырок, а пустые шерстяные пальцы перчатки волочились позади пятью хвостами. На шее у него висела монета на шнурке; на боку – сумочка с дорожными припасами; в спичечном коробке, навьюченном на спину, тарахтели и перекатывались талисманы, амулеты и травы, а владелец всей этой колдовской и целебной всячины ковылял сквозь зимнюю ночь один-одинёшенек, пока все его собратья-лягушки благополучно дрыхли в болотной тине.
