Кауи Хеммингс - Потомки
Эстер помешивает в кастрюле деревянной ложкой.
— Кошмар? Какие у нее кошмары?
Дурацкий вопрос. Мать Скотти лежит при смерти, ее мозг практически перестал работать, а я до сих пор не хочу признать, что это серьезно влияет на психику ребенка.
— Не знаю, — отвечает Эстер. — Я еще не рассказывала вам о детских кошмарах. Это обычное дело. Поговорим о них на следующей неделе.
Я и в самом деле привязан к Эстер и не хочу, чтобы она уходила. Это ее идея, что мексиканская нянька мне не подходит. Я никогда не считал, что Скотти нужна нянька, потому что Джоани практически не работала, а я не люблю выбрасывать деньги ради того, чтобы за моим ребенком присматривал неизвестно кто. К тому же, когда в доме Эстер, я начинаю чувствовать себя плантатором-рабовладельцем. Особенно сейчас, когда я взялся за дело, оставив Эстер уборку и кухню. С тех пор как мы стали больше бывать вместе, я обнаружил, что Эстер за словом в карман не лезет и с чувством юмора у нее все в порядке, что она колоритна, как няня в мексиканском сериале, — дерзкая и мудрая. И все же мне приходится думать в первую очередь о своей семье, а не о том, что о нас думают посторонние люди, — недостаток, от которого я не могу избавиться всю жизнь, упорно пытаясь всем доказать, что я и сам как человек чего-то стою, а не просто жалкий потомок знатного рода.
Мне предстоит решить сложную головоломку с наследством. Я отпрыск одного из тех гавайских родов, что сколотили состояние благодаря удаче или покойникам. Моя прабабка была принцессой. В свое время некая маленькая монархическая династия определила, какие земли являются ее собственностью; их-то прабабушка и получила. Мой прадед, бизнесмен, хоуле[8], был тоже не промах. Он прекрасно умел спекулировать землей и был хорошим банкиром. Его потомки, подобно потомкам гавайских миссионеров, владельцев сахарных плантаций и так далее, до сих пор получают прибыль от старых дедушкиных сделок. Мы просто сидим и смотрим, как из прошлого нам летят миллионы. Мой дедушка, мой отец и я почти не трогали деньги, которые нам достались. Мне совсем не нравится, что размер нашего состояния стал достоянием общественности. Я адвокат и живу только на то, что получаю за свою работу. Отец всегда говорил мне, что именно так и следует жить и что в старости мне будет что завещать своим наследникам. Честно говоря, я не люблю, когда наследство просто сваливается тебе на голову. Я считаю, что каждый человек должен начинать с нуля.
Я вспоминаю Джой и ее многозначительную улыбку. Вероятно, мне следует заглянуть в сегодняшнюю газету, но Джой, как я подозреваю, прочла о размерах наследства и гадает, какое мы примем решение на этой неделе, вернее, какое я приму решение, поскольку мой голос решающий. У меня одна восьмая часть фонда, у всех остальных одна двадцать четвертая. Не сомневаюсь, что они злятся.
— Хорошо, — говорю я Эстер. — Кошмары можешь оставить себе, но остальное выкладывай сейчас.
Пока мы готовим еду, я могу еще немного послушать наставления Эстер, после чего займусь бумагами семейства Кинг. Выберу наконец покупателя — и точка!
— Ей нравятся дамские сумочки и джинсы «Seventeen» с заниженной талией.
Эстер берет большую тарелку и выкладывает на нее горячую лепешку, рис, бобы и курятину. Я тоже беру тарелку и выкладываю на нее овощи и сэндвич с индейкой. Потом рядом со своей тарелкой расставляю миски с тремя соусами: «Ранчо», сальса из манго и миндальное масло, на которое Эстер бросает обиженный взгляд.
— И… что еще? — спрашиваю я.
— Еще… даже не знаю. Вам так много нужно запомнить. Она любит еще ужас сколько всего, но вам ведь нужно знать и то, чего она не любит. Все рассказывать — не один месяц уйдет. Даже ваша жена, когда вернется, она и то всего не знает.
В холле раздаются шаги Скотти, и Эстер понижает голос:
— Она любит, когда я ей читаю «Сказки матушки Гусыни».
— Свою детскую книжку?
— Да. Она ее обожает. Иногда я читаю один и тот же стишок по нескольку раз. Она так радуется. И хохочет.
Я думаю о том, что таким способом Скотти, возможно, пытается вернуться во времена своего младенчества, когда была невинным и счастливым ребенком.
— Ей пора читать книги для детей ее возраста, — шепчу я.
— Она читает то, что ей нравится, — шепотом отвечает Эстер.
— Нет. По-моему, ей пора читать книги, где есть мораль, есть нормальные молодые женщины, а не одинокая мать бесчисленного потомства, которая ведет беспорядочный образ жизни и живет в зашнурованном башмаке.
Появляется Скотти, и мы замолкаем. Эстер ставит перед ней тарелку со своей едой, я — со своей. Скотти усаживается на высокий табурет и смотрит сначала на нас, затем — на тарелки.
И принимается за энхиладу[9]. Другой рукой она набирает на своем смартфоне текст сообщения одной из своих подружек.
Эстер с улыбкой смотрит на меня:
— Она любит свиной жир.
4
Именно в тот момент, когда я собираюсь отправиться в свою комнату и погрузиться в работу, Эстер сообщает, что звонила миссис Хиггинс и просила немедленно ей перезвонить. Эстер тщательно вытирает плиту и, ворча себе под нос, ногтем соскребает что-то присохшее. Готов поклясться, что делает она это исключительно из желания вызвать к себе жалость.
— Какая еще миссис Хиггинс?
— Это мать Лани.
— А кто такая Лани? — спрашиваю я.
— Наверное, одна из подружек Скотти. Позвоните ей.
Эстер делает большой глоток воды и шумно вздыхает.
— А ты не могла бы сама ей позвонить? Ты же знаешь, мне нужно работать.
— Я с ней уже говорила. Она хотела поговорить с миссис Кинг.
— И что ты ответила?
— Что миссис Кинг больна. Тогда она попросила к телефону вас.
— Хорошо. — говорю я.
Скорее всего, дама попросит меня помочь с продажей партии выпечки, или уладить какие-нибудь проблемы с автомобилем, или принять участие в танцевальном вечере. Что поделаешь, кризис. Моя жена в коме, но жизнь тем не менее продолжается. Теперь мне придется заниматься школьными делами Скотти, оплачивать счета, да еще и пестовать свой фонд.
Эстер удаляется и уносит с собой ведро, сложив в него принадлежности для уборки; кухня остается в моем полном распоряжении. Я звоню миссис Хиггинс. Тарелки, оставшиеся после ланча, убраны. Большая черная кастрюля перевернута вверх дном и стоит в сушилке. Намытый пол сверкает. В столешнице кухонной стойки я вижу отражение своего лица.
Трубку берет женщина и мягким певучим голосом произносит:
— Я слушаю.
Люблю, когда у людей такой голос. Люблю женщин с нежными голосами.
— Здравствуйте, это миссис Хиггинс?
— Да, — отвечает она.
Должно быть, телефонные компании ее обожают.
— Это Мэтт Кинг. Вы просили меня перезвонить.
Я отец Скотти. Простите, не знаю, кто ваша дочь — подружка моей дочери, одноклассница? Я просто подумал, что…
— Да-да, моя Лани — одноклассница вашей Скотти, — отвечает женщина. Мягкие нотки в ее голосе исчезают.
— Простите, моя жена больна и не может с вами связаться. Я могу чем-то помочь?
— Ну что ж, давайте попробуем. С чего начнем?
Решив, что это риторический вопрос, я молчу, но женщина, по всей видимости, ждет моего ответа.
— С самого начала, — говорю я.
— О’кей. С начала так с начала. Ваша дочь посылает по Интернету и на мобильный моей дочери записки абсолютно непристойного содержания. Я намерена положить этому конец.
— Господи! И что же она пишет?
— Она называет ее Лани Пиггинс и Лани Му.
Лани Му — это, кто не знает, кличка мультяшной коровы, которая является символом местной молочной фирмы.
— Вот оно что, — говорю я. — Мне очень жаль. Но дети любят давать друг другу прозвища. Так они выражают свою симпатию.
Я бросаю взгляд на часы и вспоминаю, что это подарок Джоани.
— Она присылает дочке сообщения вроде: «Красивенькая рубашечка». Или: «Красивенькие трусики».
— Очень мило.
— Вы что, не понимаете? Она же издевается! — взрывается она, и я отодвигаю трубку подальше от уха, потому что оттуда раздается грозный сиплый рык мамаши-волчицы.
— Ну почему обязательно издевается? Может быть, она искренне говорит комплименты.
— В конце своих сообщений она ставит буквы «УСС» — «умираю со смеху». Кроме того, она называет мою дочь Ланикаи[10], явно намекая на ее габариты.
Я молчу. Я даже слегка улыбаюсь, потому что это довольно остроумно.
— Кроме того, — продолжает миссис Хиггинс, — ваша дочь не хотела идти в связке с моей дочерью на школьном скалодроме, поскольку ей, видите ли, страшно провалиться в щель между ягодицами Лани. Грубая бессмыслица!
Я чуть не пускаюсь в объяснения: «Видите ли, Скотти уподобляет щель между ягодицами горной расселине исходя из внушительных Ланиных форм. Это, конечно, гипербола, в которой получает логическое развитие традиционный комический образ толстушки. В сущности, ничего обидного». Вслух я этого не произношу.
![Альфонс Доде - Малыш[рис. В.С. Саксона]](/uploads/posts/books/138467/138467.jpg)
