Катя Рубина - Все-все-все и Мураками
1:0 в пользу наших.
Полюшко говорит:
— Да, это сильно. Я тоже об этом думал.
Ну, это он врет! Ничего он не думал об этом.
Он, может, о Шуберте думал или еще о чем, только не об этом.
Я Полюшко спрашиваю:
— Как жизнь?
Он смотрит на меня и механически так повторяет:
— Жизнь, жизнь, жизнь моя, иль ты приснилась мне?
И все. Я давно заметила, что и у физиков, и у лириков есть такая специфика: они не умеют поддерживать светскую беседу. Может, не все, но очень многие.
Может, другие люди даже обижаются на них за это. Я — нет. Меня не ранит, что никто из них не отвечает на мои вопросы и что мне никаких вопросов не задает. Может, это как раз и правильно. Чего на мои вопросы отвечать? Сам по себе вопрос: «КАК ЖИЗНЬ?» предполагает только один конкретный ответ: «НОРМАЛЬНО».
Полюшко приехал к Витьке, почему он должен интересоваться какими-то моими делами?
Он тем временем достал из авоськи бутылку водки и водрузил ее на грязный стол с бумагами и кусками пригорелой яичницы.
— Разопьем этот напиток, — предложил он.
Ну вот, началось!
Как-то все сегодня не задалось у меня. Прямо как у Алисы из Страны Чудес. Все мне что-то рассказывают, сперва гадкий кофе у Дези, теперь еще этот напиток… Нет, нет, надо раскланяться и прочь бежать отсюда. Сегодня глупый такой день, домой, в норку, и как можно скорее. Полюшко уже разливал водку по разнокалиберным сосудам.
— Господа! — громко, чтобы они на миг выплеснулись из своих мыслей, произнесла я. — Позвольте откланяться, мне уже пора.
Никакой реакции на мое выступление. Полюшко просто отодвинул третью рюмку подальше от края стола и закрыл бутылку. Это должно было означать: не хочешь, как хочешь.
Я вышла из квартиры, захлопнув за собой дверь. Люди специфические. Нелюбезные такие люди.
Глава 6 Что-то, где-то, как-то это
В русских народных пословицах есть такая чумовая мудрость: в гостях хорошо, а дома лучше. Смотря, конечно, в каких гостях. Но мудрость, согласитесь, великая.
Хорошо-то как дома! Я выдвинула мольберт на середину комнаты, включила Россини, взяла кисть и положила первый мазок на холст — там, у решетки, возле отражения. Уже появился Мустафа, спел арию.
Мобильник звонит, гад. Нет, нет сегодня покоя мне, ну ни капелюшечки. Посмотрю — кто. Если что — не возьму. АНЖЕЛКА.
— Але, привет, ты дома? — быстро заговорила она.
— Я десять минут уже дома, а ты где?
— Домой иду, может, ты зайдешь? Поговорить надо.
— Я не зайду и тебе не советую, там Полюшко приехал, они на кухне с Витькой квасят, лучше ты ко мне приезжай.
— Ладно, жди. Сейчас буду.
— Жду.
Сегодня явно нерабочий день. Эту табличку надо было с утра на лоб прикрепить и не дергаться. Задвигаю мольберт обратно в угол. Завтра, обещаю себе, завтра встану рано, к телефону подходить не буду, все быстро сделаю.
Анжелка очень быстро пришла, видать, поблизости пробегала. Я прямо вся лопаюсь от любопытства. Она вот только что-то тормозит. Я ей кофе налила.
— Ну-у-у?
— Ты понимаешь, — начинает она, — я сама ничего не понимаю. Это помесь чего-то и фантастики, этого не бывает никогда, это феноменально, это так удивительно, что даже нет объяснений, просто нет…
— Ладно, можно без философских преамбул? Я сегодня уже наслушалась до смерти!
— Зашла вчера в «Москву» — посмотреть, что новенького вышло. Чего-нибудь эдакого захотелось, сама знаешь. Там полно всего. Но глаз буквально не на что положить. Я к продавщице: «Не вышел ли новый Мураками?»
Она говорит: «Нет». Я спрашиваю: «А ожидается?» Она меня в справочный отдел послала. Пошла. Опять спрашиваю: «Когда выйдет новый роман Мураками?» Тетка на компьютере пощелкала, говорит: «День и час нам неизвестны».
Рядом стоит мужичок иностранный. Он по-английски меня вдруг спрашивает:
— Мураками ищете?
— Про новый роман интересовалась, но потерпела поражение, — отвечаю.
Он:
— Скоро выйдет. Но еще перевести надо на русский. Время требуется.
Я так вся прямо заинтересовалась!
— А вы откуда знаете? — спрашиваю.
Он:
— Я все знаю, потому что я волшебник.
Прикольный он такой. Я ему глазки состроила и говорю:
— Как этот роман будет называться?
Он улыбнулся так — у-у-у. И что-то типа «Много думать, плохо спать» ответил.
Я:
— Это название романа такое?
Он:
— Это шутка такая. — И улыбается опять.
Я:
— А посерьезнее?
Он:
— Какая вы серьезная!
Я:
— Очень. Любопытная до ужаса!
Он:
— Любопытство кошку убило.
Я:
— Удовлетворение ее назад вернуло.
Он:
— Ха, ха, ха…
Я:
— Вы, правда, знаете, как будет называться новый роман?
Он:
— Честно говоря, нет пока. Название романа — таинство.
Я:
— Понимаю.
Он:
— У меня есть два варианта.
Я:
— Опять интригуете?
Анжелка закурила очередную сигарету и продолжила рассказ:
— Я решила, что достаточно разговоров, и пошла к выходу. А ему ручкой помахала, так: бай, бай, волшебник! Вышла на улицу, дождь страшный. Зонтик раскрыла. Он из магазина выскакивает и — нырк под мой зонтик. Смешно. Он маленький такой.
Я ему:
— Мистер волшебник, можете дождь отменить? Хоть ненадолго?
Он:
— Сейчас попробую.
Глаза прикрыл и засмеялся. Заливисто так засмеялся. Мне понравилось. И тут дождь вдруг выключился, и кусочки синего неба стали проглядывать. Приколись, смех то?
Я:
— Это совсем другое дело.
— Мне как-то сразу захорошело, потеплело как-то внутри… Я говорю: меня Анжелой зовут, хотя я не совсем ангел, только учусь.
Он:
— Харуки Мураками.
Я:
— Опять шутите?
Он:
— Нет, папа с мамой так назвали.
Я:
— Как вы здесь оказались?
Он:
— Возникла одна идея. — Потом помолчал и опять говорит: — Приехал, чтобы кое-что посмотреть. Не как шпион, но вроде того. На кое-что изнутри посмотреть надо.
Я прямо обалдела и говорю:
— Мне до конца не верится-таки, вы хоть с паспортом приехали? Извините, пожалуйста, так хочется посмотреть!
Он достал из сумки, показывает. Мураками, ей-богу! Я в отпаде. Тут мысль приходит. Раз уж все так сложилось — это судьба. Надо побольше пообщаться. И сладчайшим голосом говорю:
— Харуки, ты ведь Москвы не видел? Давай я тебе ее покажу, Москву-то.
Он:
— Это здорово, только ты мне ее не как для туристов покажи. Чего-то другого хочется.
И мы пошли, приколись! Я прямо вся дрожу. И спрашивать хочется, и приставать как-то так особенно неудобно… Пошли по Тверскому бульвару. У меня в голове маршрут сложился: через Тверской — на Патрики. Там, на Патриках, с тобой столкнулись, тоже класс. Ты ему, кстати, понравилась.
Я Анжелке говорю:
— Ну, блин, никогда бы… Я думала, вы меня прикалываете. А дальше что? Где были?
— Где-где? Где только не шатались. Я его и про овцу, и про единорогов спросила. Про новый роман он, правда, молчок. Тут я его очень даже понимаю. Слушай, какой он! Лучше, чем я и представить себе могла. На набережную ходили, в Замоскворечье притащились. Ему все так нравится, все его так прикалывает. Он как Лев Толстой — все еще и еще просит. На Пятницкой в корчме перекусили. Стенки там типа глиняные, килимы на перегородках, подсолнухи, всякая лабутень, выпили текилы «Тарас Бульба» — все ему по душе. Мне неудобно, говорю ему:
— Я сегодня не при деньгах. (Сегодня, ха-ха.)
Он (ну необыкновенный прямо!):
— Не бери в голову, я угощаю своего гида.
Ну сказка какая-то, «песня Мендельсона без слов». Кстати, он тоже музыку любит, но это и по романам его видно. Я балдею так, что прямо на седьмом небе от счастья! Ведь такого не бывает, а тут — случилось… Уже ночь на дворе, и дождь опять стал накрапывать. А мне еще с ним побыть хочется, но неудобно. Может, он думает: вот прицепилась?! Может, еще чего думает, потому что я блею, как овца, и сама себя не узнаю. Думаю, что бы еще такое придумать? И тут меня просто озаряет.
Я ему:
— Тут есть одно очень специфическое местечко поблизости, могли бы заглянуть. Такое особенное местечко, не для слабонервных. У вас в Японии есть клубы в церквях?
Он сначала даже не понял меня. Потом затылок почесал и говорит:
— Не видел.
Я:
— У нас есть. Хочешь, заглянем, если не боишься?
Он говорит:
— Я же с ангелом иду, чего бояться?
— И шутит как прикольно! — это уже Анжелка мне.
Я это все слушаю и диву даюсь: представляю, куда Анжелка решила Мураками прогулять. Все-таки она того… Человек-то приехал в Москву в первый раз ведь.
Жизнь Турбаса ТамВ серый день, а они всегда были серыми, только с разными оттенками, то светло-серые, то потемнее, Турбас сидел на крыльце своего домишки и ни о чем не думал. Он всегда ни о чем не думал. Он иногда был более напряжен, а иногда был поспокойнее.
