Одри Ниффенеггер - Соразмерный образ мой
— Может, сходите погреться? — предложил Роберт.
У Молли был протяжный, скрипучий, сонный голос, в котором слышался легкий австралийский акцент.
— Да нет, у меня обогреватель включен. Ты уже посещение свое завершил?
— Нет еще, только что с экскурсией развязался.
— Ладно, ступай тогда.
Шагая обратно тем же путем, Роберт про себя отметил слова Молли: «посещение свое» — как будто это уже вошло в официальный распорядок кладбища. Очевидно, в том была доля истины. Ему пришло в голову, что персонал кладбища, можно сказать, потеснился, уступая место его скорби, будто она имела осязаемую форму. Люди посторонние отгораживались от чужого горя, а персоналу кладбища привычно было иметь дело с тем, кто понес личную утрату, и они говорили о смерти как о данности — Роберт только сейчас это оценил.
Морось перешла в ливень, когда Роберт приблизился к склепу Элспет. Благоговейно опустив зонт, он присел на ступеньку, спиной к медной двери. Запрокинул голову, прикрыл глаза. Менее часа назад он проходил здесь с экскурсией. Рассказывал туристам о крайних мерах, которые ввели викторианцы из страха быть похороненными заживо. К его огорчению, склеп Ноблинов стоял на одной из главных аллей, так что каждая экскурсия проходила мимо Элспет, и Роберт внутренне содрогался, когда вел праздных зевак мимо небольшого сооружения с ее фамилией. Когда здесь покоились только члены ее семейства, у него не возникало угрызений совести — с родней Элспет он никогда не был знаком. Сейчас Роберт впервые отчетливо понял, почему Джессика не терпела ни малейшего нарушения приличий на кладбище. Раньше он подкалывал ее за такие строгости. В глазах Джессики, самым главным на Хайгейтском кладбище были не экскурсии, не памятники, не потусторонние силы и не жутковатый дух Викторианской эпохи; на первом месте для нее были усопшие, а также предъявители свидетельств о захоронении. У Роберта ни шатко ни валко двигалась работа над диссертацией по истории Хайгейтского кладбища и специфике похоронных обрядов Викторианской эпохи. Джессика, большая мастерица загружать людей делами, считала, что из всего нужно извлекать пользу, и как-то раз сказала ему: «Если ты все равно здесь собираешь материал, почему бы тебе не потрудиться на общее благо?» Так он начал водить экскурсии. Само кладбище, как он понял, было ему куда интереснее, чем все научные публикации.
Роберт погрузился в себя. Низкая каменная ступенька, на которой он сидел, была холодной и сырой. Его колени торчали едва ли не до уровня плеч.
— Здравствуй, любимая, — произнес он и, как всегда, поймал себя на том, что обращаться к склепу вслух по меньшей мере странно.
Дальше он заговорил про себя: «Здравствуй, это я. Ты где?» Ему представлялось, что Элспет сидит в склепе, как отшельница в келье, и с легкой улыбкой смотрит на него сквозь зарешеченное дверное окошко. «Элспет?» — мысленно позвал он.
У нее всегда был беспокойный сон. При жизни она каждую ночь металась и ворочалась, нередко перетягивая на себя все одеяла. Если Элспет засыпала без него, она всегда лежала по диагонали, раскинув руки-ноги, как будто хотела таким способом застолбить территорию — за неимением колышков. Она нередко будила Роберта ощутимым толчком или пинком, а то и молотила по нему ступнями — видно, бежала куда-то во сне. «Ты мне когда-нибудь нос сломаешь», — говорил он ей. Элспет понимала, что спать с ней в одной постели небезопасно. «Заранее извиняюсь за нанесение телесных повреждений, — отвечала она, целуя его в нос. — Тебе, между прочим, это будет к лицу. Добавит хулиганского шика».
Сейчас ответом ему была полная тишина. Дверь не составляла серьезной преграды: помимо ключа, хранившегося в конторе, у Элспет в ящике стола лежал дубликат. Ее тело покоилось в гробу на расстоянии двух шагов. Роберт гнал от себя мысли о том, что три месяца, скорее всего, не прошли бесследно.
Его в который раз поразила необратимость утраты, обобщенная и предъявленная ему в виде полной тишины, царившей в тесном помещении у него за спиной. «Есть кое-какие новости. Ты меня слушаешь?» Пока она была жива, он даже не осознавал, что события обретали для него реальные очертания лишь после того, как он рассказывал о них Элспет.
«Вчера Рош отправил письмо Валентине и Джулии». Перед мысленным взором Роберта это письмо проделало весь путь от конторы Роша в Хэмпстеде до городка Лейк-Форест в штате Иллинойс: там его доставили в дом номер девяносто девять по Пембридж-роуд, а вытащила его из ящика одна из близняшек. На пухлом конверте кремового цвета с лаково-черным тиснением «Адвокатское бюро „Рош, Элдеридж, Поттс и Лефли“» адрес сестер-близнецов был написан от руки кружевным почерком секретарши Констанс, служившей у Роша с незапамятных времен. Роберт представил, как одна из девочек с любопытством крутит в руках этот конверт. «Что-то меня гложет, Элспет. Мне было бы спокойнее, если бы ты хоть одним глазком посмотрела на этих девчонок. Тебе с ними не жить под одной крышей, но вдруг это какие-нибудь аферистки? Или, чего доброго, продадут квартиру каким-нибудь аферистам?» Впрочем, мысль о двойняшках как-то завораживала его воображение, а эксперимент, который задумала Элспет, вызывал необъяснимое доверие.
— Могу все имущество завещать тебе, — говорила в свое время Элспет. — А могу — девочкам.
— Пусть достанется девочкам, — отвечал он. — У меня всего предостаточно.
— Хм. Ладно, будь по-твоему. А что же я оставлю тебе?
Он сидел рядом с ней на ее больничной койке. После операции по удалению селезенки у нее резко подскочила температура. Ужин Элспет так и остался стоять нетронутым на передвижном столике. Роберт растирал ей ступни разогретым пахучим бальзамом.
— Ну, не знаю. Ты можешь заказать свою реинкарнацию?
— Говорят, двойняшки — мои копии, — улыбнулась Элспет. — Если получится, заманю их в свою квартиру. Давай я оставлю тебе двойняшек, согласен?
Теперь улыбнулся Роберт.
— Это может привести к непредсказуемым последствиям. Будет, знаешь ли… тяжеловато.
— Брось, пожалуйста. Нет, я серьезно хочу тебе что-нибудь оставить.
— Прядь волос?
— Ох, разве это волосы? — вздохнула она, теребя редкий серебристый пушок. — Надо было раньше думать, когда на голове действительно что-то росло.
Прежде у Элспет были локоны до плеч, цвета топленого масла.
Роберт покачал головой:
— Неважно. Я просто хочу сохранить частицу тебя.
— Как викторианцы? Жаль, длинной прядки не будет. А то мог бы заказать волосяные серьги, брошку — что-нибудь в этом духе. — Она рассмеялась. — Можешь, кстати, меня клонировать.
Он сделал вид, что рассматривает такую возможность.
— Нет, клонирование еще только делает первые шаги. Представь, сотворят из тебя безобразную толстуху, вместо рук и ног — ласты. К тому же мне придется ждать, пока ты подрастешь, а тогда я уже стану пенсионером — ты в мою сторону и смотреть не захочешь.
— Уж лучше пускай будут двойняшки. Они — наполовину я, наполовину Джек. А на фотографиях от него вообще ничего нет, я сама видела.
— Откуда, интересно знать, у тебя их фотографии?
Элспет зажала рот ладонью.
— От Эди. Только никому ни слова.
Роберт не понял.
— С каких это пор вы с ней общаетесь? Мне казалось, ты ее ненавидишь.
— Я ненавижу Эди? — возмутилась Элспет. — Ничего подобного. Да, я на нее сильно рассердилась и до сих пор злюсь. Но ненависти к ней никогда не испытывала — это же все равно что ненавидеть саму себя. Просто она… она сделала одну глупость, которая испортила жизнь нам обеим. Но все равно — мы с ней близнецы. — Элспет запнулась. — Я написала ей примерно год назад — когда мне впервые поставили диагноз. Подумала, что надо сообщить.
— Ты мне ничего не рассказывала.
— Да, верно. Это сугубо личное.
Роберт убедил себя, что обижаться смешно. И смолчал.
— Ну что ты, в самом деле? — спросила она. — Если бы вдруг объявился твой отец, ты бы мне рассказал?
— Представь себе, да.
Элспет взяла в рот кончик большого пальца. Этот жест всегда казался Роберту очень сексуальным, просто неотразимым, но теперь он был не к месту. Она проговорила:
— Да, ты бы, конечно, рассказал.
— Что ты имеешь в виду: «Они — наполовину я»? Они же дочери Эди.
— Ну да. Конечно, это ее дочери. Но мы с ней — однояйцовые близнецы, так что генетически ее дети — все равно что мои.
— Ты их в глаза не видела.
— Ну и что? Я одно скажу: у тебя никогда не было близнеца и ты не можешь понять, что это значит.
Роберт помрачнел еще сильнее.
— Перестань. Ну, не дуйся.
Она хотела подвинуться к нему поближе, но капельницы не пускали. Роберт с осторожностью опустил ее ступни на полотенце, вытер руки, встал и пересел на полукружье белой простыни возле ее талии. Элспет почти не занимала места на койке. Опершись одной рукой на подушку, он склонился над ее лицом. Элспет погладила его по щеке. Прикосновение ее ладони сдирало ему кожу, как наждачной бумагой, — его пронзила почти физическая боль. Повернув голову, он поцеловал ее ладонь. Они проделывали такое не раз.
