Илья Штемлер - Сезон дождей
– Правда, я не так уж и дорого отдал за тот пистоль, настоящая ему цена раза в три дороже, – продолжил Афанасий. – Видно, тому абреку деньги были позарез нужны. Или хотел поскорее от пистолета избавиться.
Евсей Наумович и Афанасий просидели за столом еще минут тридцать, а то и весь час. Афанасий прикладывался к стакану, доливая пиво, по мере того как стакан пустел наполовину. Евсей Наумович тянулся к водке и, едва пригубив кончиком языка, опускал рюмку. Говорил в основном Афанасий – рассказывал о своем одиноком житье.
Евсей Наумович начинал злиться, пора и честь знать, сколько можно сидеть незваному гостю. Ну, удержал его человек на скользком дебаркадере, не дал свалиться в воду, так не изнурять же за это нудным общением. Евсей Наумович поднялся с места, ухватил спинку стула и с намеком, шумно, задвинул его под стол. Однако высказать недовольство непонятливому гостю Евсей Наумович не успел – раздался звонок в дверь. Евсей Наумович облегченно вздохнул. Правда, он никого не ждал, но нередко именно звонок в дверь разряжает ситуацию.
– К вам пришли, – засуетился Афанасий. – Я пойду, Наумыч, засиделся уж. Дайте-ка приберу за собой.
– Не надо, не надо. Я сам. Идите, Афанасий. Идите, я сам. – Евсей Наумович заспешил к двери на повторный нервный звонок.
Прильнув к глазку, Евсей Наумович увидел дворничху с обольстительной грудью, что из последних сил сдерживал тугой свитер. Рядом с ней стоял мужчина, его тоже Евсей Наумович узнал – милицейский дознаватель, что приходил в прошлую пятницу выяснять, как мог оказаться трупик младенца в мусорном баке.
2
Однажды, в конце сентября тысяча девятьсот пятьдесят восьмого года – почти за сорок пять лет до знакомства читателя с Евсеем Наумовичем Дубровским – в пирожковой, что на Невском проспекте вблизи улицы Желябова, в обеденный перерыв привычно заглянули две подруги, сотрудницы сберкассы, размещенной на углу Невского проспекта и улицы Бродского. Одну из подруг звали Наталья, вторую – Зоя. Девушки расположились за высоким круглым столиком у окна, выходящего на Невский. Перед каждой из них на тарелке лежали любимые лакомства: два изумительно вкусных жареных пирожка с мясом, один беляш – сочный, в масле, и чашка чая. Зоя заказала еще и чашку с бульоном из куриных кубиков – она жила одна и дома ее не ждал родительский обед, в отличие от Натальи, которая после работы угощалась маминой стряпней.
Наталья была старше Зои года на два – стройная блондинка с тонкими чертами несколько вытянутого лица. Высокий лоб подбивали слегка асимметрично очерченные темные брови, и эта асимметричность придавала лицу особую привлекательность. И еще тонкий носик с едва приметной аристократической горбинкой с резко вылепленными ноздрями, признак особой чувственности. Зоя внешне весьма проигрывала рядом с подругой. Ростом ниже среднего – скорее небольшого росточка, – широкоплечая, крупная голова, гладкие мышиного цвета волосы с белой строчкой пробора от затылка до лба. А очки – большие круглые – прятали близорукие глаза… Только что ямочка на подбородке – трогательная, смешная – придавала лицу Зои наивную детскость. И ямочка на левой упругой смуглой щеке. Внешность девушек контрастировала настолько, что встречный мужской взгляд видел в Наталье то, чего в ней и не было: особую девичью добродетель. Зою вообще не замечали. Однако это вызывало у Зои не зависть, а наоборот, неудержимое веселье, так как она по своей натуре была добрейшим существом, видевшим во всем промысел божий.
Наталья поверяла Зое свои тайны. Впрочем, все ее тайны, в той или иной степени, являлись и тайнами самой Зои.
Чесночно-луковый дух пирожков вкусно обволакивал нёбо. Зоя придержала у рта чашку, губами пробуя жар горячейшего бульона. Она внимательно слушала подругу, словно и не была с Натальей тогда в клубе Дома культуры пищевиков на любительском джаз-сейшене.
Играли: группа «Квадрат» из университета, диксиленд Геологического института и джаз-ансамбль Табачной фабрики под управлением Левы Моженова. Именно о нем, об этом трубаче и вещал девушкам их новый знакомый Рунич, студент пединститута. Длинный и тощий, он в течение вот уже нескольких дней появлялся в сберкассе и заглядывал поверх стеклянной служебной перегородки. Точно жираф, пялился он с высоты на сидящих за своими бюро сотрудниц сберкассы. И все ради Натальи. Рунич обычно появлялся перед самым закрытием и, пользуясь отсутствием клиентов, исходил острословием. А накануне он заявился пораньше и принялся уговаривать Наталью пойти с ним на джазовую тусовку. До тех пор, пока дежурный милиционер не выставил его на улицу, придерживая пустую кобуру, из которой свисала цепочка от муляжа пистолетной рукоятки.
– Стрелять будете? – игриво вопросил Рунич, стараясь сохранить достоинство в глазах сотрудниц сберкассы.
– А то! – важно ответил милиционер. – Ты гляди, ее батя тебе ноги из жопы повыдирает, попомнишь.
– А кто у нее батя?
– Кто, кто. Хер в манто. В собесе начальник. Оказавшись на улице, Рунич направился к служебному входу. Наталья редко выходила одна, обычно вместе с Зоей, как и на этот раз. Что испортило Руничу настроение.
– Я не просто так, – проговорил Рунич, косясь на Зою. – Созрело предложение.
– Какое предложение? – нагло вопросила Зоя. Рунич сухо глотнул воздух и пояснил, демонстративно отвернувшись от наглой пигалицы.
– В Доме культуры пищевиков намечается веселенький вечерок. Ребята играют джаз, мои друзья. У меня два билета.
– Вот и пойдите с Зоей, – Наталья подтолкнула подругу. – Она очень любит джаз.
– Бултых! – усмехнулся Рунич. – Какой сюрприз!
– Рунич, вы нахал, – проговорила Наталья. – Зоя хороший товарищ.
– Да, я товарищ что надо, – согласилась Зоя. – Я вас выручу в трудную минуту, несмотря на то, что я неказистая.
– Конечно, вы неказистая, – буркнул Рунич. – Но в клубе неважное освещение. Извините, я пошутил. На вечер пропускают всех. И бесплатно.
– И часто вы так шутите? – вопросила Наталья.
– Только когда теряю надежду, – уныло проговорил Рунич.
В Дом культуры пищевиков Рунич, Наталья и Зоя пришли в момент, когда со второго этажа рвался пронзительный звук трубы.
– Левкин почерк, узнаю, – определил Рунич. – Сейчас познакомлю. Обалденный чувак.
На втором этаже в просторном зале толпился народ, в основном молодежь. Такого скопища Зоя с Натальей явно не ожидали.
– Не робейте, тут все свои, все тут в кайф. – Рунич ухватил ладонь Натальи и повел девушку за собой, уверенно расталкивая толпу. Зоя последовала за ними.
Рунич и вправду здесь казался своим – здоровался, шутил, отвечал на приветствия. Так они выбрались к самому подиуму, на котором разместились шестеро музыкантов под плакатом «Табачная фабрика». Чуть в стороне от ансамбля, прикрыв в экстазе глаза, солировал на трубе сам обалденный чувак Лева Моженов. Влажные от пота щеки-мячики блестели отраженным светом потолочного фонаря. На мгновение трубач раскрыл глаза, обвел ими зал, задержался взглядом на Руниче и вновь сомкнул веки, влекомый экстазом знаменитой мелодии из кинофильма «Серенада Солнечной долины». Но вот Лева Моженов передал эстафету пианисту и, под одобрительный свист знатоков, вернулся в ансамбль. Снял с трубы мундштук, вытряхнул влагу, надел мундштук. Дождался момента и вступил в игру, придавая мелодии особую глубину своими пронзительными синкопами.
Рядом уже собралась группа других музыкантов – судя по форме, студенты-геологи. Не дожидаясь приглашения, геологи полезли со своими инструментами на подиум. Они показывали залу часы, мол, их время. Лева Моженов по-справедливости оценил ситуацию, выбрал подходящий момент, подал знак своим музыкантам и, прихватив футляр трубы, спрыгнул в зал.
Поздоровался с Руничем и оглядел Наталью, глаза его поплыли.
– Я тоже с ними, – озорно проговорила Зоя.
– Ну и ладно, – улыбнулся Моженов и пригласил компанию в кафе угоститься крюшоном, а может быть еще чем покрепче.
В кафе было малолюдно и уютно. Динамик транслировал происходящее в зале. Моженов купил в буфете несколько бутылок крюшона и выбрал столик подальше от динамика.
– Молоток ты, Левка, молоток, – одобрил Рунич, когда компания расселась.
– Ну-дак. Ты думал, я только на похоронах лабаю? Хоть там и башляют поболе, чем на танцах. – Моженов подмигнул Наталье. – Девочки, выпьем за ноту ля! – и кругами повел горлышко откупоренной бутылки над тесно сдвинутыми четырьмя бокалами.
– А я буду за ноту до! – воскликнула Зоя.
– Почему за до, девочка? – Моженов оставил пустую бутылку.
– А почему за ля? Что вы имели в виду? – Зоя подобрала бокал. – С вами тут сидят порядочные девушки.
– О, бля! – вскричал Моженов. – Уважаю! За ноту до будем пить коньяк! – и раскрыл футляр.
