Дмитрий Тростников - Знаменитость
В зеркальце заднего вида, я наблюдал, как водитель улыбается, и, скосив глаза, рассматривает — какое впечатление произвел сюрприз на певца.
В этот момент наше такси остановилось на светофоре. А в соседнем ряду затормозил грузовик «КАМАЗ», тоже в ожидании зеленого света.
— Послушайте, в КАМАЗе тоже меня крутят! — завопил взбодрившийся Алеша.
Василич энергично открыл пошире свое окно. Я тоже прислушался. Из кабины грузовика, возвышавшегося над нашей «Волгой» доносилась трудноразличимая музыка, заглушаемая фырчанием мотора.
— …Выпьем за мировую, выпьем за жизнь блатную!.. — напел вслух сияющий Алеша. — В позапрошлом году делали, с ансамблем «Хулиганы»?..
— Точно! — согласился Василич.
Светофор дал зеленый свет, и КАМАЗ с оглушительным ревом тронулся с места, обдав нас клубами отвратительно вонючего выхлопа.
— Закройте окошки, сейчас же! — потребовала Ева, уткнувшись носом в розовый букет.
— Знакомый голос! Вся страна слушает Алешу Козырного! — польстил Василич, закрывая окошко.
— Слушать-то слушает. А в лицо никто не знает, — посетовал Алеша. — Ведь, если бы ты Федю не предупредил, кого он везет сегодня, он бы никогда и не узнал. Точно Федор? — спросил Алеша водителя. Но все равно чувствовалось, что он польщен.
— Радуйся, что никто не знает. А то давно бы уже посадили за блатные песни, — проворчала Томашевская.
Улучив момент, когда никто не видел, я слегка потискал ее ногу выше колена. Ева недовольно отдернула колено и даже не обернулась ко мне. А такси уже въезжало в один из новых окраинных микрорайонов Ленинграда. Уже пару пятилеток он застраивался одинаковыми панельными девятиэтажками. Здесь повсюду в небо торчали подъемные краны, а жители были обречены годами пробираться к своим жилищам через непролазную глину бесконечной стройки. У крайнего подъезда одной из таких новых девятиэтажек и остановилась наша машина. Вопреки традициям новостроек, лифт в подъезде работал.
— Девятый этаж жми! — распорядился Василич. — Место сегодня новое. А то на старой квартире, слишком много записывались. Не хочу спалиться.
— Зачем так высоко забрались? — Алеша нажал кнопку. Кабина поползла вверх.
— А это чтобы, если менты нагрянут — по крышам уйти можно было, — пояснил Василич. — Шучу!
— Это как американские коммунисты? А Ева у нас будет вместо Анжелы Дэвис… — захохотал Алеша. — Только нашим музыкантам с инструментами трудно будет на крышу вылезать.
— Просто место подходящее, — уже всерьез пояснил Василич. — Боковая квартира. С одной стороны — наружная стена дома. Сверху крыша. И соседи снизу в эти выходные на дачу должны уехать. Значит, мы своим грохотом никого не побеспокоим. Никто не начнет стучать в ментовку…
— А квартира напротив? — поинтересовалась Ева.
— Стены, как следует, одеялами завешаем, — пообещал Василич. — Ну, и совсем уж идеальных мест у нас в стране не бывает, — пояснил он, как только лифт остановился и двери разъехались. — Ты уж постарайся, Алеша, сегодня все записать побыстрее. Не тяни. А то я музыкантам по времени плачу. Каждый час — стольник. Вот они и не торопятся…
4
Поперек большой комнаты, примерно на уровне лица, были натянуты бельевые веревки, на которых прищепками были закреплены два настоящих студийных микрофона. А одна из стен была сплошь завешана одеялами. Ватными, в отвисших пододеяльниках, синими шерстяными солдатскими одеялами и даже какими-то ковриками и скатертями. Чувствовалось, что для звукоизоляции в этом неприспособленном жилище была использована вся ветошь, которая только оказалась под рукой.
Но не это было главным. На небольшом столике возле подоконника стояло чудо, от которого захватило дух. Сверкающий хромированными деталями, большой магнитофон «Sony»! Такую аппаратуру в Советском Союзе трудно было найти даже изображенной на картинке. А тут магнитофон стоял живой, настоящий, мерцая огоньками маленьких лампочек и индикаторов!
Я моментально оказался возле этого технического шедевра. Две большие круглые пластиковые бобины: одна с пленкой, другая — пустая, уже были заряжены. Магнитофон гудел еле слышно, готовый начать запись в любой момент. Со всех сторон к нему стекались многочисленные электрические шнуры. Его хотелось нежно погладить по полированным бокам, словно послушного и сильного диковинного зверя! И я искренно пожалел, что сейчас здесь нет моего чудаковатого дружка Витьки Зяблицкого, чтобы он хоть раз живьем посмотрел, как выглядит то, к чему он должен стремиться, когда паяет «Sony» у себя на кухне.
— Интересуетесь, молодой человек? — спросил Василич. Он тоже, не без нежности, любовался фантастической японской техникой. — Великолепный аппарат. В Питере таких всего два экземпляра. У меня и у Муслима Магомаева. Месяц назад удалось достать. Как сказано у классиков «доставлено с таможни, контрабандный товар»… Десять тысяч рублей. Стоит, как «Волга», на которой мы сюда приехали…
— Студийный? — спросил я.
— Полупрофессиональный, — с легким сожалением признался Василич. — Но, что особенно важно для качественной записи — многоканальный. Воспроизводит частоты от 20 герц до 18 тысяч — весь звуковой диапазон, который способно улавливать человеческое ухо… — авторитетно заметил подпольный предприниматель. — А вы разбираетесь?..
Я хотел возразить, что диапазон, который слышит человек — на самом деле шире, но не стал. В конце концов, я сюда пришел не спорить, а смотреть и слушать. А обстановка здесь, что не говори — поражала.
Целый таз винегрета стоял на полу в углу комнаты. Огромная эмалированная посудина, в таких хозяйки обычно стирают белье. Впрочем, тут же находился и ящик водки, что многое объясняло.
На продавленном и засаленном диванчике сидело несколько плохо выбритых, и длинноволосых людей. Одеты они были сплошь в какие-то фирменные джинсы, свитера с картинками и иностранными надписями на груди. Но только вся эта совсем не дешевая одежда была или не стирана, или помята крайне небрежно. Нарочитым пренебрежением к дорогим шмоткам эта братия подчеркивала свое отличие от модных фарцовщиков — королей Невского проспекта.
Это собрались музыканты. На что недвусмысленно указывали инструменты, горой сваленные при входе. Мне показалось знакомым только одно лицо — клавишника, которого я уже видел вчера в «Поганке». В квартире было настолько накурено, что перехватывало дыхание. А пепел они стряхивали в пустые трехлитровые стеклянные банки.
Но, что было совсем удивительно: не взирая на внешнее убожество импровизированной студии и подчеркнутую неформальность отношений — здесь непостижимо присутствовал дух серьезных денег. Я ощутил это с первых же секунд и насторожился.
Между тем, Алеша уже успел поздороваться, похлопать по плечу всех музыкантов, которые яростно обсуждали чемпионат мира по футболу — вчерашний матч Италия-Аргентина.
— И что все носятся с этим молодым аргентинским нападающим? — недоумевал кудрявый и длинный тип, которого все звали Ёсиф. — Вчера этого хваленого Марадону намертво прикрыли, Аргентина и проиграла! — при этом Ёсиф разливал водку в подставленные граненые стаканы.
— Стоп! Стоп! — заметил маневр музыкантов Василич. — Вы что бухать сюда пришли?! Ну-ка завязывайте! Я вам не за это плачу, — грозно объявил он. — Пока первую сторону не запишем — никакой выпивки. Наш солист, после вчерашнего, и так еле на ногах держится…
— Я в ажуре! — возразил Алеша, не выпуская стакана из рук. — Лучше Василич, ты нам объясни: ты часом не еврей?.. Хватка у тебя такая деловая… А вот Ёська Шмеерзон — чистокровный еврей, но у него никой хватки. Только как скрипку хватать знает, да водку глушит похлеще иных русских!..
Музыканты рассмеялись.
— Уж хлеще тебя никто не пьет, Алеша, — разъярился Василич. — Ну-ка все по местам! Живо инструменты настраивать!.. А ты, голуба моя, иди сюда, определимся, что исполнять будем, — он забрал стакан из рук разочарованного Алеши и увел его в угол комнаты, показывать какие-то исписанные листочки.
Музыканты покорно разобрали инструменты, и разошлись по своим местам. Басист подсоединил электрический шнур к гитаре и подошел к крайнему висящему микрофону. Ударник встал за два небольших плоских барабана. Клавишник так и остался на диване, но подтянул ближе стойку с небольшой электроорганолой.
Между тем, Василич и Алеша вдруг громко заспорили.
— Не буду я это петь! — горячо возражал Алеша, от возмущения наивно и нелепо выпучив глаза. — Ну, что это: «А на вышке маячит, распроклятый чекист»!.. Это же чистая антисоветчина. На наши концерты смотрели сквозь пальцы, пока мы воровской романтикой занимались. А если в антисоветчики запишут — это конкретным сроком пахнет! Я потом в зоновской самодеятельности выступать не желаю!..
