KnigaRead.com/
KnigaRead.com » Проза » Современная проза » Мария Голованивская - Пангея

Мария Голованивская - Пангея

На нашем сайте KnigaRead.com Вы можете абсолютно бесплатно читать книгу онлайн Мария Голованивская, "Пангея" бесплатно, без регистрации.
Перейти на страницу:

Все это было так мило, по-домашнему, эти дети, Лидия и Александр. Она — с отменными вьющимися рыжими волосами, хрупкая, немного сутулая, он — во всем прямой, как его челка, спина, мысли.

— Посмотрим, — сказал апостол Павел, — что было бы, если бы Лидия тогда, в последнюю минуту, не отказалась от столь желаемого их семьями брака?

Он шевельнул воображаемым крылом, повторив излюбленный жест Михаила, и открыл большую маршрутную книгу. В комнате, где они заседали, стоял крепкий мужской дух, но ни они сами, ни тени, которые представали пред их грозными очами, не чуяли его: свои духи не пахнут, да и кто будет принюхиваться?

— Ага, вот здесь. Они жили бы сейчас вот здесь, под Ливингстоуном в Нью-Джерси, крепкая православная эмигрантская семья, дети, — продолжил апостол Павел. — Он учитель русской литературы, она прекрасная мать, ничего для себя, все им, репетитор для отстающих по математике. А вот — среди ее учеников есть один, кажется, вундеркинд.

— Да черт с ним! Кому нужны эти вундеркинды! Из них растет один репей. Какие, говоришь, дети? — уточнил Петр, тоже шевельнув воображаемыми крылами.

— Ты чего мелешь-то, какой репей?! — Павлу от усталости казалось, что Петр совсем уже не сдерживает себя, не делает подобающего вида. — Дети… Семен, Анфиса, Дмитрий, Потап. Возможности у каждого, прямо скажем, очень неординарные: чистые души, свежие мысли, закаленные сердца. Семен, Анфиса, Дмитрий, Потап. Жалко, что не родились.

Александр растаял в воздухе и через мгновение появился опять, уже восемнадцатилетним.

— Почему она отказала тебе? — спросил Петр, не любивший смягчать неприятные вопросы. Это Павел вечно церемонился, лимонничал, искал формулировочки, а Петр, как назло, дергал за самые животрепещущие жилы, и Павлу казалось, что с удовольствием.

— Отец за год до этого умер от голодовки в тюрьме, — ответил Александр. — Я бегал по поручениям, носил письма заговорщикам, передавал лекарства — синьку, стрептоцид, делал что скажут — в память о папе. Иногда ехал через весь город, чтобы передать два куска простого мыла, такого же простого, как я сам.

— Почему она отказала тебе? — повторил свой вопрос Петр и гневно сверкнул очами. — Вы же грезили о будущем, молились и семьями встречали Рождество, каждый раз несущее в своем течении множество подводных камней, но и подсказок, подарков, поблажек.

— Она куда-то всегда бежала — петь, рисовать, учить математику, языки. Я оказался не тот, — грустно подытожил Александр. — Мрачный диссидент, маленький рычаг для чьего-то рывка.

— Бесы? — поинтересовался Павел у Петра.

— Жертвы, — ответил Петр и хихикнул. — Загляни в книгу будущего, я знаю, что нам нельзя, но ты не нагло пялься, а занырни только краешком глаза. Видишь, как он кончит? Отрежет голову Голощапову — и кинутся на него псы!

— О чем ты подумал, когда она сказала тебе, что не будет свадьбы, мечтой о которой ты жил четыре года? — как будто начал издалека Павел, даже и не покосившись в сторону запретной книги.

— Я умер тогда, как мой отец, но от другой муки и совсем в другой тюрьме. Я умер от боли вот здесь, — и он ткнул пальцем себя в грудь. — А тюрьма моя была здесь, — и он показал на свой лоб.

— Но воскрес же потом? — улыбнулся Петр. — Прямо полубог. Но от любви-то многие выздоравливают, ты не заносись.

— Воскрес, — вздохнул Александр. — И почувствовал на себе лицо, как оно у меня выросло.

— Скорбный лик, — уточнил Павел.

— Что тогда случилось? — обратился он доброжелательно к Лидии, незримо присутствовавшей при разговоре и обретшей зримые черты, только когда вопрос подошел к ней вплотную, залез в ухо и дотронулся, пройдя через внутренние лабиринты, до губ. Она была совсем уж седой, хотя сквозь эту седину угадывались когдатошняя рыжинка и худоба, бестелесность.

— Меня потрогал за волосы один человек и спросил: «Говорят, ты выходишь замуж?»

— И что ты ответила? — для проформы спросил Петр.

— Я сказала, что не знаю, — ответила Лидия. — А тот, кто потрогал, сказал, что раз не знаю, значит нет, не выхожу. Угостил апельсином, оторвав дольку от своей половинки. Свадьба была назначена на середину мая, вопреки дурным поверьям «в мае жениться — век маяться».

— Что это там у нас? — поинтересовался Павел и снова пошевелил воображаемым, но только одним правым крылом.

— Уже ищу. Вот, кажется, вот этот, — радостно взвизгнул Петр. — Он был у нас два года назад. Помнишь его? Позвать?

— Да как ты его теперь позовешь, он ведь уже на покое. Только облик.

Они увидели старца с ясным ликом, который, заметив Лидию, махнул рукой, пытаясь отогнать ее тень.

— Замолил, — констатировал Петр. — Мучился страстью, терзался, но не лукавил, никакого не нанес урона ни детям своим, ни роду, пережил, как огонь, сгорел, но не дотла. Не люблю таких!

— Он потрогал меня за волосы, — вдруг заговорила Лидия, — неожиданно подойдя сзади, а через несколько дней, поздно вечером, когда уже никого не было в здании, в темноте коридора, ведущего в его рабочий кабинет, признался в любви. Я не могла даже знать, что он любил меня, я не могла даже знать, что почувствую в себе другую себя, которая не жила дальше, а прежней Лидии с этой минуты больше не стало. Это был гром, который парализует, прежде чем убить.

— Что есть в архиве? — спросил Павел, явно занимая сторону Лидии. — Ведь что-то же должно быть?

— Да, — сухо ответил Петр, стараясь повнимательней посмотреть на подсудимую. — Да, есть. Магия.

Они встречались все лето, осень и зиму, под зимними лунами, не чувствуя земли замороженными ногами. Он, будучи много старше, стоял часами под ее окнами, зная, что оттуда на него глядят и ее мать, втайне удовлетворенная отставкой Александра, и ее брат, и две сестры, и отец, и старая подслеповатая бабушка, мать отца. На него глядели четырнадцать глаз разной зоркости и проницательности видения, а он все стоял, ловя разгоряченным нутром снежинки, осколки льда, падающие с неба, воду дождей.

Она выбегала к нему, хватала еще полудетскими ручками его ледяного, чтобы вести в парки, на скамейки, в чужие подъезды, кинотеатры, на вечные остановки каких-то номеров, где всегда пахло дымом, отчаянием, скукой, усталостью и в конечном счете пустотой.

— Если ты сейчас скажешь мне, чтобы я все бросил и был с тобой, если скажешь, я так и сделаю, — твердил он.

— Ты бросишь детей и жену? — уточняла Лидия.

— Да, — отвечал он. — А еще — свою работу, свой дом и свою судьбу.

Лидия очнулась, увидев, что он перекладывает всю тяжесть решения на нее. Сколько ей было тогда? Девятнадцать. Что видела она до этого в жизни? Мать, учительницу математики, надрывающуюся на двух ставках, пьющего отца, некогда светлую голову, инженера, так и не нашедшего для себя стези в проектировочном институте, рисующего на ватманах однотипные коробки домов. Унылую школьную жизнь, Сашку, влюбленного в нее до одури, оловянного солдатика, не привыкшего ни к сладости мороженого, ни к бенгальским огням на Новый год. Ей, конечно, хотелось жизни, скатертей и запаха пирогов, подарков в хрустящей бумаге, но вот так взять и рубануть сплеча: пошли! — она все-таки не смогла. Сама не знала почему.

Он возненавидел ее за то, что она ему так ничего на это и не ответила.

Колдовство.

— Как это, право слово, просто! — воскликнул Петр. — Колдовство…

— Да, конечно, — поддакнул Павел, — просто воля кого-то третьего, переведенная в свет и чистое электричество. Энергия и ослепление. Мусорная бесовская стряпня, огрызочный узор.

— Они никогда не видят, эти простые смертные, того, кто из засады смотрит на них в прицел, — кивнул Петр с укором в сторону Лидии. — Ей же было невдомек, что Александр — герой, зря ты, Паша, побрезговал заглянуть в конец истории! И кто-нибудь обязательно охотится на него, какая-нибудь небольшая нимфа или пария. Стреляет она в него, в обожашку, чтобы раздробить его закаленное сердце. Для них семя героев, да еще и из жертвенных — единственное сокровище, позволяющее продлить линию.

— Продолжаю, — прервал его Павел. — Они, эти двое, прозрели и возненавидели друг друга. Он ее — за отречение, за нежелание разделить ношу, а она его — за само это малодушное желание — разделить. Так было? — спросил он у Лидии.

— Он все время показывал мне, что я что-то должна, что мне легче, что я свободна. А я боялась брать на себя такое, не из страха, конечно, а по совести. Ведь был же на свете этот парень с челкой, которому я отказала.

— Их обоих разрывало на части невыносимо, — продолжал Павел. — Соблазнитель уехал в Африку изучать древние черепа, он как антрополог много там накопал всякого барахла и нафантазировал потом с три короба, а она в муках адовых в одно прикосновение соблазнила его друга — она, слывшая недотрогой, да, в общем-то, и бывшая ею. Соблазнила, отдалась, даже не вскрикнув от боли, когда он, венчанный, причащенный, клятву дававший, прошел в ее лоно и навсегда оставил в нем свой след.

Перейти на страницу:
Прокомментировать
Подтвердите что вы не робот:*