Клаус Хагерюп - Маркус и Сигмунд
— Но ты же сказал, что…
— Просто потому что… потому что я не… не хотел хвастаться! Я — повар! Это мои тальятелли! — возбужденно проговорил Сигмунд.
— Но если повар ты, то кто же он? — полюбопытствовала Робин.
Маркус снял с себя колпак, поставил его на стол и отметил, что труба хорошо смотрится как украшение. Потом снял с себя передник, отдал Сигмунду и протянул руку Робин:
— Меня зовут Маркус Симонсен. Я здесь живу.
Секунду Робин сидела неподвижно. Потом встала.
— Меня зовут Бента Иверсен, — представилась она. — Я только что сюда переехала.
И тут он вспомнил, где ее видел.
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
Хотя Маркус и узнал Бенту Иверсен, когда она назвала свое имя, он сделал вид, что ничего не случилось. Ему показалось, ей нравится, что ее не узнают, и вечер получился очень душевным. Для Бенты и Маркуса. Настроение же Сигмунда постоянно менялось. Сначала он был жутко расстроен и сказал, что не в состоянии с юмором отнестись к сладкой курице. Маркус ответил, что посластил блюдо вовсе не для того, чтобы всех развеселить, а потому, что Сигмунд, по его мнению, занесся слишком высоко. На это Сигмунд возразил, что если кто и занесся высоко, так это Маркус в своем гигантском колпаке. Сказав это, Сигмунд подмигнул Бенте и довольно громко засмеялся, но, поскольку она ни подмигнула, ни засмеялась в ответ, он замолк и ушел в себя. Так он и промолчал полтора часа, установив личный рекорд.
Маркус по-прежнему вносил в гостиную разные блюда, и только когда Бента признала, что «желато кон фраголине калде» в исполнении Сигмунда оказалось самым вкусным на свете мороженым, он снова открыл рот.
— Ну, — скромно ответил он, — это просто старый итальянский рецепт, который я нашел у букиниста.
После этого настроение Сигмунда резко улучшилось. Он рассказывал о приготовленной им еде, о просмотренных фильмах, о прочитанных книгах. И хотя Маркус привык к болтливости друга, в тот вечер Сигмунд превзошел самого себя. Он казался суетливым и каким-то неестественным. Смеялся слишком громко и говорил слишком быстро, будто боялся, что вдруг будет нечего сказать.
Маркус говорил не много. И это тоже было неплохо. Когда Сигмунд рассказывал о своем, Маркус думал о своем, и ему никто не мешал. Теперь он сидел и украдкой смотрел на Бенту. Наверно, ей редко доводилось хорошенько расслабиться, и, похоже, сейчас это удалось.
Бенте нравилось слушать Сигмунда и еще больше нравилось спорить с ним. Когда он сказал, что порой ему кажется, будто искусственные миры в фильмах «Матрица» настоящие, она ответила, что это невозможно по одной простой причине: искусственное не может быть настоящим. Тогда Сигмунд улыбнулся от уха до уха и сказал «туше». Маркус не понял, что он имеет в виду, и Бента, очевидно, тоже.
— Эй, гном, говори по-норвежски, — сказала она.
Впервые девчонка называла Сигмунда «гномом», но он удивительным образом не обиделся. Даже наоборот.
— Один-ноль в твою пользу, — сказал он и звонко рассмеялся.
Ясно, что ему было хорошо. Однажды он поведал Маркусу, что собирается вступить в «Менсу» — клуб для особо одаренных интеллектуалов.
— Мой ум требует заострения от общения с умами такого же калибра.
Когда Маркус посетовал, что от его ума вряд ли что заострится, Сигмунд объяснил, что имел в виду не это.
— С твоим умом все в порядке, Маркус, — утешал он. — Но существует много разных форм мышления. Твой ум направлен на чувства, мой — на решение проблем.
Маркус был не совсем согласен. Он не мог поверить, что его ум не направлен на решение проблем, раз он думал почти только о проблемах. Но вслух Маркус этого не сказал. Если Сигмунд хочет вступить в клуб для одаренных интеллектуалов, пускай вступает. Может быть, ему даже пойдет на пользу общение с людьми с такой же формой мышления.
По крайней мере сейчас общение явно шло ему на пользу. Сигмунд не привык проигрывать в споре, но в течение трех часов, по подсчетам Маркуса, он проиграл как минимум три к пяти, и Сигмунд принимал поражения с удивительно хорошим настроением. Кроме одного.
Сигмунду нравилось спорить ради самого спора. Хороший спор был для его мозгов как кроссворд. Он подбирал слова и пробовал разные ходы мысли, пока не находил правильного. В общении с Бентой кроссворд усложнился, но это все только радовало Сигмунда. Все, кроме обсуждения музыки.
Началось это обсуждение с пары ироничных замечаний со стороны Сигмунда о современной поп-музыке, а продолжилось тем, что Бента назвала его привидением из Средневековья. На это Сигмунд ответил, что лучше быть привидением, чем роботом, и сравнил современных поп-звезд с компьютерами.
— У них есть все, кроме личности, — заметил он. — И хуже всего, что они даже не поют на концертах! Стоят себе и кривляются под собственную фонограмму.
Он очень разгорячился, и его не остужал ироничный, высокомерный тон Бенты, который был так присущ самому Сигмунду, но которым к нему раньше никто не обращался. Когда она спросила, какая музыка хуже всего, он не колеблясь ответил — рэп.
— Они не поют рэп, они рыгают, — сказал Сигмунд.
Когда же Бента поинтересовалась, кто в Норвегии, на его взгляд, самый плохой рэпер, он ответил, что искренне надеется, что не так много в стране людей, уничтожающих и без того жалкие остатки музыкальной культуры.
Бента заметила, как интересно спорить с человеком, обладающим столь глубокими познаниями о предмете спора.
На что Сигмунд не ответил ни «туше», ни «я сдаюсь», ни «тебе очко». Он только пробормотал что-то и вышел в туалет.
— Он явно живет в прошлом веке, — сказала Бента Маркусу, делавшему вид, что его тут нет.
— Да нет, — возразил Маркус. — Просто он… он очень любит… музыку.
Глупее он ничего придумать не мог.
— Извини, — пробормотал он. — Я не это имел в виду. Я хотел только сказать…
— Ничего, — ответила она. — Я говорила, что ты очень милый?
— Да, — подтвердил Маркус. — Но тогда я был итальянским поваренком, поэтому я не понял, что ты сказала.
Она засмеялась:
— А он всегда такой?
— Нет, — ответил Маркус. — На самом деле он совсем другой, только сам об этом не знает.
— А ты знаешь?
— Да, потому что у меня чувственное мышление.
— Это он тебе сказал?
— Да.
Она снова засмеялась:
— Знаешь, что я думаю?
Маркус кивнул:
— Ты думаешь, что он тоже очень милый.
— Как ты догадался?
— Просто знаю, и все, — ответил Маркус.
— Это потому, что у тебя чувственное мышление.
— Да, только не говори ему об этом.
— Что у тебя…
— …Что, по-твоему, он очень милый.
— Почему?
— Потому что тогда он смутится, а этого он боится больше всего на свете.
Мгновение казалось, что Бента погрустнела.
— Тогда у него не так много проблем, — заметила она.
В этот момент из туалета вернулся Сигмунд.
— Прошу прощения, — сказал он. — Извините, что позволил себе увлечься.
— Никогда не проси прощения за то, что увлекся, — возразила Бента и коротко улыбнулась Маркусу. — Позволить себе увлечься — это самое важное в этой жизни.
— Туше! — сказал Сигмунд, и все снова было в порядке.
После короткого и приятного обсуждения того, что важнее — увлечься самому или увлечь других, Сигмунд надел колпак и передник. Маркус и Бента отправились вслед за ним на кухню и смотрели, как он готовит какао и итальянский торт напоследок. И хотя все трое хорошенько наелись, они все равно ели торт, пили какао и сошлись на том, что все удалось на славу.
Когда они закончили есть, Бента предложила сыграть в одну игру. Каждый должен был показать пародию, а остальные — догадаться, кого пародируют. Маркус не был уверен, что у него получится кого бы то ни было спародировать, но Бента с Сигмундом были в восторге от его итальянского поваренка. Он натянул колпак на голову до самой шеи и ходил взад-вперед, произнося названия всех девяти приготовленных Сигмундом блюд. У него не было ни малейшего акцента, и он совсем не краснел. Ему было куда проще с лицом, спрятанным под колпаком.
Потом была очередь Бенты. Она откинулась на стуле и вела долгий и горячий спор сама с собой за и против сладкой курицы. Она говорила мальчишеским голосом, подбирала слова, хмыкала над собственными аргументами, потом обреченно качала головой, когда считала аргументы неудачными. Закончив спорить, она развела руки и сказала «туше», и тут всем стало очевидно, кого она пародировала. Сигмунд захлопал.
— Блестяще, — сказал он, — если бы все, кто меня пародирует, делали бы это так же удачно, не было бы никаких проблем.
Маркус подумал, кто эти все, потому что, насколько он знал, Сигмунда пародировали впервые. За исключением того раза, когда Пер Эспен попытался подделать его голос и чуть ли получил по морде.
