Клаус Хагерюп - Маркус и Сигмунд
— Брускетта, — сказал он.
— Да, — ответила Робин, — брускетта. — Она посмотрела на Сигмунда. — У меня не хватит духу его разочаровать.
С этими словами она взяла половину брускетты, запихнула ее в рот и стала заглатывать, глядя прямо на Маркуса. Дожевав, она протянула ему пустую тарелку.
— Goody, goody, — сказала она и улыбнулась Сигмунду. — Ты ел что-нибудь гаже?
— Подожди еще, — отозвался Сигмунд.
Робин поняла его неверно:
— Ты хочешь сказать, что будет что-то еще хуже?
Маркус откозырял.
— Брускетта ням-ням, — сказал он и вышел на кухню, чтобы взять макароны.
— Тальятелли кон гамбери фрутти, — объявил он и поставил их на стол. Робин посмотрела на него с подозрением, но Маркус уже съел свою порцию и знал, что все в порядке. Сигмунд, в конце концов, умел готовить. Брускетта была просто случайной неудачей. Девять блюд, очевидно, было слишком много для амбициозного повара, но Маркус был уверен, что с этой минутой все пойдет как по маслу. «Как по маслу»? Обед, который идет как по маслу, не бывает интересным. Но что он может с этим поделать?
Робин попробовала блюдо из макарон.
— А это очень вкусно, — сказала она, слегка удивившись.
Сигмунд, до того полностью погрузившийся в себя, оживился:
— Правда?
— Да, попробуй сам.
Сигмунд наколол на вилку креветку, потом выудил немного макарон со дна и сунул еду в рот. Секунду он сидел неподвижно и смотрел прямо перед собой, потом на лице выразилось восхищение.
— Восхитительно! Идеальные тальятелли!
— Да, совсем неплохо, — согласилась Робин и одобряюще кивнула Маркусу, который пытался скрыть свое разочарование.
— Неплохо? Просто фантастика!
Сигмунд ослеп от восторга.
— Как тебе это удается, Джулио? — спросил он и с восхищением посмотрел на Маркуса. — Это мастерство высшего класса. Откуда ты его берешь?
— Он берет его из холодильника, — ответила Робин.
— Тальятелли, — вставил Маркус.
— Извини, — пробормотал Сигмунд, — я забыл, что ты не говоришь по-норвежски. Я чуть ли не задохнулся, так было вкусно, — сказал он Робин. — В меру сварено, в меру специй! А креветки! Лучше просто не бывает, а?
— Да, очень удачно с креветками, — заметила Робин.
Хотя ей и понравилось, она, очевидно, не была в таком восторге, как Сигмунд, правда такой же восторг было бы трудно испытать. Сигмунд встал и взял Маркуса за плечи.
— Маэстро! — сказал он и заглянул маленькому итальянскому гению прямо в глаза.
Маркусу было неуютно, и не стало лучше оттого, что Сигмунд обнял его изо всех сил, чуть не удушив, и повторил рокочущим голосом:
— Маэстро! Маэстро! Фантастико! World class!
Маркус покосился на Робин, которая с интересом смотрела на них обоих. Она улыбнулась ему, чтобы показать, что согласна с Сигмундом. Но, очевидно, она считала, что Сигмунд слегка преувеличивает. Маркус тоже так считал. Казалось, восторг истинного повара от собственного кулинарного искусства не знает границ, и пока Маркус давал себя обнимать, его тяготило неприятное чувство, будто Сигмунд обнимает самого себя. Что Сигмунд является большим поклонником самого себя, Маркус всегда отлично понимал, но сейчас приятель явно перешел все границы. В жизни Маркус не видел подобной самовлюбленности. Это явно было нездорово. Он заметил, как покраснел, но в этот раз не за себя, а за Сигмунда, так бурно изливавшего на него свое самодовольство.
И оттого, что Робин заметила, каким милым стал покрасневший Маркус, ему не полегчало.
— Ему, похоже, не нравится, что ты так им хвастаешься, — сказала она.
— Нет, — с восторгом воскликнул Сигмунд, — он такой скромняга. Я едва уговорил его подавать на стол. Он предпочитает оставаться в тени на кухне, среди сковородок и продуктов. Только там он может быть самим собой. Он бы с большим удовольствием отдал мне всю заслугу в приготовлении этих феноменальных тальятелли, но я просто не могу этого принять.
— Очень мило с твоей стороны, — заметила Робин и снова улыбнулась Маркусу.
Он решил, что надо улыбнуться в ответ, но, кажется, получилась какая-то гримаса.
— Да нет, — возразил Сигмунд. — Просто я такой. Джулио — мой лучший друг, хотя мы и говорим на разных языках. Я воздаю ему заслуженную похвалу. Сам я люблю оставаться в тени. Он создает свои кулинарные шедевры, а я убираю и мою посуду. Хорошо, когда есть кому помочь, правда, Джулио? — Он подмигнул Маркусу, который уже начал скучать по кухне.
— А как вы общаетесь? — спросила Робин.
Сигмунд ущипнул Маркуса за щеку.
— Лучше всего Джулио общается при помощи своих блюд, — объяснил он. — Каждое блюдо рассказывает свою историю. Спагетти из Болоньи, говядина из Тосканы, пирожные с Сицилии. Ему не нужно много говорить. Вкус, в общем-то, говорит сам за себя. Еще мы общаемся на пальцах или рисуем. Он не говорит ни по-норвежски, ни по-английски. Я, впрочем, учу итальянский, но это небыстро. Работа по дому занимает так много времени.
Между тем Маркусу удалось вырваться.
— Buona sera, — сказал он и вышел на кухню, где выпил стакан воды, снял с себя колпак и вытер волосы кухонным полотенцем. С него, пожалуй, уже хватило.
Обычно Маркус был терпелив и много чего перенес. Он редко отказывал своему лучшему другу в услуге, но на этот раз все было очень несправедливо. Он отказывался стоять как идиот и принимать всю похвалу, которую Сигмунд адресовал самому себе. Это было неправильно и вредно для Сигмунда, только развивающего свои недостатки самым мерзким и изобретательным способом. Кроме того, Маркус ненавидел, что его называют «милым», когда он краснеет. Он бы с удовольствием натянул дурацкий колпак до пяток, но вместо этого он стоял тихо, смущенный и милый. Если следующее блюдо будет таким же удачным, как тальятелли, даже страшно подумать, какая реакция будет у Сигмунда. Может быть, он даже поцелует маленького Джулио Иглесиаса, а уж в подобное Маркус впутываться не хотел. Тогда он сорвет с себя колпак и передник и крикнет на весь мир, что его зовут Маркус Симонсен и в данный момент он нанят посудомойщиком и уборщиком к настоящему повару, который только что поцеловал его, оттого что так безумно влюблен в себя. Но тогда он испортит Сигмунду всю игру, а этого Маркус все-таки не хотел, потому что был хорошим и верным другом, желавшим изо всех сил помочь. Нет, надо придумать что-то другое, что не расколет игру, но излечит Сигмунда от этого невероятного самодовольства.
Решение оказалось прямо под боком. Точнее, на столе. Это была сахарница. И она была полной.
Следующим блюдом были куриные грудки в помидорах. Маркус попробовал, оно было великолепным. Когда пару минут спустя он внес блюдо в гостиную, он весь замер в ожидании. Маркус и радовался и ужасался одновременно.
В гостиной обсуждали музыку. Сигмунд как раз объяснял Робин, почему ненавидит рэп. В сущности, мир может обойтись без тощих подростков в свисающих штанах. Сам он предпочитает Бетховена или Баха, в крайнем случае Моцарта, хотя тот порой слишком прост. Когда Сигмунд спросил, согласна ли с ним Робин, она ответила, что это дело вкуса, на что Сигмунд заметил, что о вкусах можно спорить бесконечно. И если она предпочитает рэп Баху, он с этим ничего поделать не может.
Маркус терпеливо стоял у стола и слушал, и только когда Робин заметила, что Сигмунд действительно ничего не может поделать с ее вкусом, он издал звук.
— Петти ди полло аль помодоро, — сказал Маркус тихо и решительно.
В этот раз он подал еду правильно. Он положил два печеных помидора на каждую тарелку, а сверху по куриной грудке.
— Что это значит? — спросила Робин.
— Курица с помидорами, — перевел Сигмунд. — Это одно из его фирменных блюд. Пока не попробуешь это блюдо, не узнаешь, какой вкус у настоящей курицы.
Робин отрезала кусочек, положила в рот, чуть пожевала, не глотая, и снова открыла рот.
С каким удовольствием Маркус посмотрел на нее!
— Петти ди полло, — сказал он.
Она кивнула и уронила кусочек курицы на тарелку.
Щеки Сигмунда опять задрожали.
— Что-то не так?
— Попробуй сам.
Сигмунд отрезал немного филе.
— Вкус как у леденцов, — отметила Робин и улыбнулась Маркусу.
— Аль помодоро, — сказал тот и облизнулся.
Сигмунд жевал кусочек курицы, а лицо его становилось все белее и белее.
— Что это? — спросил он и уставился на Маркуса.
— Петти ди полло аль помодоро.
— Нет! — вскрикнул Сигмунд. — Петти ди полло кон цуккеро. Ты посластил курицу!
Маркус развел руками.
— Повар посластил курицу? — переспросила Робин.
— Нет! — прошипел Сигмунд. — Повар этого не делал!
Робин удивилась:
— Это ты ее посластил?
— Нет! Это он!
— Да, но ведь он повар!
— Нет, он не повар! Повар — я!
