Денис Ли - Убить мажора (антисоциальный роман)
— Вина! Еще, вина! — проорал он громко и раскатисто. Сергей разлил виски по бокалам и протянул один из них Артуру.
Артур шумно глотнул.
— Уммм… хорошо! — блажил Могилевский. — Прелесть! Сказка! Как классно жить! Слушай, Серега, тебе завтра на работу?.. — спросил Артур, прервав свои восторженные вопли. — На работу надо? Давай махнем в Сочи?.. На три дня? Море, солнце, море выпивки… солнечные девочки… яхты, гостиницы, дайвинг! Давай?
— Я работаю, — грустно ответил Сергей.
— Да, ладно, чувак… — настаивал Артур, — ты за деньги, что ли волнуешься?.. Я башляю!
Не-е мо-гу… — отпирался Сергей. — Работаю!
— Да ладно! Хочешь, отцу позвоню… он все уладит! Давай!
— Серьезно… Не могу…
— Чё, ты, такой: «Работаю!» — Как червь конторский… — злобно передразнил Могилевский, — Давай?! Все уладим!
— Нет! — отрезал Сергей. — Меня устроили недавно, а я… — Сергей недоговорил, и все замолчали.
Молчали недолго. Было видно, что Артур обозлился на открытый отказ Сергея. Рывком влил в себя остатки напитка и сделался агрессивным.
— С утра… — обиженным тоном сказал Могилевский, поднимаясь с кресла, — мне… две гренки в яйце, обжаренных на растительном масле и… стакан апельсинового сока… Свежевыжатого… — и взглянул на Сергея недружелюбной пьяной ухмылкой. — Надо было каких-нибудь «моромоек» зацепить… А я — тебя… Сидишь тут: ме-е-есть… самосу-у-уд… — паясничал Могилевский ключевыми словами прежнего разговора, словно обвиняя Сергея в неудавшемся окончании вечера. Могилевский вышел из комнаты и пошел в свою спальню, разговаривая уже сам с собой. Наткнувшись на стул, глухо выругался.
Сергей сидел изумленный, на какое-то мгновение, ощутив себя прислугой, но, так и не поняв, насколько это было сказано всерьез. Сидел, словно был пронзен колокольным шпилем. Растерянно глядел вслед дряхло шаркающему, уносящему на своих носках потное зловоние хозяину квартиры… Хозяину жизни.
— Ты… серьезно? — неуверенно спросил Сергей. Брошенные с опозданием слова, поглотил стук захлопывающейся межкомнатной двери. Вопрос: «ты серьезно?» остался без ответа, и смазанный щелчком дверного замка, так и остался вопросом. Осталось злым недобрым надругательством Могилевского над Сергеем.
«Боже мой, просто тупиковые отношения! Как они начинались, так и закончатся. Пользуешь такого человека, как бездушную ступеньку лестничного марша, обтираешь об нее сандалии, движешься наверх. Движешься к своей цели, как идут к заветной мечте… Можно сказать по трупам, — как у военных, — как генералы идут к своим звездам… А пока с ним рядом, хочется проникнуться к человеку симпатией, а вдруг… может быть… Ведь человек он от природы, такой же как и ты, но только зажиточный и зажравшийся… Но, человек! И все же… может быть… он не такой уж плохой? Пытаешься заглянуть к нему в душу, в сердце. Понять его… А вдруг есть в нем и сердце, и душа, а не только стандартный суп-набор: печень, селезенка, две почки…
Ковыряешься в нем, пытаешься оправдывать его тщедушность и эгоизм… и… Невозможно что-то разобрать. Все одинаковое и все разное… Все комплектующие — одинаковые, но словно из дерьма слеплены…»
Сергей не знал, как ему поступить после такой издевательской выходки: хотелось обидеться и уйти, но было уже поздно; не хватало денег на такси, и было лень уходить в ночь.
Артур не церемонился с Сергеем… И вот тут-то, Сергей вдруг понял, почему:
«Он просто презирает меня!»
Сергей нравился не ему. Сергей нравился его отцу. Их внезапная дружба с Артуром, была не что иное, как результат отцовского желания. Отцовская благодарность Сергею за собственного ребенка и желание навязать эту благодарность неблагодарному сыну и, конечно же, давнее стремление оградить, вырвать Артура из пут прежнего круга общения, ограничить общение сына с его неблагонадежными друзьями, которые так не нравились Могилевскому-старшему. Ко всему прочему, Вениамин Степанович, по достоинству оценивший поступок Сергея, не просто настаивал на дружбе Сергея с Артуром, он требовал, толкая сына к дружбе с человеком спасшему ему жизнь. Но Артур, состоявший в давней семейной конфронтации с отцом-деспотом, старался делать все наперекор властному родителю.
«Через меня Артур продолжает жить прежней жизнью… Встречается с друзьями, безмерно употребляет алкоголь и наркотики… Прожигает жизнь… — пришло в голову Сергея неожиданное открытие. — Причина не в этом, что Артур не желает подчиняться отцу… и не в давнем противостоянии… причина в том, что Артур под маской дружбы с Сергеем, к которому отец Могилевского питает доверие, решает свои вопросы. Живет, как ему нравиться, — решил Сергей. — Именно почему мы до сих пор вместе! Ведь всё и все против меня, кроме этой дружбы! — догадался Сергей. Ответ пришел неожиданно. — Он же специально поддался отцу! Он просто использует меня! А я даже подумал, что он сдался!»
Артур сдался. Отец лишил его дополнительной материальной поддержки, приставил охрану, ограничил свободу передвижения не только по миру, в родном городе. И Артур формально отказался от прежних друзей, для видимости. У Артура не было иной альтернативы. Артур сдался. Он придумал хитроумную комбинацию, чтобы обойти противостояние с отцом и закрыть вопрос с навязываемой дружбой. И теперь Сергей понимал истинный смысл своего назначения, он был дверью. Сергей оказался официальной «дверцей» в прежнюю порочную жизнь! Прикрытием… И, эту дверь отец отыскал и отворил ему сам… собственноручно!
В округлый бокал «Old fashioned» Сергей налил себе виски. Ему нравились эти крупные бокалы, которые идеально ложились в руку и были приятны на ощупь мужской руке. Это был исключительно мужской бокал. Ни какой-то там «Хайбол»! Держа его в руке, Сергею сразу представлялся Дикий Запад, американский салун, пьяные ковбои, без конца затевающие драки и стрельбу по барной стойке. Находчивые бармены, правда, не способные что-либо изменить в традиционном поведении американских погонщиков скота, разбитую сверху бутылку после обработки превращали в отличный стакан. Только такой стакан концентрирует аромат виски!
Все же Сергею нравились многие бокалы. Нравились их красивые, ранее неизвестные ему названия: «Martini Glass», «Old fashioned», «Caballito», «Hurricane Glass»…
В ведерке со льдом, льда уже не было. Оставалась талая вода, но Сергей все равно ее вылил в стакан, разбавив напиток. Залпом выпил. С отвращением выдохнул горечь и поник головой, сделавшись совершенно пьяным.
«Я — рядовой ботаник, — думал Сергей. — Очкарик! Правда, с завышенным чувством справедливости… Что-то вроде гиперчувствительности, что ли… Справедливости… гиперчувствительности… Бред! А сейчас, я даже не понял — меня обидели? или как?.. Отомстить бы прямо сейчас! И дело с концом… ан, нет! Нельзя! Нельзя… потому что чувствую, что упущены какие-то важные детали… А эта спонтанность только навредит. Сейчас, может выйти все совсем не так, как тогда с «боссом»! Это будет глупо… вот так вот тупо обложаться! Да и алиби — нет! Нет, нельзя! Надо выдержать… выждать! «Стерпел, притворился, отомстил!» Вот девиз моего правосудия. Вот доктрина моей справедливости. Да и не моя это справедливость вовсе, а социальная — народная! Плохой из меня резидент. Резидент из меня, ни к черту! Сдерживать себя надо. А сдерживать себя сложно! Нервы… нервы… нер-рвы! — беззвучно рыкнул Сергей. — Не контролирую свои эмоции. О чем думаю, о том начинаю говорить. Сегодня, «с местью»… едва не облажался! Принцип улитки… принцип улитки… спрятался головой в ракушку, сиди тихо! Не справляюсь… Чем больше я думаю об этом, тем больше это вылезает из меня наружу… Да-а… — выдохнул Сергей, постаравшись освободиться от скверных размышлений. Словно в попытке сбросить тяжкие оковы, встряхнул плечами, приподняв их и тут же расслабив. Сделал несколько круговых движений головой. Постарался думать о другом… — Полтора года уже прошло… как получилось с «боссом»… Полтора года назад… я только перестал оглядываться! Полтора года… как я отомстил человеку за свою детскую, далекую обиду… Юношескую… Ох! Сколько ж времени прошло… Кажется, что все то время, прожитое с той обиды… годы, все эти долгие годы я фантазировал, как это может быть, представлял эту месть… ее разнообразные варианты представлялись мне, выдумывались мной, снились… А вышло-то все по-своему! Я носил обиду все эти годы в себе, как вшитый под сердцем булыжник. Терпел и справлялся со своей горечью… А все равно случилось!.. Терпел, справлялся, прощал и все же отомстил… — Простил!.. И все равно «замстил»!.. Ведь, подвернулся случай, просто… случай… который я использовал…. И я убил человека… Убил! Неумышленно, но убил. В каждом из нас сидит безжалостный убийца! Я не рассчитывал на это, это вышло само собой, но… Вышло же!.. «Не рассчитывал» — это конечно, не одно и тоже, что — «не планировал»! Но-о… тогда я был щ-а-с-лив! Нет! Счастлив — это не совсем то, что я имел в виду. — Рад… Рад справедливости, которая должна была восторжествовать еще тогда, давно! Я был рад, не потому… что убил! Я не знал наверняка… Я бил ненамеренно… Хотя, я и был рад, именно тому, что нашел в себе силы, смелость исполнить свое желание, отстоять свое «Я»… Совсем не дожидаясь Бога… не рассчитывая. «Мы рождены для войны!», повторял знакомый мне морпех. Мы рождены для войны!»
