Ричард Фаринья - Если очень долго падать, можно выбраться наверх
— Кто это, Фицгор?
— Где?
— В зеленых гольфах с мокасинами.
— Не знаю, какой-то гений социологии, кажется.
Невероятные ноги. Если б они знали, как это было давно. Софизм золотой середины. Какого черта — ее стоит запомнить.
— А это что такое?
— Новый инженерный корпус. Будут строить полный квадрат вокруг химического. Разве его еще не было, когда ты свалил?
— Точно не было. — Тонированные алюминиевые блоки, длинные пластины закаленного стекла, димаксионовые торсионы: синтетическое счастье из архитектурного мешка с подарками — одного на всех. Чистое, светлое, экономичное, функциональное, снести и за пару дней построить новое, оттащить на вертолете в Лас-Вегас — возможность уничтожения предусмотрена проектом. Поклон смерти.
Квартерон Хеффаламп сидел в «Дыре Платона» за складным лакированным столиком у музыкального автомата под пластмассовой кадкой с убогим искусственным плющом. Тощая угловатая фигура сжалась над «Красной Шапочкой», словно та собралась сбежать. Рядом девушка: прическа Жанны д'Арк и мужская одежда. Подкрасться осторожно, чтобы не заметил.
— Неужели это Хеффаламп, Фицгор? Вся морда в пене — о чем задумался, а?
Тощие, как у паука, руки-ноги взлетают в воздух, «Красная Шапочка», стукнув по столу, разливается шипучей лужей.
— Гаааааааа! — Глаза — как две недоверчивых луны.
— Совсем сдурел? Тут припрешься домой из великого похода, и некому даже руку пожать. Филистеры.
— Иисус и Мария! Так ты не сдох?!
— Фицгор мне уже сообщил.
— Пачуко в Техасе или где там еще, Овус сказал, тебя убили…
— Овус — воплощенная тяга к смерти, малыш. И не Техас, а Нью-Мексико — в Таосе сожгли бойскаута. А я зато посидел в кутузке.
— Без говна, старик. — Хефф нервно захихикал. — Все думали, тебе кранты. — Народ вокруг начал оглядываться. Фицгор засмущался, скормил музыкальному ящику монету и растворился в очереди за пивом. Жанна-д'Арк протянула руку:
— Меня зовут Джек. А ты, должно быть, Папс. — Сиплый баритон.
— Гноссос, подруга. — Удостоверившись в силе рукопожатия, сел за столик. Хеффаламп так и стоял с открытым ртом, недохихикав: огромные зубы торчат вперед, как у бобра.
— Ну и ну, — сказал он.
— Ты правда не слышал?
— Было что-то насчет Адирондаков, но точно никто не знал, да и с порядком какая-то хрень. Непонятно, то ли ты возвращался, то ли уходил.
— Я и сам не знал. Скорее — просто бежал, без этого никак. Эпифания на Норт-Бич, потом вдруг стал отражаться в чужих лицах. Главное — не потерять Исключительный статус, правда? Пришлось бежать.
— Почему? — спросила девушка по имени Джек, брови нахмурены, вид чересчур серьезный.
— Кто знает? На прыжок опередить мартышку-демона. Были знаки. — Вернулся Фицгор, огляделся, поставил на стол три банки эля, ушел за чем-то еще. — И почти всегда — вовремя. — Беда прячется в рюкзаке за последним серебряным долларом. — Ты еще крутишь рулетку, Хефф?
— Шшшш! Господи, если узнают, мне кранты.
— Новое начальство?
— Тетка, зовут Сьюзан Б. Панкхерст. Вице-президент по студенческим делам.
— Девственница?
Хеффаламп только простонал в ответ — подавившись элем, он теперь таращился на мокрые джинсы. Джек засмеялась и шарахнула Хеффа по спине, чтобы тот прокашлялся. Лесби — от бедра и выше.
— Хату ищешь? — спросила она.
— Уже снял на Авеню Академа вместе с Фицгором. Одна английская цаца как раз съезжает.
— Английская?
— С Фицгором? — переспросил Хефф, — Он же был в землячестве.
— Мемфис Слим назвал это квартирным вопросом. К тому же у Фицгора теперь тачка.
Музыкальный ящик вопит «Пэгги Сью», Бадди Холли заходится в икоте.
Фицгор ставит на стол чай, тыча вилкой в тающие куски сахара.
— Когда вселяемся, Папс? Я пока в доме, и сегодня у нас что — второй день школы?
Хефф облизывает отверстие в банке.
— Вечером узнаю. — Гноссос. Вдруг удастся потрогать роскошные волоски. О грудях там речи нет, но ведь прошло столько времени. Ноги тоже важная штука. Можно соорудить полуночный ужин, долма с виноградными листьями, на гарнир яично-лимонный соус, муссака. Нужна «Метакса». Где вообще так поздно кормят? У Фицгора в землячестве?
Теперь «Пегги Сью» хрюкает припевом.
— У тебя сегодня в доме принимают, Фицгор?
— Всю неделю. Наверное, сдерут с меня за то, что перееду. — Вилкой выжимая чайный пакетик о стенку чашки. Проверим.
— Будут возражения против греков?
— Не думаю.
Вдруг до него дошло, чашка остановилась у рта, он вытаращился поверх ободка, на лбу морщины.
— Погоди. Что ты собрался делать?
— Ну, сопру где-нибудь харрисский твид, может, от «Дака», галстук из шалли — а что, вполне годится для лучшего дома на всей горе.
— Мы такой трюк устроили два года назад с «Ди-Фи» [1]. — Хефф. — У него хорошо получается.
— Я неотразим. Блеск остроумия, салонные игры, шарады, декламация греческого алфавита, народ валяется. В каком ты доме?
— «Д-Э». Но…
— Dikaia Hypotheke[2]. Роскошный девиз. Можно сказать, вдохновляет. — Быстро допить эль, уже пробирает, желудок скрутило, кислота нетерпения. — Дом открытый, насколько я помню. Никаких рукопожатий, паролей-отзывов, ритуал принесен в жертву честной игре. Кто знает, Фицгор, вдруг я проникнусь и вступлю в ваше братство? Всю адскую неделю буду носить тюбетейку с пропеллером, а в классы таскать пищалки.
— Господи, Папс, ты ведь просто собрался на халяву пожрать. Может, кто-то из них тебя знает.
— Чем там у вас кормят? Филе-миньон? С запеченными хвостами омаров? Каким еще деликатесом можно меня удивить?
— Для начала, у тебя нет нормальной одежды.
— Хефф?
— Есть костюм от «Брукса», только что из прачечной.
— Все сходится. — Джек опять засмеялась сиплым баритоном и потерла руки. Все равно симпатичная. Интересно, она живет с подружкой?
— Заберешь меня у Хеффа, скажем, в шесть.
— Господи, Папс, я прямо не знаю.
— Они меня полюбят. — Быстро в рюкзак благословить мгновенье, серебряный доллар и кусочек феты, наощупь сквозь влажные заячьи лапки и белье, мимо склянок с парегориком. Скрутив крышку, он отломил четыре кусочка комковатого козьего сыра и, подняв их над головой, с серьезным видом пробубнил:
— Confiteor Deo omnipotente,Beatra Pappadopoulis, semper virgini,Beatra Pappadopoulis, semper paramus[3].
Небольшое пресуществление.
— Это мое тело, пацаны. — Затем, толкая вперед банку «Красной Шапочки», — Это моя кровь. — Козий сыр, яство из гальванизированных чанов — символов дурацких ячеек бытия. Щепотью он положил по кусочку сыра на каждый из вытянувшихся к нему языков.
— Я искуплен, — сказал Хефф.
— Аминь. — Джек.
Щелчком отправив серебряный доллар Фицгору, Гноссос сказал:
— Вот солидный процент моего состояния, купи на него еще крови.
— Ладно, только я буду чай. — Смирившись с предстоящим обедом, Фицгор послушно отправляется в очередь. Джек улыбается и странно смотрит. Осторожно, может, она девушка Хеффа. Хватит неприятностей из-за чужих женщин. Фицгор слишком быстро вернулся из очереди.
— Не берут.
— Что?
— Твой серебряный доллар.
— Не берут?
— Говорит, что никогда таких не видела, тетка в кассе.
Взвиться в воздух, глаза сверкают, парка над широкими плечами, как зимний плащ колдуна, волосы трепещут над ушами. Прямо в голову очереди: две студенточки с кукурузными кексами резво отдернули носочки кроссовок от звучного топота его сапог. Женщина за кассой: вместо лица — картофелина, кожа — цвета пшеничных хлопьев. Он видел ее сотни раз в придорожных забегаловках и мотелях, в бессчетных супермаркетах и на подвальных распродажах: приземистая, в ситцевом платье, туфли на гвоздиках, запах дешевых тайн из «Вулворта», губы сморщены, вся страсть высосана и выссана за ненадобностью двадцать лет назад. Покорность — вот мой враг.
Три открытых «Красных Шапочки» и чашка чая стоят на прилавке. С весомым лязгом он опустил на стойку серебряный доллар.
— Не годится, — сказала женщина. — Я ж тока что говорила.
— Что?
— Не годится.
Опуская обе ладони на прилавок и перегибаясь так далеко, что она отшатывается:
— Я глубочайше и идиотически прошу прощения, но ЭТО годится, и ВЫ его возьмете.
— Прости, конечно, сынок, но…
— Сынок? СЫНОК? ДА ЗНАЕТЕ ЛИ ВЫ, КТО Я ТАКОЙ?
«Дыра Платона» замерла, наполнилась тишиной, головы за складными столиками повернуты на его рев.
— Я король, блять, МОНТЕСУМА, вот кто я такой, и это — монета моего королевства.
Женщина беспомощно оглядывается по сторонам, пальцы судорожно вцепились в ключик от кассы, челюсть отвалилась, локти ищут опоры.
— И если вы без должного почтения отнесетесь к символу моего королевства, я вырву вам сердце — ага?! ВЫРВУ ВЫРВУ ВЫРВУ прямо из груди.
