Юсеф эль-Сибаи - Водонос умер
Ханафи пожал плечами, что означало: «Ты ешь, ты и платишь. Мне какое дело».
Услышав слова незнакомца, Шуша понял, что тот вовсе не знает Замзам, что его обманула ее податливость. Нашел доброго человека!
Но когда Ханафи принес заказанную еду, водонос с сыном полностью отключились от внешнего мира. И голодны они были, и еда уж очень вкусная. Тем более, Сейид несколько месяцев не лакомился бараньими ножками.
Утолив немного голод, он стал наблюдать за работой Гадда. Тот рубил кости, кромсал хлеб, резал мясо, закладывал все в котел, размешивал и разливал по мискам, добавляя рису с соусом. У Сейида аж слюнки потекли. А ведь не дал проклятый рису! И Ханафи такой же, чтоб его! Не выдержал Сейид:
— Эй, дядюшка Гадд! Дай-ка соуса немножко! Одним запахом сыт не будешь.
Гадд зло посмотрел на мальчишку, однако плеснул в миску немного соуса.
Шуша, его сын и Шеххата полностью отдались еде, забыв друг о друге и обо всем на свете. И вдруг они услышали удивленный голос Замзам:
— Что это он там говорит? Записать на счет? Чей счет? Скажи-ка ему, пусть платит наличными, так лучше будет.
Слова адресовались Ханафи, но голос гремел на всю харчевню — и мертвый услышит. Посетители начали искать глазами смельчака, решившегося поиграть с хозяйкой.
Ханафи пошел передать слова хозяйки посетителю, хотя тот, разумеется, и сам все отлично слышал. Посетители смотрели вслед мальчишке, который остановился перед незнакомцем по имени Шеххата эфенди и спокойно заговорил:
— Паломница велит получить наличными.
Феска — главный признак благородства Шеххаты — съехала на затылок. Он уже полностью расправился со всеми блюдами и, насытившись до отвала, в свободной позе развалился на стуле. Но не долго суждено ему было кейфовать. Приказ хозяйки вернул его на грешную землю. А он собирался продолжить любовные ухаживания. Шеххата занервничал. Закинул ногу на ногу, пошевелил бровями, наморщил лоб, стараясь придать себе важный вид, и небрежно сказал Ханафи:
— Ступай, парень, сам с ней договорюсь.
Ему это наверняка удастся, надеялся Шеххата. Она же таяла, когда он пел ей: «Тоскую по тебе я, душа моя». И обиделась на него толстуха вовсе не за то, что не собирался платить, а за то, что слишком увлекся едой и совсем забыл о ней. Вот болван! Надо было держать себя в руках, не набрасываться так на еду. Но ничего, авось обойдется. Он знает, как морочить голову женщинам, задабривать их. За такое угощение он сумеет и язык хозяйки притупить. К тому же Шеххата не собирался столоваться здесь в последний раз, тща себя надеждой и на будущие дни. Нельзя ему упускать такой хорошей возможности.
В голове у него зрел план наступления на эту жирную пирамиду. Но его размышления прервал грубый голос Замзам, которая опять звала мальчика.
— Скажи этому, пусть сразу платит, а то изобью и выкину. Каков фрукт! Ест, пьет и не хочет платить по счету! Тут не богадельня! Клянусь пророком, глаза выцарапаю!
Шеххата эфенди засуетился. Проблема оказалась гораздо сложней, чем он предполагал, считая эту бабу легкой добычей. Он не стал ждать, когда Ханафи передаст слова хозяйки, встал и пошел к ней, собираясь успокоить Замзам и договориться с ней. Лицо паломницы было злым, между нарисованных бровей легла грозная складка. Только Шеххата подошел к Замзам, она заорала:
— С кем это ты хочешь договориться, проходимец? А ну, вытаскивай деньги и плати сполна за все съеденное!
— Успокойся, хозяйка. Свет не перевернется. Все люди братья…
— Гони деньги, а то…
С этими словами она схватила Шеххату за глотку и притянула к себе. Фортуна повернулась спиной. Много дней в кармане у эфенди не ночевало ни гроша. Надо срочно начинать наступление. Шеххата пустил в ход все амурные стрелы, которые оказались в его колчане. Он начал шевелить бровями, подмигивать, прочувственным голосом петь: «Мой милый сидит в лодке, а душа его повержена в тоску». Тут же Шеххата с сожалением пропел традиционное «Истосковался по тебе я, душа моя, горе тому, кто любит безответно».
Сейид рассмеялся и в тон Шеххате пропел: «Горе тому, кто поел, а денег не заплатил». И горе это свалилось с быстротой молнии. Руки той, «душа которой была повержена в тоску», схватили Шеххату за пиджак и резко дернули к себе. На шею пала крепкая затрещина. Пиджак затрещал по всем швам. Другой рукой Замзам схватилась за дубинку и грозно подняла ее над головой бедняги.
— Гони деньги!
Шеххата настолько испугался, что тут же крикнул:
— Слушаюсь!
— Давай! Быстро!
— Сейчас, потерпи немного.
— Деньги показывай!
— Да вот бумажник… дома забыл. Ни копейки с собой.
— Бумажник забыл?! Со мной этот номер не пройдет. Заберу все, что на тебе есть, и голым вышвырну на улицу! Гадд! — крикнула она приказчику.
Тот стоял у казана и с удовольствием наблюдал за развитием событий. Гадд не заставил себя ждать и с готовностью побежал к хозяйке.
— Что прикажешь, паломница?
— Сними-ка с него наиболее ценное барахло!
Не успела она договорить, как Гадд бросился к Шеххате, стоявшему на коленях перед Замзам, цепко державшей сердягу за глотку. Феска валялась на тротуаре. Глаза эфенди налились кровью, он дрожал от страха.
Гадд сорвал с Шеххаты пиджак, вернее те клочья, в которые его превратила жестокая хозяйка, схватил за подол галлябею, собираясь и ее снять. Тут Шуша не вытерпел, вскочил со стула и бросился к Гадду, который и вправду исполнял приговор Замзам. Он гневно закричал:
— Что ж ты делаешь с человеком, разбойник?!
Тот не ответил, а посмотрел на хозяйку, спрашивая взглядом, что делать.
Замзам стоило больших усилий сдержать гнев. Она собиралась поговорить с Шушей спокойно. Больше месяца она не платила ему за воду, стремясь присвоить эти деньги. Замзам притворно заулыбалась, обнажив вставные зубы, и как можно спокойнее ответила на вопрос Шуши.
— Видишь ли, этот нечестивец, сожравший мозгов, языка, супу и всякой всячины, толкует мне: — запиши долг на счет. Ты можешь поверить, что у этого голодранца может быть какой-то счет? Да если его самого продать со всеми потрохами, то все равно не выручишь стоимости съеденного им добра. Но я научу его, как обращаться с уважаемыми людьми!
Не дожидаясь ответа Шуши, Замзам повернулась к Гадду:
— Сними с него галлябею и гони взашей голым!
Палач продолжал исполнять волю повелительницы, считая, что дискуссия закончилась. Но Шуша сделал шаг вперед, схватил Гадда за кисть и, завернув ему руку за спину, толкнул его так, что тот полетел на улицу, рыча от боли.
Шуша не отличался крупной фигурой или явной силой, но был из породы тех, кого называют жилистыми. При небольшом росте и худобе он был очень крепкий мужчина. Гадд, побитый и посрамленный, покинул поле боя, оставив Шушу наедине с Замзам.
Сейид сидел на своем месте и тщательно обсасывал косточки, пока не увидел, что отец подошел к Гадду. Здесь он понял — драки не миновать, и с радостью вскочил со стула. Ему давно хотелось увидеть отца дерущимся, особенно с этой грязной скотиной Гаддом. У Сейида зачесались кулаки. Он быстро соображал: Гадд с Замзам будут заняты отцом, Этих двоих достаточно как следует обругать, а вот Ханафи надо поймать и надавать ему за все — и за то, что он сын Гадда, и за свои личные обиды на подлую компанию.
Однако этим воинственным планам Сейида не суждено было сбыться. Гадд позорно сбежал, а Замзам не собиралась лезть в драку с Шушей. Толстуха помолчала немного, продолжая крепко держать Шеххату за глотку, — тот с большой надеждой смотрел на своего неожиданного спасителя, — потом повела бровью, покачала головой и с напускным спокойствием спросила водоноса:
— Что с тобой, Шуша? Или на любимую мозоль наступили?
— Раньше отпусти этого человека, потом поговорим.
— А ты его знаешь? Может быть, он твой друг или родственник, а?
— Да. Говорят тебе — отпусти!
— Отпустить этого проходимца?!
В груди этой бабы снова закипал гнев, но она постаралась его потушить, заговорила убеждающим тоном:
— Я лучше тебя знаю таких вот шаромыжников…
— Послушай, паломница, знаем мы его или нет — все равно отпусти. Я заплачу за него.
Баба была ошеломлена таким оборотом дела, не нашлась, что ответить, растерялась. Она лишилась удовольствия сотворить очередное зло, но ей заплатят, — а это самое главное. Лапы Замзам разжались. Шеххата поднялся, пощупал шею и не поверил, что спасся. Схватил свой разодранный пиджак, повесил его на плечо, поднял феску, водрузил ее на затылок и остановился, бросая недоуменные взгляды то на своего судью, скорого на расправу, то на творца великого чуда. Последний спокойно, но решительно спросил судью:
— Сколько он должен?
— Сколько с него? — спросила в свою очередь Замзам мальчишку Ханафи.
— Мозги, язык, похлебка, лепешки, салат и приправы — всего на четыре пиастра[7].
